Три дня.
Всего три дня без него, а казалось, прошла целая вечность.
Учебники лежали раскрытыми, но буквы отказывались складываться в слова. Я перечитывала один и тот же абзац по пять раз и всё равно видела только его.
Ночью было хуже.
Я лежала в темноте, слушала дождь за окном и представляла, что он рядом.
Что его рука лежит на моей талии.
Что его дыхание касается шеи.
Что он шепчет моё имя так, как произносил его в тот вечер в машине, будто это слово принадлежит только ему.
— Ты сама не своя, — сказала Алина на третий день, когда я в очередной раз пролила кофе прямо на конспект.
Я вздрогнула, вытерла пятно рукавом.
— Просто устала.
Она посмотрела на меня долго, прищурившись.
— Не ври. Я тебя знаю. Ты не из-за сессии такая. Ты из-за него.
Я замерла с кружкой в руке.
— Кого именно?
Алина закатила глаза.
— Артём Сергеевич, кто же ещё. Ты думаешь, я слепая? Ты вздрагиваешь каждый раз, когда кто-то произносит его имя. И когда он уехал в командировку, ты стала как призрак.
Я открыла рот, чтобы возразить, но слова застряли.
— Это… не то, что ты думаешь.
— А что я думаю? — она подошла ближе, скрестила руки на груди. — Что ты влюблена по уши? Что ждёшь его, как собачонка хозяйна?
Она смягчилась.
— Ева, я не осуждаю. Он… ну, ты сама понимаешь. Но он преподаватель. И он старше. И он… странный. Иногда мне кажется, он вообще не человек.
Я сглотнула.
Она не знала, насколько близко к правде.
Ночью сон пришёл внезапно, тяжёлый, яркий, реальнее реальности.
Я проснулась в три часа ночи от собственного стона.
Тело горело, простыня была мокрой между ног, а воздух в комнате казался слишком густым, чтобы дышать.
Сон всё ещё держал меня в кулаке.
Я стояла посреди тёмной комнаты, залитой серебристым лунным светом.
На мне только его рубашка, расстёгнутая, свисающая с одного плеча.
Ноги босые, кожа покрыта мурашками.
Он вошёл без звука.
Без одежды.
Только тени играли по его телу: широкие плечи, рельеф пресса, узкие бёдра.
Глаза горели янтарём, нечеловечески ярко.
Он подошёл медленно, как хищник, который знает, что добыча никуда не денется.
Остановился в шаге.
Я чувствовала жар его тела, хотя он ещё не коснулся меня.
Потом коснулся.
Провел ладонью по шее, вниз, между ключиц, прямо к груди.
Я выгнулась, задохнулась.
Он не спешил.
Вторая рука скользнула под рубашку.....по животу, ниже.
Я вцепилась в его плечи, ногти впились в кожу.
— Три дня без меня и ты такая мокрая, что я чувствую тебя даже во сне. — прорычал он мне в губы, голос низкий, хриплый, почти нечеловеческий.
Я не успела ответить.
Он подхватил меня за бёдра, поднял, прижал спиной к холодной стене.
Рубашка задралась до талии.
Я вскрикнула.
Он зажал мне рот ладонью, вторую руку оставил между моих ног.
— Тише, — прошептал он мне в ухо, двигаясь внутри глубоко, ровно, невыносимо.
— Не хочу, чтобы тебя услышали. Это только моё.
Я кусала его ладонь, чтобы не кричать.
Убрал руку с моего рта, впился в губы поцелуем, жадным, почти жестоким.
— Скажи, — прорычал он мне в шею, зубы уже на коже.
— Скажи, чья ты.
— Твоя, — выдохнула я, голос сорвался.
— Только твоя.
Я проснулась с его именем на губах.
Тело всё ещё пульсировало, простыня была мокрой.
Я лежала, задыхаясь, и понимала, когда он вернётся, я не скажу «нет».
Я даже не захочу пытаться.