Падение 3. Когда охотник становится жертвой

Момент истины

Эйса подгоняет машину к пожарному выходу, открывает багажник и быстро раскидывает внутри кусок полиэтилена. Оливер, оглядевшись, сбегает по ступеням, грузит в багажник три объёмных, тяжёлых мешка с останками Лары Кинг, захлопывает крышку. Кинг весила килограммов восемьдесят, как бы не надорваться. Эйса вспоминает, что не так давно тащила  подальше от дороги труп Джо на своём горбу. Тогда она даже не ощутила усталости, справится и здесь, даром, что эти восемьдесят кило разделены на три пакета.

— Тачку брось подальше. Лучше у нигерских кварталов, там её быстро оприходуют, — напутствует Данэм, вручая ей пистолет, две обоймы и два тугих свёртка наличности на непредвиденный случай.

Эйса молча кивает, рассовывает обоймы по карманам, пистолет — за пояс, пачку кидает в бардачок. Когда она отворачивается, чтобы открыть дверь и сесть за руль, Данэм удерживает её за руку.

— Будь максимально собрана и осторожна.

У мексов она сойдёт за свою, с копами легче лёгкого разобраться при помощи денег, как, в общем, и с нигерами, если уж совсем не повезёт. Переживать особо не о чем, но Эйса видит в его глазах беспокойство. Или это просто игра света.

— Не первый год в деле, — хмыкает она, мягко освобождая руку. Данэм отпускает её, хлопнув на прощание по багажнику тачки. Когда Эйса бросает взгляд в зеркало заднего вида, Данэма уже нет.

Чёрная гладь воды виднеется сквозь редкие, хилые деревца запущенного парка, отделяющего канал от жилого квартала с одноэтажными домами-коробками. С другой стороны канала торчит уродливый забор, за которым раньше был промышленный комплекс. Сейчас же за этим забором высятся безжизненные серые коробки строений, окутанные дымом из закопченных бочек — комплекс давно обжит бездомными. Заросли густы, близко к воде не проехать, Эйса минут пятнадцать катается вдоль берега, выискивая место потише и посвободнее. Она ведёт машину задом до тех пор, пока колесо не упирается в бордюр — дальше уже бетонный, покрытый трещинами скат и вода.

Пакет с конечностями завёрнут неплотно — Эйса бросает в него пару камней для верности. Оттуда безбожно несёт кровью и сладковатой примесью свежего мяса, скрюченная кисть торчит, словно лапа индюшки, купленной по случаю Дня благодарения. Дыша в сторону, Ривера наскоро завязывает пакет и аккуратно, стараясь не порвать его о мелкий гравий и стекло, волочит к реке. Тихо, чтобы не нарушить тишину всплеском, она опускает пакет в воду. Поднимаясь по склону наверх, она поскальзывается, едва не потеряв равновесие — каблуки для таких вылазок не подходят совсем. Блядское отсутствие шмоток, Эйсе хочется выругаться вслух. Стоит разорить кредитку Данэма на пару десятков тысяч как минимум — это будет первым, что она сделает, когда вернётся. Есть один неплохой интернет-магазин, где вещи ей подходят идеально без примерки.

Эйса отгоняет машину вниз по течению и скидывает туда самый тяжёлый пакет. Торс. Ривера пачкает ладонь сгустком чёрной крови и отмывает руки там же, в воде канала. Последний, плотно обмотанный скотчем пакет с осколками черепа она бросает, словно мяч для регби, прямо на середину канала. Внутри остаётся воздушный пузырь, пакет лёгкий, зараза, долго не тонет. Эйса присаживается на корточки, провожая взглядом полиэтиленовый ком, дрейфующий по медленно и печально текущей реке, словно корабль без парусов, и следя, чтобы он не зацепился за корни и арматуру. Самое время подумать.

Данэму нужна Александра Маккормик. Дочь одного из влиятельнейших людей страны, который сумел наступить на хвост самому Человеку. Она работает в госпитале. Черт, зачем она вообще работает? От скуки? Обошла все спа ЭлЭй и теперь не знает, чем заняться? Эйса выяснит это, как только посмотрит этой дамочке в глаза. Ривера редко ошибается в людях. Когда организм полностью чист от химии медикаментов, она соображает как никогда хорошо. К чёрту таблетки, блядский фармбизнес, бабуля не выпила ни одной за свою жизнь, и ничего. Только у бабули не было никакой херни в башке.

Странно признаваться, но Эйса снова чувствует себя в обойме. Какая к черту нормальная жизнь, если адреналин сродни кокаину — вызывает привыкание. Вариант выйти замуж за какого-нибудь богатого придурка и затаиться в пряничном домике с зелёной лужайкой — то, что ожидал от неё Оливер — не прокатил бы. Она бы взвыла волком через пару месяцев. А уж дети. Какие могут быть дети с её здоровьем?

Вспышка фар проезжающей мимо машины озаряет подлесок, словно прожектор. Эйса рефлекторно пригибается, пряча голову за бордюр, но напрасно — её машину наверняка видно с дороги. Она бросает взгляд на мутную реку — пакет так и не потонув, уходит по дуге за поворот. Ну, и черт с ним. Обнаружат тело или нет, большого значения не имеет. Видеозапись, подготовленная к отправке лично в руки директору с запиской «Твоя дочь следующая» делает всякую осторожность почти бессмысленной.

Когда Эйса поднимается по склону наверх, к машине, мимо проезжает патруль.

— Твою ж, — цедит она сквозь зубы, когда бело-голубая тачка замедляется и паркуется на обочине чуть впереди. Эйса спешит к машине, вынимает из бардачка пачку денег, суёт в карман, делает вдох, натягивает на лицо улыбку.

— Мэм, с вами всё в порядке? — с пассажирского сиденья вылезает низкорослый мужчина с округлившимся брюшком. Латинос. О, почти родня. Вероятность договориться полюбовно возрастает до девяноста процентов. Десять остаётся на его напарника. Эйса быстро оценивает его. Высокий, молодой, смазливый. Белый. Честное лицо. Хоть плакат рисуй во славу патриотизма. С такими больше всего проблем.

— Офицер Эрнандес, офицер Хантер, — представляется латинос за обоих, бросая взгляд на её машину.

— Приспичило в кустики, сэр, простите. Уже уезжаю, — Эйса самозабвенно строит из себя идиотку, плотнее сжимая в кулаке в кармане наличку.

— Здесь небезопасно, мэм, — говорит ей белый назидательным тоном, словно она девочка глупая. Знал бы, с кем разговаривает, рта бы не раскрыл…

— Я знаю, я здесь живу, — Эйса пожимает плечами, провожая взглядом спину Мигеля. Он подходит к её тачке вплотную. Нюхом что-ли чует, проклятый легавый.

— Откроете?

— Конечно, — внутри начинает противно ворочаться беспокойство. Ривера, не прекращая улыбаться, суёт ключ в замок. Багажник у этой рухляди вместительный и почти пустой, не считая запасного колеса на ржавом диске. Полиэтилен, которым Эйса укрыла ковёр от случайных потеков, она бросила под ближайшим кустом сразу как приехала. Почти ничего не говорит о том, что здесь был труп, почти ничего, кроме лёгкого амбре… и чёрной полосы с подсохшей, густой каплей на конце. Большая проблема светлых тачек — на них всегда видна грязь, Эйса надеется, что офицер этой «грязи» значения не придаст. И не догадается приподнять ковёр. Могло натечь. Жидкость — блядская штука, найдёт себе дорогу, как ты её не прячь. От этой мысли по спине пробегает холод, Эйса плотно сжимает руки на груди, стараясь его унять.

Трель чужого телефона разбивает напряженную тишину. Тот, который Хантер, кивнув, напарнику, мол, справишься один, отходит на пару шагов поговорить.

— Ничего запрещённого не провозите? — с кривой улыбкой подъебывает Эрнандес. Эйса отрицательно качает головой. — Вы из какого района?

— Синалоа.

— Тихуана, — бросает Мигель, склоняясь над багажником. Он расположен к ней и готов к переговорам, иначе не стал бы вспоминать общую родину. — За колесо загляну?

— Конечно, — Эйса разворачивается боком и бросает в пустой багажник пачку денег. Обернутый резинкой рулет приземляется ровно в углу. Эрнандес сметает его мгновенно, ловкой рукой прожженного хапуги. Тихуана. Ничего удивительного.

— Доброй ночи, — Эрнандес захлопывает багажник. — Ехали бы домой.

Эйса ничего не отвечает ему. Она бросает взгляд на второго — всё пропустил, бедный. «Люблю тебя», — говорит он кому-то, думая что его никто не слышит, но Эйса прекрасно умеет читать по губам.

Интересно, как скоро любимая будет рыдать на твоих похоронах?

Он сворачивает разговор, кладёт трубку в карман, спрашивает у напарника:

— Всё нормально?

— Да, всё прекрасно, — отвечает ему Эрнандес, неспешно подходя к пассажирской двери. Хантеру ничего не остаётся, как последовать его примеру. Как только тачка копов съезжает с обочины, Эйса спешит за руль.

Она бросает машину в переулке, оставляет ключи в замке. Где-то грохочет рэп, значит, местные ребята, уже продрыхлись и готовы к великим делам. Через пару часов машины не будет. Выйдя на трассу, Эйса вызывает такси к ближайшей бензозаправке, заходит внутрь, покупает дрянной горький кофе и шоколад. Через полчаса такси высаживает её на парковке круглосуточного торгового центра недалеко от госпиталя «Милосердие». Чтобы попасть в госпиталь без палева, нужно быть больной. Сандра Маккормик не спец по аневризмам, зато спец по травмам, Эйса делает шаг под машину, отъезжающую с парковки. Машина приличная, водитель — белый мужчина с ухоженной седой бородкой. Скорость маленькая, удар не слишком сильный, способности двигаться не лишит — Эйса всё рассчитала. Нужно лишь немного подыграть.

Спустя двадцать минут она оказывается в госпитале с его визиткой в руках и приглашением на обед в качестве извинения за случайный наезд.

***

Кали, ловко удерживая поднос одной рукой, приносит завтрак в постель. Чашка звякает, когда она ставит поднос на столик, и Кайл просыпается. Он пытается сфокусировать взгляд — не верит, что, наконец, дома, а не носится где-то у черта на рогах.

— За что мне такое счастье? — в лучах утреннего солнца Кали как никогда прекрасна. Чуть сонная, растрепанная, в белой растянутой майке, которая то и дело сползает с плеча, оголяя маленькую крепкую грудь с тёмным соском, она кажется такой родной и домашней. Надо бы заехать в ювелирку, а перед этим найти у неё в вещах какое-нибудь кольцо, чтобы не промахнуться с размером. Предложение надо сделать как положено.

— А мне? — она целует его так сладко и нежно, что хочется её в охапку схватить и утащить в постель. Снова. Черт его знает, в который по счету раз. И забыть обо всём, особенно о том, что сегодня «Хантеры» планируют налёт на «Кобрас». У Кайла сегодня выходной, Коул сидит в «Логове», как сыч, всем рулит Гай — их лучший друг, ставший правой рукой брата после ухода Кайла из банды. У Гая холодная голова, но она не спасёт их ни от копов, ни от пуль, если что-то пойдёт не так. И Кайл здесь впервые ничего не может, впервые он связан по рукам и ногам так, что не отвертеться.

«Если мы затухнем, даже на время, Гарсия разгуляется не на шутку. Ему только повод дай. Его убирать надо. Тем более Старшие сказали. Тем более за Риту. А там дальше полегче будет, вот увидишь».

Кайл вспоминает их вчерашний ночной разговор по телефону. Встречаться им сейчас нельзя и почему-то именно сейчас так хочется брата увидеть и лично убедится, что он в порядке. И Кали вчера здраво рассудила, что ему лучше пересидеть эти сутки дома, не высовываясь лишний раз. Потому что сейчас под колпаком не только Коул, но и сам Кайл. Первый пыл после встречи с Гарсией прошёл. Кайл не собирается вылетать из полиции. Связи и доступ к информации нужны как никогда.

— Всё будет хорошо, — Кали словно читает его мысли. Она целует его в висок, забираясь к нему под одеяло. У неё прохладные ноги, их прикосновение приятно бодрит, Кайл с наслаждением переплетает с ними свои, гася жар собственной кожи.

— Люблю тебя, — он целует её в лоб, зарывается носом в мягкие кудри, выдыхает тонкий, девичий запах с мятными нотками его шампуня. Это простое действие чуть убавляет бушующее беспокойство, но не избавляет от него полностью. Тревога за брата давно стала частью его. Привычной, как рука или нога, как след от огнестрела, после которого бедро ноет на погоду. Брат решил взять на себя у******о. Не первое, не последнее, но в этот раз слишком личное. Кайл знает по себе — когда гнев затмевает разум, сложно не совершить ошибку. Остаётся надеяться, что Коул и Гай ошибок не совершат.

В ушах уже звенит от возбуждения, Кали льнёт к нему всем телом свободной рукой оглаживая крепкий утренний стояк, и сквозь этот мерный гул Кайл едва слышит шорох ключа в замке. Он никого не ждёт.

Тело реагирует немедленно — он отстраняет Кали, перекатывается к прикроватной тумбе, достаёт пистолет. В коридоре слышаться шаги, звон связки ключей и голос. Голос, после которого в оружии больше нет смысла.

— Кайл, надо поговорить. — Здесь Рита. Настойчивая, как и всегда, чёрт бы её побрал! Кайл клянёт себя, что так и не сменил замки. — Я совершила ошибку...

Она вваливается в спальню. Джинсы в стразах, убранные волосы, кофта с вырезом, лицо густо напудренное, чтобы скрыть следы побоев, которые даже сквозь толстый слой штукатурки видны отчётливо. Во всеоружии. Кайл чувствует, как к горлу подкатывает омерзение. Неужели по примеру Гарсии она научилась думать только нижней частью тела?

— Кто это?! — Рита переводит злой взгляд на Кали.

— Это Кали. Моя девушка, — спокойно отвечает Кайл, сжимая под одеялом её руку. Кали не отвечает.

— Понятно, — удивительно, но Рита уходит молча, лишь красноречиво грохает по паркету каблуками. Дверь за ней оглушительно хлопает.

— Кто она? — Кали спокойна, как скала. Её это нашествие словно не тронуло, только рука под одеялом всё ещё каменная и взгляд растерянный. Всё произошло настолько быстро, что он даже не успел встать с постели, да и как? Вся одежда чёрт знает где.

— Моя большая ошибка, — Кайл вскользь упоминал и про Риту, и про Еву, и про их мать, Хлою Миллер, только не сказал, в каких отношениях он с младшей Миллер состоял. Чем не повод для нового скандала? Кайл пытается замять его по горячим следам. — Кали, скажи что-нибудь. Я молчун, если и ты будешь держать все при себе…

— Я не догадалась вчера расспросить о твоих бывших, — она отчего-то усмехается, разминая ладонью складки на одеяле. Видно, что ей всё это неприятно, но она не порет горячку. Кали его ценит, дорожит миром между ними, будь это не так, она давно бы уже сорвалась на крик. Пусть они знакомы всего ничего, но Кайл знает её, будто они вместе не один год. Он в очередной раз понимает, насколько ему с ней повезло. — А знаешь, почему? Потому что мне всё равно. Она ведь прошлое? — дождавшись утвердительного кивка, продолжает. — Давай только сменим замки на всякий, а то как-то некрасиво всё это.

Кайл соглашается, и этим же утром едет в ближайший магазин, меняет замок, пока Кали готовит обед, подпевая Мику Джаггеру со старой виниловой пластинки. Он уверен, больше никто и ничто не встанет между ними, и эта уверенность придаёт ему какого-то необъяснимого спокойствия в такое неспокойное время.

Рита приходит к ней в бар к самому открытию и садится за стойку. Нэнси ещё нет, Кали подходит к ней сама, чтобы принять заказ.

— Водки, — требует Рита, смеривая Рейес оценивающим взглядом, слишком пристальным против всех мыслимых и немыслимых приличий.

— Вам есть двадцать один?

— Паспорт показать? — насмешливо спрашивает она и, видя, что Кали не шутит, добавляет. — У меня его нет.

— Тогда только пива, — Кали идёт к холодильнику, спиной ощущая её взгляд. Рита пялится на её зад, как до этого пялилась на грудь и лицо. Оценивает. Рейес понимает, что Рита пришла не выпить, потому нарочито медленно копается в холодильнике, ищет открывашку, примеривается, чтобы с одного щелчка выбить крышку.

Слышится шипение пены. Запах солода щекочет нос, вызывая ощущение гадливости положения. Кали могла бы попросить выпроводить её, ведь мальчишка — сосед Кайла — снова у неё в качестве вышибалы, но не стала. Рита пришла выяснить отношения. Что ж, пусть.

— Слушай. Кали, да? — Рита уточняет её имя, но ответа не дожидается, выказывает так своё пренебрежение. Она чхать хотела — Кали, Мэри, Кэти. Рейес для неё лишь досадная преграда на пути к желаемому. Кали хватает одного взгляда на Риту, чтобы всё про неё понять. — Отвали от него, пожалуйста. Кайл мой.

— Точно? — странно, но внутри ничего не ёкает. Кали задаёт вопрос с лёгкой насмешкой в голосе, потому что это её «он мой» бесконечно далеко от истины.

— Точно, — подтверждает Рита со всей серьёзностью. — Он злится на меня, но это пройдёт. Ты, главное, не мешайся.

Эта просьба выглядит такой по-детски наивной и от того наглой, что Кали не может сдержать улыбку. А ведь Рита действительно хочет договориться полюбовно, словно они не мужчину делят, а тостер.

— Интересно, чем ты думала, когда уходила от него к этому ублюдку? — Кали хочется сказать ей спасибо за это. Если бы Рита не ушла, она никогда бы не встретила Кайла, и, наверное, сгинула бы здесь, потеряв веру в людей. Веру в любовь.

— Слушай. Мы с Кайлом всю жизнь знакомы, с детства, понимаешь? Мы вместе росли, жили, всё вместе, всегда. Он у нас на диване спал, когда мне три было. Он меня девственности лишил. Мы жениться хотели. А ты, понимаешь, ты тут вообще не вписываешься. Он меня простит, Кайл, он такой… он такой, понимаешь…

— Понимаю, — Кали, воспользовавшись паузой в её словесном потоке, наконец вставляет. — И поэтому, нет.

Она отходит от Риты, достаёт пивные кружки, стаканы для виски, расставляет их батареей по стойке. Собираются посетители, пора бы сворачивать этот базар.

— Я тебя по-хорошему прошу, отвали. Собери шмотки и скажи, что всё кончено, — Рита не сдаётся. Она поднимается над сиденьем, подаётся вперёд, пытаясь обратить на себя внимание, потому что Кали уже разливает виски для дальнего столика.

— Никогда, — припечатывает Рейес, глядя ей прямо в глаза, зло, с превосходством. И пусть внутри всё кипит взять эту шлюшку за шкирняк и выволочь отсюда прочь, Кали будет умнее. Кайла ей не видать, как собственной задницы, пусть уже повзрослеет и смирится, что не всё в жизни даётся по щелчку пальца. Рита ей не соперница. Она просто мешает ей работать.

— Ты пожалеешь об этом, — зло выплевывает Рита, спрыгивая со стула. Кали бросает бутылку пива в мусорку. Ей брезгливо. Рита даже не пригубила, но на вспотевшем стекле ещё виднеются следы её пальцев.

***

— Я бы рекомендовал тебе взять отпуск. И не ходить пока в спортзал — у нас есть свой. И бассейн, если ты не забыла.

Александра чувствует, как у неё дёргает плечо. Находиться в этом доме без одежды где-то, кроме собственной ванной (да и то она чаще моется на работе), ей претит. Она сидит на мягком стуле с резной спинкой, вытянувшись в струнку, сжимая колени так сильно, что становится адски больно. 

В кабинете Бредфорта за прошедшие десять лет дважды делали ремонт, трижды меняли мебель, но она помнит гладкую полированную столешницу, в которой отражалось её ритмично дергающееся лицо, когда он водил своим мерзким членом у неё между ягодиц, будто это было вчера.

— А ещё эти твои встречи групповой терапии... Они меня беспокоят. Скоро выборы, и я бы не хотел, чтобы что-то всплыло…

Александра поднимает на него изумленный взгляд. Он, не таясь, открыто намекает ей на то, что она всеми силами старается забыть. Она чувствует, как скользкий ком тошноты ползёт по пищеводу. Что-то всплывёт… Ему и в голову, наверное, не приходит, что того, что может всплыть, делать не стоило вовсе. Она давно смирилась с тем что совести у Маккормика нет, иначе он бы не поднялся так высоко. На политической арене, ровно что на гладиаторской — люди не выживают. Животные да, люди — нет. А учитывая, что спонсируют его кампанию картели…

— Шпионишь за мной? — она косится на своего водителя, смирно стоящего у дверей. Он докладывает хозяину всё, можно не сомневаться. Маккормик пытается наложить лапу на единственный оставшийся у неё кусочек личного пространства, но она не сдаст его без боя. И пусть это бой с тенью, потому что каждое неосторожно сказанное слово может обернуться против неё.

— Присматриваю. Сейчас всё очень непросто, Сандра…

— Твоё непросто меня не касается, — вспыхивает она, услышав ненавистное сокращение. Мать звала её Александрой, а Джон — Алекс. Сандра — имя для дешёвой малолетней шлюхи.

«Сандра, девочка моя, иди сюда».

Вникать в его дела она не собирается. Она и без того знает слишком много — её легче прибить. Непонятно, почему он до сих пор этого не сделал, наверное любит себе нервы щекотать, чёртов извращенец.

— Я надеюсь, ты понимаешь, что не заставишь меня. Больше не заставишь. Мне уже не пятнадцать, — она прокашливается, прежде чем ответить, слова скребут горло наждаком. Маккормик не меняется в лице, лишь на мгновение опускает взгляд и поднимает снова. «Здесь люди» — легко читается в нём, несмотря на то, что этот Джесси скорее сдохнет, чем вынесет за пределы кабинета хотя бы одно слово.

— Джесси будет сопровождать тебя везде, — припечатывает Бредфорт, кивая водителю. Тот послушно открывает двери, как только Александра подскакивает со стула. — Везде.

Прилетает ей в спину, когда она вылетает в коридор.

Джесси. Слишком нежное имя для такого здоровяка. Александра косится назад, оценивая своего конвойного: коротко стриженные светло-рыжие волосы, под которыми — розовая, как у домашней свиньи кожа с точками гнойников, красноватое лицо без возраста и эмоций. Экономка сказала как-то, что у него вместо лицевых костей титановые пластины, а половина мышц лица парализована — это последствия его службы в Афганистане. Их знакомству на кладбище она не придала  значения, надеясь, что их совместная поездка станет мероприятием однократным, теперь же этот Джесси будет докладывать Маккормику о цвете её трусов. Рукопашные тренировки придется отложить — её тренер не имеет лицензии, зато имеет проблемы с законом, анонимный клуб для жертв домашнего насилия вполне может перестать быть анонимным — Джесси станет копать под каждого. Так подводить людей она себе позволить не может.

— Умоляю, не становись у входа, я не хочу, чтобы коллеги видели, как я выхожу из этого дома на колёсах! — нервно бросает она, забираясь в бронированный Кадиллак. Джесси только коротко кивает ей в ответ. Не ясно, согласился он или ее желания в противовес инструкциям отчима для него — пустой звук.

Он тормозит у ближайшего кафе — от него до госпиталя рукой подать. Здесь часто обедает медперсонал, а сквозь панорамные окна прекрасно видно всю улицу. Скрытность на десять баллов тянет, великолепно! Александра запрещает ему помогать ей выйти, спрыгивает на землю сама, бросает взгляд на окна кафе — никого знакомых за столиками нет.

— На другой стороне улицы в следующий раз, будь добр, — Александра понимает, что на бедолаге Джесси срывает зло, адресованное отчиму, но чувства вины отчего-то не испытывает.

— Отправьте мне смс, когда начнёте собираться домой, — невозмутимо отвечает он. Сегодня она на сутках, хочется верить, что завал работы поможет ей абстрагироваться.

«Кармен Эспозито»

У только что поступившей мексиканки не оказывается документов, девчонки с регистратуры заполнили карту с её слов. Александра неспеша осматривает пациентку — какое-то слабое предчувствие не даёт ей торопиться, несмотря на то, что пациентов потяжелее у неё с пару десятков. Травма плёвая — небольшой синяк и ссадина на локте, но вот её взгляд Александре не нравится.

— Что у вас случилось?

— Попала под машину.

В бланке эта информация есть, но она задаёт этот вопрос ещё раз, надеясь уловить в её голосе или взгляде то, что та пытается скрыть. Девушка не пьяна, выглядит прилично, гораздо лучше, чем многие жители этого района, несмотря на несвежую одежду. Здесь, в гетто такой, как она, делать нечего.

— Как именно вы под неё попали?

— Я бежала…

— От кого вы бежали?

Мексиканка бросает на неё затравленный взгляд и тут же отводит глаза. Такие глаза Александра видит дважды в месяц, на встречах групповой терапии — глаза женщин, переживших насилие над собой.

— Только умоляю, не надо полиции! — пациентка прикладывает сцепленные в замок руки к груди и едва не сползает с кушетки, чтобы просить её на коленях. — Мой парень. Он напился и достал нож, сказал, я изменила ему с соседом. Я ничего такого не делала, он просто напился в баре со своими дружками! Я убежала из дома и не заметила, что машина отъезжает…

Рассказ завершается сдавленным всхлипом. Мексиканка закрывает ладонью рот, чтобы скрыть некрасиво кривящиеся в плаче губы, её тёмные глаза блестят от слёз, ей страшно, а Александра Маккормик едва сдерживает ярость. Ярость, плохо поддающуюся контролю, забитую так глубоко на дно души, что, казалось, она рвётся оттуда наружу вместе с кусками мяса и костей.

Кто дал им право? Кто дал право этим ублюдкам измываться над теми, кто слабее? Как так вышло, что большинство женщин — а в группу приходило именно это большинство — запуганы настолько, что выбирают терпеть, а не защищаться? Что они не могут обратиться в полицию из-за страха за собственную жизнь и жизни своих детей?

— Зайдите ко мне в обед.

Александра резко, как пружина, подскакивает со стула, поправляет складки на халате. Она знает, чем ей помочь. И пусть это всего лишь малость, но эта малость однажды не дала ей скатиться в бездну.

***

Эйса понимает, что выбрала вернейшую из тактик. У этой Маккормик пунктик на феминизме. Эта Маккормик до одури благородная и настолько же глупая — так ловко повестись на такое грубое враньё. Или у Риверы действительно пропадает актёрский талант. В назначенное время Эйса, сгорбившись и нацепив маску вселенской печали, шаркает к ординаторской, попутно отмечая расположение выходов, кабинетов, камер наблюдения. Эйса стучится и, подождав немного, входит. Маккормик ничего не говорит ей, лишь смотрит своими светлыми, будто выбеленными глазами, что-то анализирует там себе. Она не похожа на зажравшуюся, холеную богачку, у неё жёсткий, колючий взгляд, шершавые руки, узкие, поджатые в вынужденном молчании губы. Она выглядит гораздо старше своих лет. Родичи наркобаронов не напоминают истеричек на антидепрессантах. Здесь есть, над чем пораскинуть мозгами, но Ривера здесь не за этим.

— Я могу вам помочь. — Маккормик вытаскивает из сумки визитку. На дорогой серо-лиловой бумаге напечатаны лишь адрес и телефон. — Я курирую группу психологической помощи для женщин. Всё бесплатно и абсолютно анонимно. Сегодня встреча в восемь, я прийти не смогу, но вы идите. Скажете, от меня, — сухо инструктирует она. Они чуть соприкасаются пальцами, когда Эйса забирает визитку из её рук. Александра поднимает на неё взгляд — тяжёлый и какой-то ненормальный. — Сходите, Кармен.

В этой простой, ненавязчивой просьбе слышится отчаяние. Эйса кротко опускает глаза и шепчет «Спасибо». Установить контакт удалось, теперь дело в скорости и мозгах тех, кого Оливер пришлёт ей на подмогу, ведь у неё уже готов план. Данэму нужна эта странная баба, Данэм её получит, а дальше трава не расти. Какое ей дело до бед сильных мира сего, когда она несколько часов назад скидывала расчлененный труп в канал? Когда её однажды чуть живьём не закопали в могилу? Когда она впервые сделала аборт в тринадцать без грамма обезболивающего? После обеда Ривера проскальзывает в ординаторскую и крадёт из сумочки Маккормик телефон.