Братские порочные узы

Глава 2. Пожар в квартире Ариадны в Берлине: Автопортрет в огне

Ариадна стояла на тротуаре, обнимая себя за плечи, хотя ночной воздух был тёплым и влажным. Её взгляд скользил по чёрным дымам, выползавшим из окон третьего этажа, где всего час назад находилась её студия. Оранжевые языки пламени лизали рамы картин, превращая месяцы работы в пепел, а крики пожарных сливались с рёвом сирен в единый хаотичный хор. Она чувствовала запах горящего льняного масла и палёной кожи — последнее, вероятно, исходило от кожаного дивана, купленного на блошином рынке. Но больше всего её беспокоил другой аромат, едкий и химический, который не принадлежал краскам или дереву.

— Фрау Грановская? — следователь в чёрном плаще приблизился, держа в руках блокнот с обгоревшими краями. Его голос звучал как скрип несмазанной двери. — Вы уверены, что никого не было в квартире перед возгоранием?

Ариадна кивнула, не отрывая глаз от окна, где ещё вчера висел её автопортрет. Теперь сквозь дым можно было разглядеть, как огонь пожирает изображение — её собственное лицо пузырилось, словно восковая маска, а глаза, написанные ультрамарином, плавились, стекая синими слезами по холсту. Она вспомнила, как неделю назад Марк, увидев эту работу, сказал: «Ты слишком много себя отдаёшь холсту. Опасно». Теперь его слова обретали зловещий смысл.

— Мы нашли следы ускорителя горения, — следователь перелистнул страницу, и Ариадна заметила, что его перчатки покрыты сажей. — Бензин. Его разлили у входа в мастерскую. Вы никого не видели? Может, бывший парень? Недовольный клиент?

Она покачала головой, машинально касаясь цепочки на шее — подарка отца на восемнадцатилетие. Золото обжигало кожу, будто впитало жар пожара. В голове всплывали обрывки воспоминаний: звонок в дверь за час до возгорания, шаги в подъезде, которые затихли у её этажа. Но когда она выглянула в глазок, коридор был пуст, если не считать тени, мелькнувшей у лестничной клетки — длинной и угловатой, как силуэт человека с неестественно вытянутыми конечностями.

— Ваша серия «Лики предков»… — следователь вытащил из кармана прозрачный пакет с обугленным фрагментом холста. — Это портрет? Кто изображён?

Ариадна вздрогнула, узнавая уцелевший глаз на холсте. Тот же пронзительный взгляд, что и на портретах в Чёрных Ключах. Она провела пальцем по стеклянной поверхности пакета, словно пытаясь стереть изображение.

— Предок. Арсений Грановский. Он умер в тридцать лет, — её голос звучал механически, будто кто-то другой управлял её губами. — Все мужчины в нашем роду…

Следователь поднял бровь, делая пометку. — Все? Интересное совпадение. Возраст вашего отца на момент смерти?

Ариадна сглотнула ком в горле. Отец. Гроб, опускаемый в землю под дождём. Марк, держащий над ней чёрный зонт, его пальцы сжимают её плечо слишком крепко, чтобы это можно было назвать поддержкой.

— Тридцать, — прошептала она. — Сегодня ему исполнилось бы тридцать один.

Вдали завыла ещё одна пожарная машина. Ариадна отвернулась, наблюдая, как огонь добирается до шкафа с её детскими эскизами. Пламя лизало папку с надписью «Марк, 7 лет» — рисунки, которые брат хранил все эти годы. Она вдруг поняла, что не помнит, когда в последний раз видела эти работы. Может, он забрал их в последний визит? Или…

— Вам есть где переночевать? — следователь закрыл блокнот, слегка наклонив голову. — Родственники? Друзья?

— Да, — соврала Ариадна. Единственным «другом» сейчас был Марк, но мысль о его поместье вызывала тошноту. В кармане пальца жгло письмо отца, полученное на похоронах: «Приезжай в Чёрные Ключи, пока не стало поздно». Конверт пах полынью и чем-то металлическим, как кровь на старом железе.

Когда последние языки пламени погасли, Ариадна поднялась по чёрной от сажи лестнице. Дверь в квартиру висела на одной петле, обнажая интерьер, напоминавший декорации к апокалипсису. Она ступила в лужу воды, смешанной с пеплом, и её туфли оставили отпечатки, похожие на следы призрака. В углу мастерской, под обвалившейся штукатуркой, блеснуло стекло — уцелела рамка от зеркала, которое висело над её рабочим столом. Она наклонилась, подбирая осколок, и вдруг увидела в нём отражение — не своё, а чьё-то другое лицо. Мужское, с острыми скулами и губами, поджатыми в тонкую ниточку. Арсений?

Осколок выпал из дрожащих пальцев, разрезая кожу. Капля крови упала на обгоревший пол, и Ариадна вдруг ясно ощутила — за ней наблюдают. Она медленно обернулась. Напротив, в оконном проёме, где раньше висел автопортрет, теперь зияла чёрная дыра. И в этой тьме, на уровне её роста, светились два огонька. Как глаза животного. Или человека, прижавшего лицо к стеклу снаружи.

— Кто там? — её голос дрогнул. Огоньки исчезли. Ариадна бросилась к окну, но увидела лишь пустой пожарный переходник, раскачивающийся на ветру. Дрожь пробежала по спине, когда она заметла на подоконнике отпечаток ладони — слишком крупный для неё, с длинными пальцами, как у Марка. Но брат был за триста километров отсюда. Или не был?

Ночью она остановилась в дешёвом отеле, где обои отклеивались полосами, обнажая плесень. Лёжа на жёсткой кровати, Ариадна разглядывала потолок, испещрённый трещинами, напоминающими фамильный герб. Ей снилось, что она снова в горящей квартире, но вместо картин горит она сама. Пламя лижет её ноги, оставляя узоры в виде дубовых листьев, а в дыму стоит Марк, держа в руках чучело зайца. «Ты должна вернуться, — говорит он, и из его рта выпадает ключ со звоном. — Иначе мы все сгорим».

Утром на столе у администратора её ждал конверт. Без марки, без обратного адреса. Внутри — фотография горящей мастерской, сделанная с верхнего этажа. На обороте почерком отца: «Они нашли тебя. Приезжай». Ариадна перевернула снимок и замерла — в дыму, у окна, чётко просматривалась фигура человека. Длинные пальцы, вцепившиеся в раму, и лицо, скрытое вуалью пепла. Но она узнала прядь белокурых волос, выбившуюся из-под капюшона. Такие волосы были только у одного человека в её жизни.

Марк.

Она скомкала фотографию, но остановилась, разглядев деталь — на груди у фигуры висел медальон в виде дубового листа. Тот самый, что Марк носил с двенадцати лет. Тот, что она подарила ему перед отъездом в Берлин. Ариадна медленно подняла глаза к зеркалу за стойкой администратора. В отражении, за её спиной, стоял мужчина в чёрном плаще. Но когда она обернулась, в лобби никого не было, кроме старика, читающего газету.

В кармане зажужжал телефон. Неизвестный номер. Ариадна приняла вызов, услышав на том конце дыхание — тяжёлое, прерывистое, как у человека, бежавшего марафон.

— Ты видела, как красиво горит твоё прошлое? — голос был искажён, но интонации… Боже, эти саркастические нотки. Марк. — Не волнуйся, сестрёнка. В Чёрных Ключах тебя ждёт новый холст. И краски. Особенные краски.

Щелчок. Ариадна опустилась на диван, сжимая телефон до хруста в суставах. Через окно лобби она видела, как дождь смывает пепел с тротуара, но чёрные подтёки оставались, как шрамы на лице города. Она достала письмо отца, развернула его, впервые обратив внимание на обратную сторону. Там, под слоем пыли, проступали слабые линии — схема поместья, где крестиком был отмечен склеп. И подпись: «Сожги их всех».

Такси до вокзала она поймала легко. Водитель, курд с грустными глазами, спросил: «Надолго?» Ариадна смотрела, как в зеркале заднего вида исчезает дымчатый силуэт Берлина, и ответила: «Навсегда». Она не заметила, как из кармана её рюкзака выпал осколок зеркала. В нём, как в кадре закольцованной записи, отражалось лицо Марка, улыбающегося у дверей горящей квартиры. Но это уже не имело значения.

Поезд тронулся, увозя её к лесу, где деревья стояли как немые стражи. К поместью, где проклятие пустило корни глубже, чем дубы в родовом гербе. А в разбитом зеркале на асфальте, постепенно затаптываемом прохожими, плавилось отражение — лицо Арсения Грановского, сливающееся с лицом Ариадны в единый портрет.