Ангел - хранитель

Глава 10. Неожиданные ответы

Я просидел всю ночь в ожидании рейда и в готовности отбиваться до последнего. Так просто я им не дамся. Может, успею шум поднять – она проснется, они и отступятся. Татьяна спала неспокойно: ворочалась, бормотала что-то время от времени. С возмущением. Ну чего она во сне-то возмущается? Со мной, что ли, продолжает ругаться? При каждом шорохе я вздрагивал, при каждом бормотании – чуть до потолка не подпрыгивал.

Но к утру, когда напряжение немного спало, я задумался. Что, если, проснувшись, она решит, что ни к чему ей такие приключения? А тут я сижу в кресле – во плоти и с радостной улыбкой. Люди ведь часто по утрам совсем не так думают, как вечером, перед сном. Мало ли чего ей вчера хотелось! Лучше мне, наверно, разматериализоваться на время. Посмотреть, нужен я ей сегодня видимый – или нет. Я, правда, обещал никуда не уходить… Но я же не ухожу! Я временно отступаю в укрытие, чтобы оценить новую обстановку и поступить согласно свежей информации.

Хорошо, что я подумал об этом заранее. Татьяна проснулась раньше, чем прозвенел будильник. Небывалое событие! Я даже растерялся, гадая, что может значить  этот факт.

Перевернувшись на спину, она потянулась и глянула на будильник. Зевнула, начала было на бок переворачиваться (вот сейчас опять заснет, а потом будильник не услышит!) … и вдруг резко села на кровати, вертя во все стороны головой. Меня ищет, или убедиться хочет, что ей всего лишь кошмар приснился? Нет, лучше еще подождать.

Она спрыгнула с кровати – головой вперед. Раздался глухой удар. Я уже ринулся напрямик, через кровать, чтобы поднимать ее – по частям – с пола, но она уже взгромоздилась на четвереньки и заглянула под кровать. Господи, там-то что она с утра пораньше ищет?

Она села прямо на полу, сжавшись в комочек, и уставилась на стену перед собой. Я вернулся в кресло. Нужно дать ей еще немного времени. Пусть придет в себя, определится в своем отношении к моему видимому присутствию. Меня пока никто не трогает, так что я могу и повременить со своими вопросами… Три года ведь терпел, даже ни на что не надеясь.

Она вдруг вскочила с пола и вылетела в коридор. И замерла там на полушаге – у меня, из кресла, весь коридор был как на ладони. Я наклонился вправо, чтобы посмотреть, что она там, перед собой, увидела. Черт, чашка на столе! Нужно было ее ночью вымыть. Но, честно говоря, я и думать о ней забыл. М-да. Еще один промах. Я начал потихоньку пробираться к коридору. Может, она сейчас в ванную пойдет; а я тогда – бегом на кухню. Если еще какие-нибудь следы остались, может, успею уничтожить.

На пороге спальни замер уже я. Потому что именно в этот момент она тихо и как-то неуверенно позвала: – Эй… ты где? – Действительно меня ищет, или опять сон – не сон проверяет? Я даже дышать перестал.

Через пару мгновений она вдруг обхватила себя руками, словно холод апрельский наконец почувствовала. И, осторожно ступая, двинулась вперед – на кухню. Я остался на месте – все равно уже не успею ничего там исправить. А что она делать будет, мне и отсюда хорошо видно.

Она зашла на кухню, оглянулась по сторонам, подошла к окну, повернулась ко мне лицом и – внезапно обмякнув – грузно привалилась к нему, опустив голову. Ну и что мне теперь думать? То ли она расстроилась, что меня нет – тогда мне самое время показываться. То ли облегчение от этого испытала – и тогда мне лучше и дальше поддерживать ее в мысли, что все это ей привиделось. Может, шепнуть ей: «Точно-точно, вот же сны бывают!»? Я осторожно шагнул вперед…

Она вдруг пулей сорвалась с места, вылетела в коридор и рывком распахнула дверь в ванную. Я едва успел отскочить, чтобы она этой дверью мне прямо по лбу не врезала. Я открыл было рот, чтобы возмутиться, но она уже заглянула на мгновенье в туалет и помчалась в гостиную.

Похоже, пора показываться – иначе она сейчас весь дом вдребезги разнесет. Я медленно пошел к гостиной, концентрируясь на ходу на своем видимом облике.

На пороге гостиной я заглянул внутрь, намереваясь поинтересоваться – как только материализуюсь – что это на нее нашло…, и тут же отскочил к входной двери. Она шла на меня от окна с выражением такой ярости на лице, что я решил – на всякий случай – сойти с ее дороги. Вот хорошо, что не успел сконцентрироваться! Теперь придется подождать, пока она успокоится.

Она скрылась в спальне. Какое-то время в квартире стояла тишина. Это что еще за новости? А одеваться кто будет? Сегодня, между прочим, рабочий день. Не хватало еще, раньше встав, опять опоздать…

И в этот момент раздался оглушительный звон будильника. Я вздрогнул всем телом, рука сама собой потянулась к источнику отвратительного звука – и тут я ее увидел. Руку. Ничего себе. И настраиваться на материализацию не пришлось. Теперь, не спеша, войти в спальню и осторожно, негромко обратиться к ней с мягкими увещеваниями…

Не успел я добраться до двери в спальню, как оттуда до меня донесся отчаянный рев, сопровождаемый глухими ударами чего-то мягкого по мягкому.

Мгновенно я очутился внутри. Она лежала, укрывшись с головой одеялом и – судя по его конвульсиям – молотя по кровати ногами. Рев уже сменился заглушенными подушкой подвываниями.

– Татьяна, ты чего? – растерянно спросил я, не зная, что делать. Не сдергивать же мне с нее это чертово одеяло, не переворачивать же мне ее на спину, не давать же ей пощечину, как поступают обычно люди в случае истерики.

Если вам нужна непредсказуемая, дара речи лишающая реакция на самый невинный вопрос – обращайтесь к Татьяне. С кровати донесся судорожный всхлип, она тут же вывинтилась из-под одеяла и села – отчаянно моргая, икая, давясь от кашля и обеими ладонями растирая слезы по щекам. Вот довел-таки девушку до слез. Но я же ничего не сделал! Я же не успел ничего сделать! Господи, да она же сейчас задохнется!

Я рывком – в два прыжка – подскочил к тумбочке, стоящей между кроватью и шкафом, и хлопнул Татьяну по спине. Несильно. Но, видно, неожиданно. Она завалилась вперед, тут же выпрямилась и сползла на четвереньках на пол. С обратной стороны кровати. Наверное, чтобы оказаться подальше от меня.

Она прижалась спиной к стене – даже ладони к ней прижала! – и уставилась на меня, как на привидение. Ну вот, опять я Бог знает что нафантазировал – а она, как и следовало ожидать, уже отбросила меня в область вымысла. Ну и как мне теперь из этого выпутываться…?

И вдруг тишина в спальне взорвалась отчаянным визгом.

 – Ты, что, совсем обалдел? Идиот!

У меня от души отлегло. На призраки не кричат; их пугаются или старательно игнорируют. Значит, она пока еще не окончательно вернулась к своей первоначальной мысли, что я – плод ее воображения. Сдерживая смех, я аккуратно намекнул ей, что обалдевшими обычно называют тех, например, кто утром первым делом порядок в доме проверяет, а потом рыдает, потому что убирать нечего.

То ли она обиделась, то ли опять решила мою верность слову проверить. Чуть хрипловато (от кашля, что ли?) она спросила: – Ты что, все это время здесь был? – с нажимом на каждом слове.

Я фыркнул. Конечно, был – куда же мне деваться-то было. Я же обещал!

Вскинув вперед руки со скрюченными пальцами, она выдохнула: – Ах, ты…! – и я вдруг понял, что испытывает охотник, когда на него надвигается легкораненый тигр. Спасибо, рефлексы сработали – иначе так бы и стоял я там столбом онемевшим, пока она бы меня на клочья рвала. Но рефлексы мгновенно лишили меня видимости, перекатили мое тело через кровать и втолкнули его в кресло.

Она замерла на месте и, прижав ладони к лицу, тихонько залепетала: – Слушай, ты где? Вернись, пожалуйста. Вот прямо сейчас же – вернись! Я не хотела… Но ты тоже … совесть-то у тебя есть? Пожалуйста!

Я опять как-то сам собой материализовался. Вот что значит практика! Не успел я подумать, что можно уже, пожалуй, рискнуть – показаться ей, как она повернулась в мою сторону. И тут же начала медленно продвигаться к выходу из спальни (это она, что ли, меня боится?!), не переставая бормотать что-то, словно ребенок, который пытается заговорить в темной комнате буку, чтобы тот на него не бросился.

Услышав «Я больше не буду», я почувствовал, что к горлу подступает истерический хохот. Что она больше не будет? Драться? Или визжать? Или на буку смотреть – потому и к двери отступает? Но я также понял, что если рассмеюсь сейчас – меня, пожалуй, и рефлексы спасти не успеют. Вон ей до меня – по прямой – шага три осталось; она их в одном прыжке преодолеет. Но сдерживаться у меня уже не было сил. Я закрыл лицо ладонями и нагнул голову.

Не помогло. Меня затрясло так, что кресло скрипнуло. Вот теперь она точно догадается, что меня от хохота на части разрывает – и ускорит процесс. Я вскинул голову, бросив на нее настороженный взгляд, но взять себя в руки все еще не мог. 

Она стояла на месте, обеспокоенно разглядывая меня. Увидев выражение моего лица, она напряглась, вскинула подбородок и вдруг заворчала, пыхтя от негодования. В нескольких коротких фразах она умудрилась обвинить меня в извращенном подсматривании, в извлечении удовольствия из ее терзаний и в оскорблении действием, чуть не приведшем ее к инвалидности. Когда же она добавила, что – ко всему прочему – я не даю ей и словом защититься, у меня рухнули все плотины. Я в прямом смысле слова зарыдал от смеха. В ответ она тоже коротко хихикнула – и я понял, что опасность физического насилия миновала.

Чуть отдышавшись, я напомнил ей о работе и предложил продолжить разговор по дороге. Она на удивление легко согласилась (я даже насторожился в поисках подвоха), но велела мне не шевелиться – только отвернуться к окну, пока она переоденется.

Меня словно ледяной водой окатило. В последнее время в такие моменты меня и так уже охватывало какое-то непонятное, мучительное раздражение; я ведь и сам уже отворачивался. Но тогда она даже не догадывалась о моем присутствии. Теперь же она о нем знала, и я знал, что она знает – я вдруг смутился так, что пришлось закашляться, чтобы прикрыть лицо рукой.

Нет, лучше я, наверно, выйду. Побуду на кухне – ничего с ней за пару минут без моего надзора не случится. Да и потом – я же в двух шагах всего буду, и уши навострю. Она явно встревожилась, напряглась, как струна. Ну, это-то как раз мне понятно: я и сам места себе не нахожу, когда она у меня не перед глазами. Я предложил постучать чем-нибудь на кухне, чтобы и ей спокойнее было, что я никуда не делся.

Она опять согласилась, хоть и неохотно. Я встал. Чтобы выйти из спальни, мне придется пройти прямо рядом с ней. Она ни на шаг не сдвинулась с места, не сводя с меня пристального взгляда. У меня вдруг мелькнула мысль: а не потому ли она так легко на все соглашается, чтобы усыпить мою бдительность и подманить меня поближе – а там… Ладно, будем уповать на рефлексы. Я осторожно – бочком – протиснулся мимо нее и бросился на кухню.

– Ты только греми посудой погромче, – послышалось мне вслед.