Он думал, что контролирует её. Она знала — её главная тюрьма в её голове.

Глава 1. Стеклянный фасад

Свадебное платье весило тонну. Каждая жемчужина на корсете, каждая кружевная роза будто впивались в кожу, оставляя невидимые шрамы. Анна стояла перед зеркалом, поправляя фату, и ловила себя на мысли, что напоминает экспонат в музее восковых фигур — идеальный, холодный, лишённый дыхания. За дверью гремел оркестр, играя что-то из классики, но мелодия распадалась на отдельные ноты, едва достигая её ушей. Звуки смеха гостей доносились приглушённо, словно из-под воды. Она провела ладонью по шелку платья, пытаясь вспомнить, как дышать. Воздух в комнате был густым от аромата лилий — Дмитрий настоял на этих цветах, хотя Анна упоминала, что их запах вызывает у неё мигрень.

«Ты сияешь», — сказала мать, застёгивая последнюю пуговицу на перчатках. Её пальцы дрожали, оставляя на атласе отпечатки влаги. Анна кивнула, не находя слов. Сияние — это то, что ждут от невесты. Никто не должен видеть, как подвенечный макияж смешивается с каплями пота на висках, как тушь слегка размазалась у ресниц, когда она пыталась сдержать внезапные слёзы. Не те слёзы, что льются от счастья, а те, что подступают комом в горле, когда понимаешь: назад дороги нет. В зеркале мелькнуло отражение отца — он стоял в дверях, поправляя галстук, избегая встречаться с ней взглядом. Его молчание было красноречивее любых слов. Всего полгода назад он умолял её «хорошенько подумать», но сегодня, кажется, уже смирился. Или просто боялся испортить отношения с зятем, чьи инвестиции спасли семейный бизнес.

Дмитрий ждал у алтаря. Его смокинг сидел безупречно, как вторая кожа, а взгляд, устремлённый куда-то поверх голов гостей, напоминал взор статуи — красивый, но лишённый тепла. Когда Анна пошла к нему под руку отца, её ноги подкашивались, будто шёлковый трен прирос к полу. Шёпот гостей сливался в гул: «Какая красивая пара», «Он ведь из тех Соколовых?», «Счастливица…». Она пыталась улыбаться, но мышцы лица одеревенели. Внезапно её взгляд упал на окно — за стеклом метались голуби, запутавшиеся в декоративных лентах. Один из них бился о раму, пытаясь вырваться. Анна замерла, чувствуя, как сердце колотится в такт этим беспомощным ударам.

— Ты согласна быть с ним в горе и радости? — голос священника прозвучал как эхо из тоннеля.

— Да, — прошептала она, чувствуя, как кольцо соскальзывает на палец слишком легко, будто его размер вычислили без примерки. Дмитрий снял перчатку — его ладонь была сухой и горячей, как раскалённый металл. Когда священник произнёс: «Можно поцеловать невесту», он наклонился так стремительно, что Анна инстинктивно отпрянула. Губы коснулись её уголка рта — холодные, быстрые, как удар хлыста. Гости зааплодировали, но в их рукоплесканиях слышалась неловкость. Кто-то закашлял. Кто-то зашелестел программой свадьбы. Анна поймала взгляд подруги детства, Лены, сидевшей в третьем ряду. Та смотрела на неё, сжав в кулаке смятую салфетку. Всего неделю назад Лена умоляла её бежать: «Он же как робот! Ты не видишь, как он на тебя смотрит?». Но Анна лишь рассмеялась тогда: «Ты ревнуешь?».

На банкете он положил руку ей на талию, пальцы впились в рёбра так, что она едва не вскрикнула.

— Не сутулься, — прошипел он, продолжая улыбаться в сторону фотографа. — Ты выглядишь как служанка.

Шампанское оказалось горьким. Анна пригубила бокал, наблюдая, как Дмитрий разговаривает с бизнес-партнёрами. Его жесты стали резче, голос громче, когда речь зашла о сделках. Один из гостей, полный мужчина с седыми висками, неудачно пошутил: «Женился на двадцать лет моложе — теперь и дела пойдут в гору!». Дмитрий замер. На секунду в зале повисла тишина, пока он не рассмеялся — звук, похожий на скрип ржавых петель.

— Моя Анечка — не игрушка для болтовни, — он обнял её за плечи, сжав так, что кость хрустнула. — Она теперь часть моего капитала.

Анна пыталась сосредоточиться на лицах гостей, но видела лишь размытые пятна. Она чувствовала себя чужой на этом празднике, словно смотрела на всё со стороны. Её взгляд скользил по роскошным букетам, хрустальным бокалам, золотой посуде с монограммой «ДС» — всё это казалось декорациями к спектаклю, где она играла не ту роль. Внезапно её внимание привлекла ваза с красными розами — ровно пятьдесят одна, как он любил повторять: «Чётные числа для слабаков». Один бутон уже поник, лепестки опадали на скатерть, как капли крови.

Она вспоминала, как всё начиналось — романтические встречи, красивые жесты, обещания вечной любви. Первое свидание в опере, где он купил весь первый ряд, чтобы они могли сидеть одни. Букет орхидей, доставленный в три часа ночи, потому что «не мог дождаться утра». Теперь это казалось далёким сном, а реальность была холодной и жестокой. Анна понимала, что должна притворяться счастливой, но каждая улыбка давалась ей с трудом. Когда фотограф попросил их поцеловаться «для обложки журнала», Дмитрий схватил её за подбородок, как будто регулируя положение манекена.

— Расслабься, — прошептал он, прикусив её нижнюю губу так, что на следующий день останется синяк. — Ты же хотела быть идеальной?

Ночью, когда последние гости разъехались, а платье сменилось шёлковым ночником, он взял её лицо в ладони. Его пальцы пахли коньяком и сигарами.

— Ты теперь моя, — прошептал он, и в его глазах мелькнуло что-то животное, первобытное. — Навсегда.

Она зажмурилась, когда он прижал её к постели, стараясь не думать о том, что его поцелуи напоминают проверку документов — быстрые, жёсткие, без намёка на нежность. Потолок над кроватью был украшен зеркалами. Анна смотрела на своё отражение: распущенные волосы, синяки от кружев на бёдрах, глаза, широко открытые от страха. Его дыхание обжигало шею, а руки оставляли следы, будто он метил территорию. Когда боль стала невыносимой, она укусила губу до крови, вспомнив, как в детстве пряталась в шкафу от пьяных криков отца. Тогда тоже пахло алкоголем. Тогда тоже было страшно дышать.

— Ты дрожишь, — он усмехнулся, проводя пальцем по её ключице. — Не бойся. Я научу тебя быть правильной женой.

Его слова звучали как угроза. Анна сглотнула ком в горле, глядя, как тени от свечей пляшут на стенах. В углу комнаты стоял её чемодан — тот самый, с которым она приехала к нему месяц назад. Тогда он казался символом свободы, побега от родительской опеки. Теперь он напоминал клетку. Дмитрий настоял, чтобы она оставила все старые вещи: «Новая жизнь — новые правила». Даже плюшевого мишку, подаренного покойной бабушкой, он выбросил со словами: «Детские глупости».

Утром она нашла на запястье следы от его пальцев — фиолетовые полумесяцы, похожие на украшения. Дмитрий уже сидел за завтраком, читая газету. На столе красовалась ваза с пионами — её любимыми цветами. Ирония заставила её сглотнуть смех, похожий на рыдание.

— Надень что-нибудь с длинным рукавом, — бросил он, не глядя. — Сегодня приедет фотограф из Forbes.

Когда она вышла в голубом платье, закрывающем руки до кистей, он одобрительно кивнул.

— Умница.

Его похвала прозвучала как приговор. Анна знала, что теперь она полностью в его власти. Она смотрела в окно, за которым рассвет окрашивал небо в розовые тона, и думала о том, что, возможно, это последний раз, когда она видит свободу. В саду рабочие устанавливали высокий забор — «чтобы любопытные не заглядывали», как объяснил Дмитрий. Где-то за ним шумел лес, пахло мокрой землёй и хвоей. Она вдруг вспомнила, как в школе писала сочинение о бабочках: «Они рождаются дважды — сначала гусеницами, потом крылатыми». Сейчас ей хотелось верить, что и у неё будет второй шанс. Но зеркала в спальне, потолок с отражающей поверхностью, даже позолоченная рамка фотографии на столе — всё напоминало: ты теперь часть его коллекции. Живой экспонат под стеклом.