СЛОМАННАЯ ВСЕЛЕННАЯ

Глава минус седьмая -1

 — Да я его уже видел. Ты мне только объясни, в чем смысл.

   — Ну хорошо, там стоят цифры:  573-415. Это координаты моей хижины:  573 — по оси Х, 415 — по оси Y. Это если считать Центр Мироздания за нулевую точку. Мне так объяснил господин Философ, я бы до этого никогда не додумался.

   — Теперь понятно…

   — Ты ведь останешься у меня погостить хотя бы до вечера, а может, и до наступления конца света?

   Максим сделал вид, что пропустил последнее словосочетание мимо ушей, и продолжал развивать свою тему:

   — Значит, все в этом лесу имеет свои координаты? Каждое дерево, каждый кустарник… Зачем это?

   — Я не в силах отвечать на столь сложные вопросы. — Милеус печально вздохнул, как бы боясь, чтобы в нем не разочаровались. Последовала продолжительная пауза. Тишина. Словно заело движущуюся ленту времени. Потом его бодрый голос:  — Но я обязательно об этом узнаю! — он вытер мохнатой лапой то, что было подобием рта, и похлопал себя по животу. Значит, наелся. — И тебе, Суелим, хватит заниматься обжорством! — обратился он в сторону зеркала.

   Суелим метнул в ответ ядовитый взгляд, встал из-за стола и куда-то исчез.

   — Ну вот, опять обиделся! И чего я такого сказал? — Милеус подошел вплотную к зеркалу, тщательно заглядывая во все его уголки.

   Но отражения не было.

   — Ничего, он скоро вернется.

   Тем временем Максим принялся изучать внутренность хижины. Ее экстравагантный гарнитур красноречивее слов говорил о своем хозяине. Прежде всего в глаза всюду бросались пестрые цвета:  символ бурной жизни, разнообразия и непредсказуемости. На коврах было вышито множество непонятных фигур — то ли какие-то замки с башнями, то ли причудливые звери, а может, просто эксцентричная фантазия художника-сюрреалиста. Немного криво висела огромная картина, на которой Максим узнал некое подобие Центра Мироздания. Оси координат, правда кривые и небрежно очерченные, подобно кустарнику росли из земли. Художник, видимо, был даже не в силах сосчитать до шести, так как нарисованное солнце имело всего четыре заостренных конца и больше походило на какой-то огненный крест. Среди зелени чья-то неряшливая рука написала некоторые математические формулы, ни одна из которых не была верна. Ну например, синус квадрат Х плюс косинус квадрат Х равняется натуральному логарифму числа «пи». Или корень квадратный из восьмидесяти пяти, по мнению местного гения, есть ровно единица. А вот это как вам:  2 + 4 + 16 + 256 = 3. Бред, да и только. Милеус объяснил, что эту картину ему подарил некий Ломартин, причем, написал он ее, когда находился в долине Абсурда. Особо взор привлекли настенные часы. На них была всего одна стрелка, а вместо привычного для нас циферблата с цифрами от 1 до 12, круглый диск был разделен на сектора, раскрашенные в разный цвет. На одном секторе (оранжевом) было написано «утро», на другом (желтом) — «день», на третьем (почему-то зеленом) — соответственно, «вечер», потом следовал синий сектор — «поздний вечер», но самая оригинальная надпись была на последнем, черном секторе — «конец света».

   Над зеркалом виднелось еще одно странное полотно, почти полностью черное, с некими проблесками чего-то невнятного. И, если бы Милеус не сказал, что это его собственное фото несостоявшегося фотографа, Максим бы до этого никогда не додумался. Вот диван… да, был настоящим шедевром! Его спинка и подлокотники, сделанные из красного дерева, имели настолько красивую и изогнутую форму да так богато украшены резьбой, что Максим в восхищении подумал:  «на таком диване и помереть — удовольствие». Милеус называл его «диван мечтаний».

   — Знаешь, — говорил он, — на нем очень хорошо думается. Мысли так и лезут в голову, одна интересней другой. Я часто на нем лежу просто чтобы помечтать.

   Гость хижины слегка ухмыльнулся, представив себе как «умные мысли», расталкивая друг друга, пытаются роем залезть в голову его собеседника, но лишь только туда попадают, тут же в ужасе вылетают наружу и ищут себе другую голову, в которой показатель интеллекта зашкаливает хотя бы за одно деление. Да… шутка получилась довольно мрачная, и Максиму от нее даже стало немного стыдно. А добродушный Милеус продолжал:

   — Кстати, я разговаривал с Суелимом и посоветовал ему приобрести такой же диван. Он послушался. Вот глянь в зеркало, его диван как две капли воды похож на мой.

   — Я тебе верю на слово. Кстати… это не ты случайно вырастил на поляне такие огромные одуванчики. Ты что, их слишком усердно поливал? А может, вы с Суелимом поливаете их по очереди?

   — Еще чего не хватало! Поливать их! Злые Одуванчики растут сами по себе. И от их пуха, когда дуют ветра, я довольно натерпелся. Представь себе, вышел как-то, а на поляне пуха, словно снега, по колено. Да он еще умудряется залезть в нос и в уши. Короче, к Злым Одуванчикам лучше не подходить, и вообще — держаться от них подальше.

   В какой-то момент Максим понял, что интерес к этой хижине и ее забавному хозяину исчерпан. Дальнейшее пребывание здесь могло обернуться тягостной скукой для обоих. Увы, Милеус действительно оказался никчемным собеседником, от него веяло каким-то детством, незрелой инфантильностью, которая быстро приедалась и становилась назойливой. Снова манил лес, несомненно, полный таившихся в нем загадок и новых впечатлений.

   — Ну извини, мне пора! — Максим протянул руку для прощания и увидел, что глаза у его друга затуманены печалью. Его стало немного жаль.

   — Ко мне так редко приходят гости… — Милеус опустил голову, его голос стал низким и тугим, соответствуя переменившемуся настроению.

   Хотелось напоследок сказать что-нибудь яркое и ободряющее, но видно, вдали от «дивана мечтаний» нужные мысли не лезут в голову. Поэтому Максим произнес банальность:

   — Суелиму привет от меня. Пока.

   Оказавшись снаружи, он снова вдохнул в себя эти чудесные ароматы, которые для рассудка были как легкий н******к:  на душе сразу становилось легко, буйные цвета и краски, оживленные солнечными лучами, пьянили взор, и вообще… безумно хотелось жить дальше. И желательно, чтобы жизнь эта никогда не заканчивалась. Максим снова увидел огромные одуванчики, и искушение свершить маленькое безумие было столь сильно, что грех было с ним бороться. Он подбежал к гигантскому растению, набрал в грудь побольше воздуха и что есть мочи дунул в его белую шапку… Пух тотчас разлетелся и закружил белоснежным облаком. Злой Одуванчик, мигом облысев, вздрогнул, его стебель скрутился вокруг  собственной оси, а листья принялись недовольно трепыхаться.

   — Ну, извините, если чем обидел…

   Максим пошел прочь, отыскивая свою тропинку, и тут… что-то не очень приятно защекотало в одном ухе. Он обернулся и увидел, что облако пуха следует за ним и пытается ужалить своими пушинками. Одна из них уже успела залететь в раскрытый от удивления рот. Тот, разумеется, сорвался с места и — наутек. Пушинки неслись за ним, словно рой белых пчел. Он пытался маневрировать между деревьями, швырялся в них травой, но белое облако все же настигло проказника, и пушинки принялись щекотать его, облепляли одежду, лезли в ноздри, под рубашку…

   — Ну хватит! Хватит! Я понял, что совершил ошибку! Извинение с большой заглавной буквы принимается?

   Пушинки продолжали беситься.

   — Так и быть! В слове «ИЗВИНИТЕ» каждая буква заглавная! Я еще не перед кем никогда так не извинялся!

   Наконец пушинки успокоились, будто беснующийся дух вышел из них и вселился в трепыхающуюся листву деревьев. Максим глянул на себя и подумал, что такое пернатое чудовище надо бы показывать в зоопарке. Он был белый с ног до головы, рубашка и брюки сплошь были залеплены легкими перышками, соскребать которые пришлось, наверное, около часа. Да, на какое-то время эта нелепая житейская пертурбация слегка подпортила настроение, но ненадолго. Снова манил волшебный лес с пахучей листвой и переливами таинственных голосов. Голоса эти напевали лесную рапсодию, под влиянием которой преображался даже самый незаметный кустик. Деревья изредка шевелили множеством  своих листьев, словно болтали зелеными языками:  хотели что-то сказать… А может, просто-напросто смеялись, когда ветер щекотал их стволы. Деревья чем-то напоминали зеленые кораллы на дне воздушного океана. Да, да… если смотреть на них сверху, с большой высоты.

   Хоть лес выглядел довольно густым, но слабый ветерок с полей все же умудрился проникнуть в его недра, резвясь во все стороны и срывая с дерев засохшую листву. Максим уже давно заметил, что ветерок сделался почти ручным, он всюду сопровождал его, дул в спину во время ходьбы и кружил поблизости, когда тот делал остановки. Тропинка спешила дальше, в неведомую глубь, деля весь мир на две половины:  то, что было справа от нее, и то, что слева. Когда Максим ускорил шаг, почти бежал, у него возникло забавное ощущение, что деревья сами расступаются перед ним, образуя дорогу. Картины быстро сменялись одна другой:  то мельтешили белые стволы, из которых текла красная смола (некое подобие берез), то хвойные гиганты с ветвями похожими на щупальца монстров (столь же отдаленное подобие сосен). В непривычном контрасте с ними могли возникнуть корявые образы мастиковых, фисташковых и оливковых деревьев. Однажды показался скрученный радикулитом… то ли клен, то ли не клен. Короче, ствол дерева был согнут почти пополам, словно само оно нагнулось и что-то выискивало своими ветвями в траве. А вот разогнуться… ну точно радикулит.

   Где-то справа из гущи зелени выглянуло совсем уж странное дерево:  все черное, без единой ветки и неестественно прямое, высотой возносящееся над всем остальным поднебесьем. Потребовалась целая минута, чтобы понять, что это никакое не дерево, а некое строение — либо башня, либо… может, огромная печная труба? Тропинка, кажется, направлялась именно в ту сторону и уже совсем скоро должна разрешить эту проблему.

   Светлело… причем — среди бела дня. Максим заметил, что просветы между деревьями становятся все больше, и загадочный полумрак стал рассеиваться. Даже не верилось — бескрайний лес заканчивался! Хотелось крикнуть «ура!», но рановато. А что дальше-то? Вдруг какое-нибудь болото? К счастью, впереди расстилалась холмистая долина лишь с редким насаждением кустарников, и только далеко-далеко, у самого горизонта, лес сумел отвоевать себе новые пространства. Справа на таком же недосягаемом расстоянии тонкой ниточкой тянулась ось Х , порой скрываясь за холмами и создавая впечатление пунктирной линии. Неподалеку, в нескольких десятках метрах, удобно расположилось маленькое озеро — зеркало, отражающее небо.

   Романтическая идиллия красок и их оттенков. Триумвират неба, земли и красоты. Многослойный запах лесного ветра вносил в образы Мироздания легкий пьянящий туман, делая его похожим на сон.

   — Ура, — спокойным голосом произнес Максим.

   Вдруг что-то запрыгало по траве, такое же зеленое и… круглое. Шмыг, шмыг, шмыг… и успешно скрылось с поля зрения.

   — Опять Пляшущие Фрукты! Все равно когда-нибудь поймаю и съем!

   Но Максим не заметил главного. А когда заметил, то интерес к фруктам (пляшущим, танцующим и даже кувыркающимся) мигом улетучился. Башня головокружительной высоты вырастала прямо из земли, достигая чуть ли не облаков. Слеплена она была из самодельных глиняных кирпичей, причем, по всей видимости, еще не закончена, так как у ее подножья находились все атрибуты бурного строительства:  свежевырытая куча черного песка, ведра под раствор, хаотичное нагромождение кирпичей и их осколков. Как символ кипучей работы была воткнута в землю чья-то лопата.

   — Эй! Здесь кто-нибудь есть?!

   Молчание… лишь слабые отзвуки собственного эха. «Хоть за эхо спасибо», — вяло подумал Максим и вскинул голову вверх. Вдалеке, на самой вершине этого чудо-сооружения он увидел маленькую копошащуюся фигурку.

   — Эй! Эй! — он помахал рукой.

   Фигурка на какое-то время замерла — кажется, он замечен. Потом произошло нечто такое, что не вписывалось ни в один сценарий… Огромный кусок жидкой глины звонким шлепком разбился на множество брызг, с ног до головы очернив нашего странника и окончательно испортив парадность его одежды.

   — Ну и дела! По мне что, стреляют?

   Максим взорвался негодованием и готов был уже выплеснуть наружу поток бранных слов, но вдруг заметил в глине свернутый клочок бумаги. Так это, оказывается, была почта! Спешно подняв записку, он прочитал: «Я сичас спущусьь!» Написано было корявыми иероглифами и почему-то с двумя мягкими знаками. Может, для более сильного выражения чувств?

   Ждать пришлось недолго. Из нижнего проема башни выглянул незнакомец и, вскинув руки кверху, возможно — в знак приветствия, побежал ему навстречу. На голове его был большой остроконечный колпак, а одеянием служил черный долговязый хитон, какой носят маги или волхвы, причем, по его подолу было нанизано множество маленьких колокольчиков, переливающихся звоном во время ходьбы. Незнакомец бежал так, что четыре его ноги спешно семенили по земле, а остальные неподвижно висели в воздухе.

   — Между прочим, — начал  он без всяких предисловий, — я тебя заметил, когда ты еще шел по лесу. Как тебе нравится мое строение? — он повернулся к башне и восхищенным взором смерил ее снизу доверху, как смотрит всякий творец на собственное творчество.

   — А вам знакомо слово «здравствуй» или «привет», на худой конец «hello, friend, I am here!»?.. Что же касается башни… да, впечатляет. Но к чему такая высота?

   Лицо незнакомца стало предельно серьезным, он поднял палец вверх, желая сосредоточить внимание на своих словах.

   — Скажу тебе одну тайну… Ты, кстати, единственный, кто еще не знает об этой тайне. А ведь это — мечта всей моей жизни! — он поманил Максима к себе и полушепотом произнес:  — Я хочу построить башню в бесконечное число этажей, — и уже громче добавил:  — чтобы узнать, где кончается ось Z. И вообще, хочется взглянуть на мир с высоты Верхней Бесконечности.

   Максим какое-то время молчал. Ведь молчание всегда порождает полезные мысли, даже если тебя окружает полнейшая бессмысленность. В хижине Милеуса он столкнулся с чрезмерной глупостью собеседника, здесь — с такой же чрезмерной мудреностью. И кажется, эти два понятия в своей излишней чрезмерности отождествлялись друг с другом. Впрочем, нужно было что-то отвечать.

   — Извини, не годится твоя идея.

   — Это еще почему?

   — Посуди сам:  если ты построишь башню в бесконечное число этажей, то увы, ты никогда не сможешь спуститься оттуда на землю. Ведь для этого тебе понадобилось бы бесчисленное количество времени.

   Незнакомец надолго замолк. И всерьез задумался. При этом его верхний глаз был закрыт, а нижние стали как-то нервно перемигивать. На  лбу выступила испарина.

   — Что ж, возможно, ты прав… Но попробовать все же стоит, вдруг в твоих рассуждениях есть какая-нибудь логическая ошибка? Кстати, я уже заканчиваю сто двадцать шестой этаж. Пойдем, покажу! — не успев договорить, отчаянный строитель сорвался с места и побежал в сторону своей великолепной башни.

   — Постой!

   — В чем дело? — он обернулся.

   — Мы ведь с тобой даже не познакомились. Меня, кстати, зовут Максим. При хорошем настроении могу откликнуться на Макса или Максимилиана. — С этими словами Максим протянул руку, но он еще никогда в жизни не встречал такого тупого и непонимающего взгляда, какой ему довелось увидеть сейчас.

   Незнакомец замер в нерешительности, точно остолбенев от некой шокирующей новости.

   — Ну-ну, я понял… А теперь пойдем, я покажу тебе свою башню. — И снова сорвался с места.

   Вежливостью и этикетом здесь не дуло ни с какой стороны света, воспитанностью — тоже.

   — Да постой ты! — рука была по-прежнему протянута. — Или ты не так понял, или я не так объяснился. Я ведь хочу с тобой просто познакомиться. Меня, хочу подчеркнуть эту мысль, зовут Максим.

   Немного чудаковатое создание прищурило несколько своих глаз, почесало в затылке, затем протяжно хмыкнуло:

   — Ммм… я это уже слышал, — он отвернулся и опять направился к многоэтажному глиняному чудовищу, задравшему шею выше самих небес.

   Максима уже немного бесило. Нет, это не было той природной инфантильностью, что гнездилась в голове у Милеуса. Кажется, незнакомец просто издевался.

   — Ты что, не хочешь со мной знакомиться? Назови же свое имя в конце концов!

   Наступило долгое, совершенно необъяснимое молчание.

   — Имя?

   — Будь любезен!

   — Извини, я никогда над этим не задумывался, мне очень жаль, но кажется… у меня нет имени.

   — Как так?

   Обитатель башни поник в печали и несколько раз пожал плечами.

   — И ты всю жизнь живешь без имени?.. Во здорово!

   Еще большая тень легла на лицо безымянного субъекта, он стал угрюм и задумчив.

   — А что, это так важно?

   Впрочем, живя в глуши, на границе бескрайнего леса и таких же бескрайних степей, может, это и не важно, но все же…

   — Послушай, имя — это наше второе «я». Меня, как ты уже знаешь, зовут Максим. Красиво звучит? А Максимилиан? Еще красивей? А если б меня звали Максимилиан Великий? У меня бы крышу скосило от гордости. У хозяина странной хижины на поляне тоже есть имя:  Милеус. Он даже собственному отражению дал название:  Суелим. Ведь имя — это личность, воплощенная в слово… ух ты, неужели я сам это придумал?!

   Но тирада, произнесенная экспромтом, вряд ли выглядела убедительно. Видать, этот строитель был до такой степени помешан на своих фантастических проектах, что забыл об основополагающих жизненных вещах. С робкой надеждой он спросил:

   — А это дело можно исправить?

   — Разумеется! Прямо сейчас подыщем тебе какое-нибудь подходящее имя.

   Глаза незнакомца загорелись возбуждением, он поправил свой колпак и стряхнул пыль с одежды, готовясь к торжественному событию.

   — Ну… и как меня будут звать?

   Максим сложил руки на груди и деловито принялся ходить взад-вперед. Все происходящее его развлекало, удивляло и умиляло одновременно. Он проникся какой-то неосознанной симпатией к своему новому знакомому.

   — Сейчас… придумаем…

   Раздался возглас подобный взрыву.

   — Здорово!! — строитель башни подпрыгнул выше головы и от непонятной радости даже захлопал в ладоши. Маленькие колокольчики зазвенели с особой торжественностью.  — Прекрасное имя — Придумаем! — и он начал прыгать то на четырех, то на пяти ногах, беспрестанно повторяя:  — Придумаем! Придумаем! Это же замечательное имя!

   Театр абсурда. Если его воспринимать как он есть, не напрягая извилины, то зрелище производит довольно веселое впечатление. Именно поэтому Максим наблюдал сцену пронзительным любопытствующим взглядом, потом хотел что-то возразить, но осознав неподдельную радость своего нового приятеля, взбудоражившего всю округу патетическими возгласами, понял, что делать этого не следует. Пускай остается все на своих местах. И зрители довольны, и актеры счастливы.

   — Сегодня у меня двойной праздник! — сказал Придумаем, немного остыв от кипящих эмоций. — Во первых, я обрел друга, а во-вторых, обзавелся именем!.. Ну ладно, я обещал тебе показать башню. Может, нескромно с моей стороны, но я должен сказать, что являюсь ее автором, архитектором, прорабом и строителем одновременно… Да, кстати, давай уж заодно захватим несколько ведер с раствором и мешок кирпичей.

   Он с ловкостью профессионала намешал раствора, а через десять минут, взвалив на себя огромный мешок и заняв все четыре руки плескающимися через край ведрами, уже был готов к трудовому подвигу.

   — Захвати еще пару ведер и пошли!

   Праздник вмиг сделался для Максима каким-то бесцветным, как будни. Тащить на себе полные ведра сто двадцать шесть этажей нельзя было назвать ни радостью, ни удовольствием.

   — Послушай! Неужели нет никаких подъемных средств? Как ты не устаешь носиться с этим раствором на такую высоту?.. Я себе воображаю, как ты будешь достраивать бесконечностный по счету этаж…

   Придумаем ехидно ухмыльнулся и поманил Максима своим единственным пальцем, случайно выросшем на одной из ладоней. Вероятно, желал поделиться какой-нибудь очередной тайной.

   — Действительно, если бы не моя светлая голова, это стало бы серьезным затруднением. Хочу рассказать тебе о своей хитрости. Но сначала ответь мне на один вопрос:  что создает ощущение тяжести и усталости? Сила гравитации, направленная вниз. Правильно?

   Максим кивнул. Пока что без комментариев.

   — Так вот, существует Закон Гравитации, который мне истолковал господин Философ. Закон гласит так:  сила тяжести всегда действует в сторону противоположную направлению оси Z, и пропорциональна массе возбуждаемого тела. Если ось Z смотрит вверх, отсюда следует, что сила, создающая давление на все тела, тянет их вниз, к земле.

   — По-моему, это очевидно, — и здесь комментарии еще не нужны.

   — Но не столь очевидна моя хитрость, над которой я думал целых три дня. Чтобы облегчить подъем грузов, на стене своей башни я нарисовал такую же ось Z, только направленную в противоположную сторону. Улавливаешь, какой вывод?.. Закон Тяготения в замешательстве, он не знает, в какую сторону надо действовать, и от этого внутри моей башни царит нечто похожее на невесомость. Да впрочем, сейчас сам все увидишь…

   А вот здесь комментарии, кажется, уже не нужны. Но вот что самое интересное:  оказавшись внутри темноты и сырости, Максим и вправду ощутил такое облегчение, будто оставил свой вес там, снаружи. Ведра, доселе тянувшие все мышцы, теперь практически не чувствовались. Хотите — верьте, хотите — идите и проверьте. По стенам башни взвивалась спиральная лестница с нескончаемым рядом ступенек и вверху заканчивалась крохотным осколком неба — признаком незавершенного строительства. Придумаем шел первым, почти паря над лестницей, поднимаясь все выше и бормоча себе под нос что-то мелодично-неразборчивое.

   — Кстати, если тебе интересно, можешь пересчитать этажи. Я не мог ошибиться:  их ровно сто двадцать шесть.

   Но Максиму куда интересней было разглядывать кирпичную кладку, из которой были сотворены стены. Временами Придумаем явно спешил со строительством, кирпичи хаотично плясали, как в многоярусном хороводе застывшего в цементе танца. Ряды этого хоровода выглядели небрежно, и местами серыми кляксами свисал раствор. Но потом он, видать, брался за ум, и кладка вновь становилась ровной. Впрочем, ненадолго. Облик стен, меняясь от этажа к этажу, отражал переменчивое усердие их владельца.

   — Кирпичи ты тоже делаешь сам? — спросил Максим, когда они уже почти достигли верха.

   — Да, но мне иногда помогает Милеус. Он частенько меня навещает. Я, кстати, разработал собственный метод обжига кирпичей.

   — Тоже что-то связано с гравитацией? Или тебе удалось обмануть какой-нибудь другой закон?

   — Как-нибудь об этом расскажу.

   В башне заметно светлело. Еще два этажа, и уже можно быдло дышать свежим воздухом, даже непривычным после цемента, песка и сырости. Сто двадцать седьмой этаж только начал расти, достигнув пока лишь трех рядов. Всюду была грязь, осколки кирпичей, валялись неумытые мастерки, мятые корыта, об которые несколько раз необходимо было споткнуться. Максим осторожно подошел к краю и глянул вниз.

   — Вот это да! — только теперь он понял, что стоило проделать такой длинный путь хотя бы ради этого единственного взгляда.

   С такой высоты мир был виден во всем величии. Отсюда он казался каким-то нарисованным. Бескрайний конгломерат чередующихся полей, лесов, рек — океан зелени и синевы, спектр всеразличных красок и их оттенков. Все это вместе взятое так очаровывало дух, что Максим не находил достойных слов, чтобы выразить свое восхищение. Центр Мироздания, откуда начался его путь, остался далеко в стороне, но был виден довольно отчетливо:  словно кем-то растянутые нити пронзали всю вселенную. Солнце приближалось к зениту и вот-вот должно было коснуться оси Z. Где-то у границ Будущей Бесконечности его лучи заигрывали с волнами просторного озера (а может, и моря), так что озеро светилось маленькими серебряными гирляндами. Максим увидел лес, по которому шел, хотел посмотреть на поляну, где жил Милеус, но та превратилась в маленькое неразборчивое пятнышко, затерянное в густой зелени. Нарисованный мир, лишь слегка приоткрывая свои достоинства и красоты, занимал собой все мыслимое пространство, бесконечно удаляясь во все стороны света. И даже линия горизонта, где все краски, образы и формы теряли свою отчетливость, очерчивала лишь малый радиус этой непостижимой Беспредельности. Максим подумал, что там, за горизонтом, еще огромное множество таких же лесов, полей, рек, застывших в неподвижности и свято хранящих свои тайны:  сокровенные, безумно манящие и недосягаемо далекие. А сколько жителей этих лесов можно было бы повстречать, оказавшись там, за пределами границы земли и неба, именуемой горизонтом? Но там, увы, оказаться вряд ли предстанет когда-либо возможным. Уж слишком большое расстояние отделяло его от предметов его грез. Вот если только Придумаем сдержит все-таки свое слово и достроит башню, тогда хоть появится возможность полюбоваться всем этим миром с высоты Верхней Бесконечности. Здесь ирония тесно сплеталась с романтическими грезами.

   Легкий толчок в плечо пробудил Максима от мечтаний. Он обернулся. Рядом стоял Придумаем со своей интригующей улыбкой, по которой можно было легко догадаться, что он хочет сказать что-то интересное.

   — Подозрительная труба!

   — Чего?

   — У меня есть подозрительная труба!

   — И… чего же в ней подозрительного?

   — А-а… — Придумаем скривил на физиономии несколько задумчивых морщин и почесал третьей ладонью свой затылок. Остроконечный колпак слегка съехал на лоб. — Ну, я не так выразился. Позорная труба.

   — То есть, подзорная?

   — А я как сказал?

   — Немедленно тащи ее сюда!

   Придумаем нырнул в кучу хлама и извлек оттуда уникальный оптический прибор. Гордо на него посмотрел и столь же гордо молвил:

   — Она способна поглощать огромные расстояния!

   За все время пребывания здесь Максим впервые столкнулся с предметом научно-технической мысли. Кстати, его друг не ошибся:  труба была действительно «позорной». Вся заляпанная раствором, исцарапанная, да к тому же забинтованная в двух местах, она помимо своей воли стала одним из орудий этой бесконечной стройки. Раздвигаясь, труба издавала протяжный стон, воплощающий в себе скрежет металла и шорох сыплющегося песка. Впрочем, линзы с обеих сторон были тщательно вытерты.

   — Ты гляди не на нее, а сквозь нее!

   Все вокруг стало казаться в десятки раз ближе, словно Максим во мгновение покинул башню и переместился прямо в лес. Деревья росли уже совсем рядом, так что стали различимы их мелкие детали. Под ними стелилась трава, на которую так и тянуло искушение поставить ногу. Даже недоступные глазу отдаленные уголки Мироздания были беззащитны перед чудодейственной силой этого прибора. Максим тщательно разглядывал бурлящие перекаты какой-то реки, казавшейся раньше лишь тоненькой синей ленточкой.

   — Эта река называется Инородная, так как берет начало по ту сторону оси Y, — комментировал Придумаем. — Никто из нас не в состоянии увидеть ее истоки. Иногда на нашу территорию ее течением выносит обломки войны:  копья, стрелы, щепки разбитых галер… Ведь ты же знаешь, что по ту сторону оси Y идет вечная война?