Любовь страшнее войны

1

Для того, чтобы доехать в универ вовремя, Марик вставал в пять утра. Час уходил на сборы, причем около половины тратилось на мытье и сушку длинных, ниже лопаток, рыжих-прерыжих волос, гордости и предмета восхищения каждого уважающего себя лиса, которые были влюблены в себя по уши, по самый хвост, до умопомрачения. Отсюда вытекала педантичность, которая проявлялась в том, что Марик с вечера оттирал подошву единственных целых кед щеткой и зубной пастой, чтобы они выглядели приемлемо. Опять же, по его меркам: белые рубашки прогонялись на двух режимах стирки и сияли белизной так, что не сказать было, что они носились еще со школы, а обувь минимум два года. Отец работал за копейки, зарплаты его едва хватало на оплату счетов и продукты, тетка-нахлебница ничего не умела, не работала, занималась «ногтевым бизнесом» на дому, но это была скорее подработка, чем реальный доход, поскольку цветочки-ягодки рисовала она не слишком хорошо и из клиенток остались в основном старые подружки и подружки подружек.

На первом курсе Марьян остро чувствовал свой статус и положение среди студентов престижного вуза, куда он поступил благодаря конкурсному отбору, где таких, как он, насчитывались единицы. Были, конечно, бюджетники, но даже они могли позволить себе прикатить на такси. А Марик иногда возвращался домой пешком даже сейчас, перейдя на второй курс, выбрав между булочкой на обед и платой за проезд булочку. Единственное, что помогало ему держаться на плаву — уверенность в собственной неотразимости и независимости, потому что даже самый обеспеченный студент биофака был обычным человеком.

А Марик был драгоценной природной аномалией. Лис внутри подтверждал, каждый раз крутнув хвостом и отвергая очередное предложение встреченного случайно «папика», готового лизать его ножки и пальчики, одаривать айфонами и кормить в ресторанах, только потому, что Марик был высокомерной, знающей себе цену сучкой. Впрочем, тот же лис признавал, что харизма остается навсегда, а вот молодость имеет срок годности, ему ведь не всегда будет девятнадцать, год-другой и исчезнет хрупкость и тонкость черт и внешность уже не поможет проложить путь к успеху. Это значит, что нужно начинать думать, чем его прокладывать — лицом или мозгом.

Не оставаться же на всю жизнь в обшарпанной съемке с рваной москитной сеткой на окнах, где могла загореться проводка и в любой миг прорваться труба; где в коридор тянуло куревом из теткиной комнаты и где отец мог уснуть на диване в ботинках. Порой Марику казалось, что его подбросили в семью свиней, потому что из общего у него с родственниками был только цвет волос и форма узкого, точеного носа. Цвет глаз еще, одинаково светло-карий у всех.

В день, когда вся их налаженная жизнь перевернулась с ног на голову, Марик был дома. Вымыл полы, шлепая по рассохшемуся ламинату босыми ногами, приготовил ужин, некоторое время простояв в задумчивости перед открытым холодильником и соображая, что можно сделать из половины капустного кочана, трех яблок и двух яиц. Нашлась еще картошка и томатная паста, поэтому выбор оказался очевиден, а из яблок получилась неплохая шарлотка. Скоро должна была вернуться тетка из поездки по каким-то личным делам, следом за ней отец. В оставшийся до их возращения час Марик, предоставленный сам себе, собирался посетить душ, но в дверь позвонили.

— Распишитесь в получении, — курьер протянул ему сначала планшет для электронной подписи, а затем запакованную в прозрачную пленку корзинку с бантом.

— Вы ошиблись, наверное, потому что мы не заказывали ничего, — сказал Марик перед тем, как расписаться, но его заверили, что адрес указан правильно.

Вернувшись на кухню, Марик дернул бант и присвистнул, увидев в корзине помимо россыпи хлебных палочек сырную тарелку и бутылку недешевого вина. Совсем не дешевого, судя по этикетке. На карточке были указаны теткины инициалы, и Марик обрадовался — наконец мамина сестра перестала быть обузой и начала приносить пользу, заимев богатенького поклонника. Правда, данный факт тут же поставился под сомнение. Кто позарится на такое «сокровище», будем честными? Тетя Лара и в зверином своем обличии страдала ожирением, застряв однажды в барсучьей норе, а типичным лисьим обаянием ее обделили при рождении, видимо, отсыпав недодаденное с горочкой Паулине, Мариковой матери. И слава лисьему богу, что Марик пошел в мать, а не в других своих старших родственников.

Армянин — подсказало второе «я». Они любят женщин в теле. Или грузин. А Лара не только в теле, но еще и рыжая.

Точно, армянин — подумалось вторично, когда Марик отпил из бокала и убедился, что такого дорогого вина не пробовал и на свадьбе папиного друга, бизнесмена с капиталами. Щедрость налицо. Услышав звонок и шагая к двери, он ожидал увидеть за ней приземистого джигита, возможно, бородатого и с мясистым носом. Но, учуяв запах, застыл с бокалом в руке, сглотнул набежавшую слюну, с трудом успокаивая разбушевавшегося внутри зверя, а затем повернул ключ.

Марик был довольно высоким, но для того, чтобы посмотреть в глаза прибывшему, пришлось поднять подбородок. Гость не соответствовал представлениям ни по одному из критериев: высокий широкоплечий брюнет, безбородый, разве что с двухдневной щетиной, брутальный, гад, донельзя, с замораживающим взглядом в общем-то теплых темных глаз. Марик подавил в себе желание втянуть голову в плечи, тряхнул гривой, махнул рукой в сторону кухни:

— Проходите, дяденька волк.

«Дяденьке» на вид было под тридцать. Самый смак. Но волчий запах портил все впечатление, поднимая к горлу волну страха и отвращения. Такой мог запросто удушить его одной рукой, просто так, ни за что, только потому, что имел репутацию сильного зверя. Мимо Марика он прошел, наклонив голову, бесшумно, уверенно, будто обхаживал свои владения.

Блядина — подумалось. Какая задница…

— Лариса дома? — спросил гость, осматривая пустую кухню и растерзанную корзинку.

«Ларис Ивановну хачу!» — процитировалась в голове паскудным лисьим лаем фраза из фильма, и Марик прыснул:

— Скоро приедет. А вы кто? Сантехник? Или газовое оборудование проверяете?

Гость медленно повернулся. Смерил презрительным взглядом:

— По делу я. Кирилл Акулов.

Марик поднял бровь:

— И? Типа родственник тех самых, владельцев «фабрик, судов, пароходов»?

— Внук. Когда она придет? У меня времени нет.

Марик пожал плечами, глотнул из бокала, обхватив его обеими ладонями, как чашку. Кирилл, морща нос, сел на стул, скинул кожанку, хрустнул шеей и уложил на стол забитые по плечо кельтскими какими-то угловатыми загогулинами руки.

— Короче, — глянул на Марика, на голые его ноги в коротких шортах. — Все равно рассказывать… Ты племянник ее?

— Он самый.

— Читай.

Марьян неловко взял протянутый телефон, больше похожий на маленький планшет, внимательно изучил фото документа, в котором фигурировало имя матери. Почесал ногтем кончик носа, отдал и сказал:

— Мама когда-то работала у этого богача. Я тогда с папой и бабушкой жил, она приезжала раз в месяц на выходные. Странные дела. Так ты, типа, теперь муж моей тетки?

— Если она согласится.

Марику почудилось, что Кирилл с трудом сдерживается, чтобы не скрипеть зубами от злости — желваки по скулам уже ходили, глаза налились кровью. Сидящего напротив оборотня, скорее всего, выводила из себя его манера разговаривать, произнесение с иронией, казалось бы, обычных слов, общая мнимая легкомысленность, лисья натура, сама ситуация, что он вынужден был прийти на поклон к созданиям презираемым, низким, склочным, меркантильным, беспринципным. По его мнению. И будь его воля, он бы уже рявкал во всю глотку, а не просил.

Когда пришла тетка, Кирилл изменился в лице настолько, что Марик прыснул от смеха снова, позволяя себе наклониться над его плечом и заметить:

— Ты ее еще голой не видел… Ммм, ягодка опять.

Единственная ягодка, которая вспоминалась при виде Ларисы — крыжовник. Просто потому, что звучит угрожающе и намекает на то, что только одежда с вертикальными полосочками может спасти положение. Кирилл также продемонстрировав ей фото, сообщил:

— Разумеется, жить вы будете у нас. Личный счет в банке, именная карта, личный автомобиль вам обеспечены. Вы должны создавать видимость нефиктивного брака, говорить всем, что вышли замуж по любви, — он замолк, осмотрел расплывшуюся в улыбке «невесту». — Но дома и в свободное от приглашений и приемов время вы делаете то, что хотите. И никакого интима. Со мной. А без меня — хоть гарем приводите, только чтоб никто об этом не знал.

Марик поспешно поставил перед теткой стакан с водой, накапал валерьянки.

— Я не могу поверить! — пробулькала та, а он спросил:

— Зачем вашему покойному деду такая рокировка?

— Он всегда любил идиотские шутки, — ответил Кирилл. — Мог сделать что-то из вредности. Паулина, возможно, была единственной из оборотней-лис, кого он знал, поэтому указал в завещании именно такое условие, зная нашу… неприязнь. Удивительно, что она вообще у него работала.

— Ой! — взмахнула рукой Лариса. — Хоть за бегемота замуж, только подальше из этой дыры!

— Можете собираться прямо сейчас.

— Только у меня тоже условие, — внезапно сощурилась тетка, и Марик невольно ей возгордился — какая порода! — Племянник и его отец едут со мной.

Марик, взглянув на Кирилла, инстинктивно шагнул назад, но тот, просверлив его уничтожающим взглядом, выдавил негромкое:

— Хорошо.

Спустившись вниз в полной прострации, Кирилл сел в машину, положил руки на руль и упал на них лбом.

Это был лютый трэш. Такого в его жизни точно никогда не происходило. Похоже было на сценарий для праздника с дурацкими конкурсами из грошовой брошюры, купленной в привокзальном киоске.

Дед определенно знал толк в развлечениях. И кто знает, где он сейчас: бегает свободной волчьей душой по бескрайним лесам или сидит в небесном чертоге в обнимку с сисястой красоткой и потешается, глядя на то, как его внучек вертится ужом на сковороде. Главное, что Кирилл даже обидеться на него не мог, настолько всегда любил.

Но эти ничтожества-лисы…

Они смердели испорченностью, плутовством и алчностью. Особенно эта тетка, с виду простушка, но как загорелись ее глаза, когда речь пошла о деньгах. А отец Марьяна, явившийся позже, тощий и такой же рыжий, как вся их семейка, так внимательно, вплоть до точечки, изучал пунктики в завещании, что Кириллу захотелось перегрызть ему шею, как цыпленку.

Самым безобидным из всех пока оставался племянник, эта Рыжая Шапочка с глазами монашки, которую впервые затащил на сеновал конюх. Монашка, у которой подвязки расшиты маками и розочками, вещь в себе. Это Кирилл знал точно, потому что любой лис был изначально бисексуален, им не важно было с кем, главное — как. Сам факт игры, флирта, возможность подразнить, завести, пошалить известным «холодно-горячо». Кирилл видел, как тот смотрел на него — как на пышный десерт.

Пышный… Такое слово знакомое, часто мелькало… А. Ну да. Лариса вон, пышнее некуда.

Волк протестовал всеми фибрами души против этого союза, но понемногу смирялся. От супруги, тем более фиктивной, всегда можно было отдохнуть, в том же «Черри», например. Отличная, к слову, мысль. После такого знакомства с новыми родственничками на год, необходимо было спустить пар, поэтому он направился сразу туда, позвонив по пути отцу и сообщив, что «невеста» готова к союзу.

— Чемоданы уже собирают, — проворчал он. — Какое счастье!

Отец хмыкнул, посоветовал быть сговорчивее — будущая супруга, пока не подписан брачный контракт, могла и передумать.

В «Черри» Кирилл сразу заказал приват на вечер, коктейли в комнату и кальян. Явившиеся парни, как он и хотел сегодня, были одеты предельно мило — в серые шортики с помпоном поверх сетчатых колготок, топики, не скрывающие животов, с заячьми ушками на головах. Кирилл потрогал языком проступившие клыки, глотнул первый шот, хлопнул по заднице приблизившегося «зайца»:

— Танцуем, мальчики! Танцуем!