Ужас русского инока

Глава 15

[15]

В конверте большого формата оказался один лист.

Это было завещание, датированное одним из майских дней позапрошлого года, но написанное, вероятно, недавно. Обычными водяными чернилами и стальным пером: шариковых ручек Алиса, наверное, не любила.

Я улыбнулся этому завещанию, такому беспечному. На простой бумаге, без нотариального заверения (правда, стояли подписи двух свидетелей), оно наверняка было спорным, если не ничтожным документом, а я ни с кем не собирался спорить. Впрочем, важно ли это вообще?

Ещё продолжая держать завещание в руках, я зачем-то повернул лист набок — и тут испытал ужас не первый, но один из самых великих, пожалуй, за всю жизнь.

На бумаге поверх и поперёк чёрных чернил чья-то невидимая рука принялась стремительно выводить большие красные буквы, которые сложились в послание:

Дорогой читатель!

Я не буду убеждать тебя в правдивости случившегося с тобой и в истинности пути, которым пошла Алиса. Ты выбрал свой путь. Склоняю перед ним голову.

Буквы появились не все сразу, что ещё можно было бы объяснить химическими причинами, а именно так, как я описал, одна за другой.

А вот бледнеть красные буквы начали все сразу, и через какую-то минуту пропали вовсе.

— Почему нельзя было оставить их? — спросил я вслух и тут же понял, почему. Останься эти буквы — и у меня было бы своеобразное документальное подтверждение чуда. Но у чудес не может быть документальных подтверждений, в любом случае, тот, кто писал буквы (если только не мой воспалённый мозг написал их), вовсе не желал никаких свидетельств и очевидных доказательств.

Я оказался в обители под вечер и сразу прошёл в кабинет к отцу Александру, у которого сидел отец Варлаам: что-то они обсуждали вдвоём, но при мне, конечно, примолкли.

Наместник кивнул мне на свободный стул.

Я присел и сдержанно, лаконично рассказал о заседании в Рославле, а также, после секундного колебания, пересказал и свою короткую беседу с митрополитом Корнилием.

Рассказ о заседании отец игумен слушал с насмешливым и скучающим видом, а на моём разговоре с главой старообрядцев навострил уши — и очевидно оказался разочарован тем, что этот разговор так быстро и нелепо закончился. (О том, чтó его прервало, я, конечно, умолчал.)

— Чтó, отец Никодим? — спросил он меня, заглядывая мне в глаза. — Нарочно, небось, рассказываешь? Боишься, что кто-то быстрей на тебя настучит? Торопишься принести мне на блюде повинную свою башку? Не так-то ты прост, каким себя лепишь!

— И в мыслях не было. Да в чём мне, собственно, виниться?

— Оно, конечно, так, что ни в чём... а всё же своеволие. Тебя кто полемику с раскольниками вести уполномочил?

— Это была не полемика, а частная беседа, — ответил я сухо. — Я бы вообще мог о ней умолчать, отец Александр.

— Хорош уже, отец библиотекарь! Чего ты щетинишься-то будто ёж? С этими баранами разговаривать не надо ни официально, ни частным порядком. А дифирамбы им петь про чистоту быта мирян ихних для клирика Московского патриархата тоже не большого ума дело. Если даже думаешь так, то держи при себе. Всё?

— Да. Ах, нет! Преосвященный Владыка... благословил меня на схиму.

— Ба! — с определённым неудовольствием поразился отец игумен. — Не врёшь?

— Не вру. Рукой своей перекрестил.

Игумен усмехнулся, весёлые огоньки запрыгали у него в глазах.

— Епафродитом будешь или Павсикакием, не решил ещё? — спросил он. — Выбирай!

— Мелхиседеком он будет, — вдруг подал голос отец Варлаам, улыбаясь одними глазами.

— Как, Мелхиседеком? — развеселился отец Александр. — Ха-ха-ха, пять баллов! — Состроив постную мину, он добавил: — Ведь если отец Варлаам, человек опытный и твой отец духовный, такое имя предлагает, так надо же покорствовать, нет?

— Пожалуйста, — легко согласился я. Отец игумен ещё раз фыркнул. Меж тем дверь кабинета распахнулась от небрежного стука и к нам ворвался молоденький послушник брат Иоанн.

— Отец игумен! — крикнул он, переводя дух. — Там таджик один на крышу залез и песни распевает!

— Нехай поёт, — добродушно отмахнулся наместник.

— Так ведь матерные! — горько пожаловался брат Иоанн.

— Ма-атерные?! — возопил игумен, поднимаясь с места грозным танком. — Я ему щас покажу мать-то его, Царицу-Богородицу! Я его, бл*дь, с крыши рогами вниз спущу, будет рогами землю рыть до самого Душанбе!

Он вышел, широко ступая, брат Иоанн засеменил следом, мы остались с отцом Варлаамом вдвоём.

Не знаю, что толкнуло меня, но едва дверь за братом Иоанном закрылась, я встал с места и опустился перед отцом Варлаамом в глубоком земном поклоне, коснувшись лбом холодного линолеума.

— Встань, встань, — попросил он меня и улыбнулся: — За что благодаришь? Что от Епафродита тебя избавил?

Я ничего не отвечал, а он, глядя мне в глаза, неспешно произнёс:

— Просто сердце у тебя полно слёз, инок, и выхода ищет, вот ты мне и поклонился, а не будь меня, и каменному столбу поклонился бы.

— Отче, желал спросить Вас, — ответил я на это.

— Спроси, что ж.

— Бывает ли так, что на ровном месте будто буквы появляются одна за другой, словно кто их пишет?

— Будто сам не знаешь, что бывает? Мене, мене, текел, упарсин, книга пророка Даниила, глава пятая. Я вот тоже тебя об одном просить хотел.

— Просите, отче!

— А прошу вот о чём: называй-ка меня на «ты», иеросхимонах Мелхиседек. Чай, уже и сам не мальчик, правда?

Конец

2 октября — 8 декабря 2014 года

Правка от 12 апреля 2021 года