Глава 2.2. Одейя
833 Words
Кто-то содрал с моей головы платок, и на секунду голоса стихли, а потом
началась вакханалия, какое-то дикое безумие. Все эти люди рванули ко мне,
пытаясь пробиться сквозь ряды воинов в черном.
– Да это же дочь Ода! Шеана! Проклятая шеана! Чтоб ты сдохла, шлюха
лассарская!
– Дочь Ода у нас в плену! Она хочет последовать за своим братом! Она
хочет, чтоб ее подвесили на крючья и сожгли живьем!
- Сжечь! В костер её! Разорвать на части шеану! Сжечь!
Лица их исказились ненавистью. Я никогда не видела такой отчаянной
злобы и презрения. Они жаждали моей крови и смерти. Если бы могли
прорваться через плотно стоявших меидов, они бы разодрали меня на части,
невзирая на опасность обжечься. Они плевались и поднимали три пальца в
воздух. Позже я узнаю, что это означает на их языке проклятие. Они
проклинали меня. И я с горечью поняла, что, когда убили моего брата, все эти
люди радовались его смерти. Его не приняли в Валласе. Все письма, что он
писал мне отсюда, были ложью. Не было никаких венков из алой шаарин, не
было песнопений у костров и хлеба с солью. Они все жаждали его смерти. Нет!
Отец не объединил два королевства, он всего лишь загнал стихию в недра
страха и сковал оковами рабства, и сейчас она вырвалась на свободу, грозясь
поглотить под собой нас всех.
– Отдайте её нам! Лассарскую шлюху нам.
И тут же все смешивается и уже вместо лиц валласарских я вижу лица
своих соотечественников, братьев и сестер.
– Тепло и ласку тебе даст дома твоя жена. Пошел вон с дороги!
Они окружили меня и толкали в плечо то к одному, то к другому. Я
пыталась успокоиться, пыталась думать, что сказать им, а вместо этого
внутри поднималась волна бешеной ярости, она зарождалась где-то в районе
позвоночника и огненными ответвлениями растекалась по телу. Один из
мужиков дернул на мне накидку.
– Ты ба! Да она брюхатая.
– Ну и что? Какая разница? Ты ж не младенца трахать собрался, а ее.
Неужто свою бабу брюхатой не трахал? Смотри, красотка какая. Сочная,
мягкая. Не знал бы, что талладаская торговка, мог бы решить, что сама
велиара. Кожа белая какая и зубы ровные, а пахнет, – он потянул носом возле
моих волос, а потом толкнул меня в снег, и в этот момент я сдернула
перчатку, схватив его за руку. От дикой боли его глаза округлились, и лишь
потом он заорал. Никто не понял отчего, а мужик сунул руку в снег с воплем:
– Сука! Она меня обожгла. Руками! Это ведьма, братцы! О, Иллин! На ней
одежда горит, а она не чувствует! Ведьма! Ведьма!
Я медленно поднялась со снега и посмотрела на подол юбки, как та
занялась пламенем вместе с манжетами. Сбросила с себя накидку в снег.
– Эй! Люди! Выходите! Среди нас шеана! Вот почему мы голодаем!
Выходите все!
И тогда я побежала, придерживая живот руками. Вот и все. Это кончилось
слишком быстро. Мой покой в Жанаре подошел к концу. Нужно убираться
отсюда.
Я оглядывалась назад и видела, как толпа становится все больше, они
бегут следом с криками и улюлюканьем. Как и полгода назад, когда я только
приехала в Жанар. Нужно успеть предупредить Герту. Нужно успеть убежать.
Заслышав шум, люди выходили из домов, а завидев меня, бегущую от
толпы, сначала впадали в ступор и лишь потом, заслышав выкрики людей о
том, чтобы держали ведьму, бросались следом за мной. Бежать было все
тяжелее, я спотыкалась и падала, снова вставала. Косынка слезла с головы, и
по лицу стекала краска. Когда я упала в очередной раз, меня схватили за ноги и
потащили.
– Разводите костер. Сожжем её прямо сейчас, и тогда Иллин пощадит нас
и даст нам хлеб.
– За что девку травите? – крикнул кто-то.
– Шеана она! Обжигает прикосновением! Мне всю кисть сожгла. Не веришь
– тронь проклятую.
Самые смелые подходили, чтобы коснуться моих рук или лица, и с воплем
отнимали руки, осеняя себя звездами и пятясь назад.
– И правда, шеана.
– Не шеана, а ниада, – послышался чей-то голос, и толпа стихла.
Задыхаясь, я подняла голову, чтобы посмотреть на того, кто вышел к
этим обезумевшим фанатикам. Астран. В черном одеянии с непокрытой
головой. Ветер развевал его белые волосы, а уже разожженный костер бросал
блики на молодое и очень красивое лицо.
– Она не шеана. Эта женщина принадлежит самому Иллину и, видимо, ехала
в Храм. Вы посмели тронуть священную и неприкосновенную ниаду,
предназначенную самому Всевышнему!
– Она брюхата, твоя ниада! Разве ниады не должны быть
девственницами?!
– Да! Она брюхатая! Блудница! Закидать камнями!
– Никто не вправе вершить самосуд. Приговор выносит сам Верховный
астрель.
– Она все время пряталась среди нас! Поэтому мы голодаем, и умирают
наши дети. В ее чреве сам Саанан. Надо вырезать его оттуда и сжечь вместе
с ней!
– Твои речи близки к Саанану, несчастный! Как смеешь ты решать, кому
жить, а кому умирать? Хочешь, чтоб тебя настигла кара? Чтобы следующей
была твоя семья? Всем назад! Никто не посмеет тронуть священную ниаду.
Кто знает, что она прячет в своем чреве. А вдруг это младенец самого
Иллина?
И при слове младенец я просыпалась в холодном поту и со слезами на
глазах.
- Writer
