Я вылетела из аудитории и понеслась по коридору, будто за мной гнался огонь.
Пол под кедами был холодный, скользкий от пролитого кем-то кофе, и каждый мой шаг отдавался эхом в пустом крыле.
Голова гудела, в висках стучала кровь, а в груди всё кипело: злость на Алину, стыд за то, что подслушивала, и эта едкая, жгучая ревность, которая не отпускала ни на секунду.
Я ненавидела себя за то, что стояла там, у двери, и всё-таки услышала.
Ненавидела её за то, что она посмела.
И ненавидела его за то, что он… был таким спокойным.
Картина стояла перед глазами: её наклонённая фигура, её улыбка, её волосы, падающие на плечо.
А потом его голос, холодный, ровный, как лезвие:
«Личное время я студентам не уделяю».
Он сказал это ей.
Или мне?
Я почти бежала.
— Ева.
Один звук и всё внутри остановилось.
Его голос, низкий, с лёгкой хрипотцой.
Я замерла посреди коридора.
Холодный воздух из открытого окна ударил в лицо, поднял волосы, но мне стало жарко.
Медленно обернулась.
Он стоял в коридоре, прислонившись плечом к косяку.
Рукава закатаны до локтя, вены на предплечьях проступили чётко, будто нарисованные.
— Почему ты ушла так поспешно? — спросил он тихо, но звук заполнил весь коридор.
Я сглотнула.
Во рту пересохло.
— Я… спешила.
Он оттолкнулся от косяка и пошёл ко мне.
Медленно.Каждый шаг тяжёлый, уверенный.
Расстояние сокращалось, и я чувствовала, как воздух становится плотнее, теплее, гуще.
Он остановился в полуметре.
Так близко, что я видела, как поднимается и опускается его грудь под тонкой тканью рубашки.
Так близко, что ощущала тепло его тела, несмотря на холодный сквозняк.
— Спешила, — повторил он, и в голосе прозвучала едва заметная усмешка.
Он наклонился чуть ближе.
Я вдохнула резко, полной грудью и его запах ударил в голову: древесная кора, дождь, лёгкая горечь табака и что-то дикое, звериное, от чего внутри всё сжалось и тут же расплавилось.
— От кого? — спросил он тише. — От неё? Или от меня?
Я почувствовала, как кровь прилила к щекам.
Горячо.
Горло перехватило.
— Это не важно, — выдохнула я, опуская взгляд.
— Вы же сами сказали, что личного времени студентам не уделяете.
Он молчал.
Тишина была такой плотной, что я слышала, как стучит моё сердце.
А потом он сказал, почти шёпотом, и каждое слово обожгло:
— Студентам нет... но ты не просто студентка.
Я вскинула глаза.
Он смотрел прямо, без улыбки.
Зрачки расширились, серебро почти утонуло в чёрном.
— Почему? — мой голос дрожал.
Он наклонился ещё ближе.
Теперь между нами было меньше ладони.
Я ощущала жар его тела, будто от печки.
Его запах стал невыносимо сильным, я тонула в нём.
— Потому что рядом с тобой я забываю держать дистанцию, — прошептал он, и голос вибрировал где-то в самой глубине меня.
Я перестала дышать.
Его слова падали медленно, тяжёлые, как капли расплавленного воска.
— Я не понимаю, — прошептала я.
— И не должна. Пока.
Он выпрямился, но взгляд не отпустил.
В нём вспыхнуло что-то тёмное, древнее, почти звериное.
— Просто будь осторожна, Ева. Особенно с теми, кто лезет не в свои дела.
Я поняла, о ком он.
И от этого стало холодно и жарко одновременно.
Он отступил на шаг.
Воздух снова стал холодным.
— Иди, — сказал он спокойно.
— Увидимся на лекции.
Я кивнула.
Ноги были ватными.
Я вышла на улицу.
Холодный ветер ударил в лицо, поднял волосы, но внутри всё горело.
Щёки пылали, губы дрожали, между бёдер пульсировала горячая, влажная тяжесть.
Я шла по мокрому асфальту, и каждый шаг отдавался внутри сладкой, страшной дрожью.
Он только что подошёл ближе, чем когда-либо.