Ангел - искуситель

Глава 3.3

– Вот и хорошо! – затараторила я. – Теперь тебе еще поспать нужно. Лекарства всегда во время сна лучше всего действуют. И быстрее. И потом – когда ты поспишь, слабость должна уйти…

– А ты никуда не уйдешь? – глянул он на меня, прищурившись. Так, вот беспочвенные подозрения нам сейчас вовсе ни к чему.

– Конечно, нет, – уверила его я. – Я сейчас посуду помою, а потом … ну, не знаю, книжку почитаю или опять за компьютером посижу.

– А ты можешь здесь книжку почитать? – спросил он с явной неловкостью в голосе. Я слегка оторопела – с чего это он не спорит? Как бы не спугнуть удачу-то…

– Конечно, могу, – улыбнулась я. – Я целый день здесь буду – не волнуйся.

Он измерил температуру (тридцать семь и два) и опять уснул. И проспал почти весь день. Он просыпался несколько раз только лишь, чтобы выпить чаю, принять еще раз лекарство и проверить, на месте ли я. Не зная, чем себя занять (по телевизору опять смотреть нечего, компьютер надоел хуже горькой редьки, читать – тоже не читается), к шести часам я уже чуть не взвыла – пока не вспомнила, как металась по этой квартире всю прошлую неделю – без него. Нет уж, нечего судьбу дразнить; сейчас он пусть почти без сознания, но все же рядом. 

Я отправилась на кухню, чтобы приготовить себе то ли поздний обед, то ли ранний ужин. И вдруг из-за спины у меня послышалось: – Привет.

Резко обернувшись, я увидела его в дверном проеме – полностью одетого и с виду в добром здравии и прекрасном расположении духа.

– Ты чего встал? – обеспокоенно спросила я, подходя к нему и дотрагиваясь до его лба. Температуры, вроде, нет.

– Так сколько же валяться можно? – разулыбался он.

– Как ты себя чувствуешь? – Я всматривалась в его лицо в поисках тщательно скрываемых признаков недомогания.

– Отлично. Должен тебе сказать, эти твои лекарства здорово подействовали.

В другой ситуации я бы пришла в восторг – надо же, признал-таки мою правоту! Но не сейчас. 

– Они еще не подействовали, они только начали действовать. Чтобы окончательно побороть болезнь, тебе нужно хотя бы три-четыре дня их принимать, – быстро проговорила я, старательно выдерживая твердый тон.

– Да брось ты! – Он рассмеялся, и я начала медленно закипать. Опять он лучше меня все знает? После того, как я его еле-еле откачала? – Какие еще три-четыре дня? Сегодня вечером выпью и, может, еще завтра утром – на всякий случай.

Я остыла. Ну, хоть еще два раза отвоевала, а там – действительно, посмотрим… 

– Есть хочешь?

– Угу, – ответил он с мечтательной улыбкой. – И знаешь что? Давай свой бульон – от него действительно как-то бодрее себя чувствуешь.

Не веря своим ушам, я схватила кастрюлю и … замерла на месте. Нет, теперь, когда он явно пошел на поправку, лучше честно. 

Я повернулась к нему, оперлась на всякий случай о мойку и сказала, четко выговаривая каждое слово: – Сначала я должна тебе сказать… И имей в виду, раньше бесполезно было – ты все равно ничего не соображал! – Я сделала глубокий вздох. – В общем, бульон варят из курицы. 

У него окаменело лицо. Ой, сейчас начнется!

– Из живой? – тихо спросил он.

– Ты, что, совсем обалдел? – моргнула я от неожиданности. Я же ему говорила, что даже рыбу живую не покупаю! Но продолжить мне было не намного легче. – Из … убитой.

Он закрыл глаза.

Нужно что-то делать! Нужно немедленно что-то делать! Мне всегда становилось страшнее, когда он вот замолкал вместо того, чтобы кричать на меня. Нужно немедленно найти какое-то приемлемое объяснение – в конце концов, масло же он принял, и молочные продукты. А молоко отбирают у телят-младенцев, которые больше ничем питаться не могут, а значит, обрекают их на голодную смерть. Главное – говорить быстро и уверенно; что говорить – не важно.

– И, между прочим, относительно недавно птица вообще к мясным продуктам не относилась, – затараторила я. – У нее мясо – белое; она считается диетической пищей, ее детям и больным дают.

– Белое? – вдруг спросил он, и я сбилась с мысли.

– Белое, – осторожно подтвердила я. – Могу показать.

Он резко поднял руку – ладонью вперед. 

– Я тебе верю. Ладно, нечего уже волосы пеплом посыпать. Давай бульон.

Я чуть не взвизгнула. А может, и дальше рискнуть? Громы и молнии он, вроде, метать не начал… 

– Слушай, давай я тебе и кусочек курицы положу, а? Чтобы ты сам убедился, что она – белая. Да и я бы с тобой за кампанию… А то, знаешь, мне после завтрака как-то поесть не удалось… А? – Ну, или он меня сейчас придушит, или это будет грандиозный прорыв в нашем меню.

Получился прорыв. И сразу же грандиозный. Потому что курица исчезла с его тарелки раньше картошки. Пришлось добавку предлагать – под салат.

После обедо-ужина я подошла к нему, устроилась у него на коленях (у него глаза округлились – вот так, не только мне одной постоянно удивляться!) и замурлыкала, приложив ладонь к его лбу: – Ты точно хорошо себя чувствуешь? Жара, вроде, нет, но, может, температуру все же измерим… – На всякий случай я проверила его температуру на лбу, щеках, губах и даже на шее.

Он чуть отстранился и проговорил, прищурив один глаз: – Судя по тому, как ты подлизываешься, ты прекрасно отдаешь себе отчет в том, что опять меня обманула.

Я резко выпрямилась. 

– Во-первых, я тебя не обманывала – ты почти без сознания был; во-вторых, если я тебя и обманула, то для твоего же блага; в-третьих, ты постоянно меня в обмане обвиняешь, а потом сам же, с дорогой душой… Продолжать?

Он рассмеялся. 

– Спасибо, уже достаточно. Ох, Татьяна… Ну, что, пойдем прогуляемся?

На этот раз я встала. Твердость тона только что принесла неплохие плоды, добавим к ней строгий взгляд сверху вниз. 

– Какое прогуляемся? Ты же еще утром в жару метался! Ну, честное слово, можешь ты хоть изредка головой думать?

– Да ладно тебе! – Ну, почему на меня его взгляд сверху вниз действует, а мой на него – нет? – Ты меня отлично вылечила, и потом – я ведь уже говорил тебе, что нас, ангелов…

– Что? – Я все-таки взвизгнула, уперев руки в бока… Вот сколько раз, слыша или читая об этой пресловутой позе, я посмеивалась – настолько напыщенно-неестественной она мне казалась; а вот сейчас руки сами на талию прыгнули. – Да? Вас, ангелов, и вода холодная, по-моему, не берет, да? И домой вам потом спешить не обязательно – отогреваться после майского купания, да? Только потом хилым людям приходится вас с того света вытаскивать, да?

– Вот я знал, – проворчал он, опасливо отодвигаясь вместе с табуреткой, – что ты мне это припомнишь… Только потому, небось, меня и лечила, чтобы было теперь, на кого орать…

Я задохнулась. Но ненадолго. Такая несправедливость просто требовала должного ответа.

 – Не знаю, как у вас, ангелов, – прошипела я, – а у нас, людей, не принято больных на произвол судьбы бросать.

Он вдруг расхохотался. 

– Вот потому мне у вас так и нравится, – примирительно произнес он, кладя свои руки на мои. На моей же талии. И пусть не думает, что я поверила, что он за ручки взять хотел – наверняка обездвижить готовился на случай … решительного поворота событий!

– Так что тогда делать будем? – спросил он, все также улыбаясь.

– Ты точно хорошо себя чувствуешь? – решила уточнить я, чтобы не оставить ему ни малейшей возможности увиливать.

– Ну, сказал же уже… – Он поморщился.

– Тогда рассказывай, наконец, что ты у Галиного ангела узнал, – торжествующе провозгласила я, разводя в стороны его руки и направляясь к своему месту на кухонном уголке.

Он застонал. 

– Татьяна… Я тебя очень прошу… Ну, поверь мне… Хоть раз в жизни… Я ничего еще толком не успел у него узнать…

– А ты мне расскажи, о чем вы говорили, а я – со стороны – и скажу тебе, что ты успел и что – нет, – не отставала я.

– Хорошо, – вздохнул он. – По пунктам. Он – самый обычный ангел-хранитель и ничего не знает о возможности работать в видимости и помогать друг другу. Поэтому, когда я подошел к нему, он решил, что его отзывают, и … попытался ускользнуть от меня. – Он поморщился. – Честно говоря, не один раз. Мне потребовалось много времени, чтобы убедить его в том, что я – не из отряда быстрого реагирования.

– И что – убедил? – с любопытством спросила я.

– Не уверен, – ответил он. – Нам же пришлось раньше уйти…

– Вот видишь? – не удержалась я. – А если бы ты не полез в ту холодную реку…

– Татьяна, хватит! – В голосе у него появилось знакомое громыхание листового железа. – Ты мне, что, теперь до конца жизни этим глаза колоть будешь?

– Ну, ладно, дело прошлое, – нехотя согласилась я. – Я всего лишь хотела отметить, что тебе не мешало бы хоть иногда прислушиваться…

– … к твоим словам, – закончил он за меня. – Что я и сделал, когда ты в меня этот свой бульон вливала. И, по-моему, даже не спросил, что это такое, нет?

Я не нашлась, что ответить. Так, если река у него в голове прочно увязалась с бульоном, лучше к ней не возвращаться. Пока. Пока он к бульону не привыкнет.