Ангел - хранитель

Глава 7.1

– Минуточку, что значит «постоянно»? Ты хочешь сказать, что уже три года постоянно находишься в моем доме?! Без моего ведома?!

Его терпеливый голос звучал странным диссонансом по сравнению с напряженным взглядом. Он словно прописные истины объяснял вертлявому младенцу, которого нужно глазами к месту пригвоздить. 

– Я три года находился рядом с тобой – не только дома, но и на работе, на улице, на встречах с друзьями; я был везде, где была ты.

Я хотела было возмутиться непрошенному вторжению в мою жизнь, но – опять – что-то в его словах царапнуло меня. Я строго-настрого запретила себе даже задумываться над тем, что же это было (нечего подыгрывать разгулявшейся фантазии), и решила вернуться к здравому сарказму.

– Значит, ты провел три года рядом со мной, оставаясь невидимкой? Интересно, зачем? За среднестатистической единицей человечества наблюдал? Материалы для ангельской кандидатской собирал? Чтобы в архангелы тебя перевели? – С каждой фразой я все больше раздражалась. Замечательно: мало того, что для всех друзей и знакомых я – губка, впитывающая в себя избыток их чувств и эмоций; так теперь еще и к ангелам в подопытные кролики попала. – Кстати, если ты невидимым по мере надобности становишься, то, может – в крайнем случае – и испариться можешь? Когда сбор информации будет закончен?   

Он все так же пристально всматривался в меня, вслушивался в каждое мое слово, словно искал в них нечто особенное. К концу моей тирады он вздрогнул, и лицо его – на крохотную долю секунды – опять болезненно исказилось. Затем он закрыл на мгновенье глаза, тряхнул головой, словно соглашаясь с чем-то, и заговорил еще тише.

– Татьяна, я был твоим ангелом-хранителем. Я должен был находиться рядом с тобой. Не для того, чтобы просто наблюдать за тобой – для того, чтобы попытаться помочь тебе, когда это было нужно. – Он вновь закрыл глаза, сделал глубокий вдох и продолжил: – Что же до твоего последнего вопроса, то да: я могу – как ты сказала – испариться. Собственно говоря, именно это я и должен сейчас сделать.

Я растерялась. Это что еще за новости? Только я рассвирепела как следует, а он – уходить? Мало того, что этот плод моего воображения идеи какие-то ненормальные мне подбрасывает, ответы дает непредсказуемые, с толку меня сбивающие, так он еще и объясниться до конца не желает, сбежать норовит в самый ответственный момент? Нет уж, дудки. Если я тебя придумала, то уж будь любезен соответствовать моим внутренним, глубоко скрытым даже от меня, желаниям. Испариться он должен! А почему именно сейчас?

– Я что-то ничего не понимаю. Ты говоришь, что появился три года назад. Чтобы меня охранять. От кого? Или от чего? И почему три года назад? Ангел-хранитель ведь у каждого с рождения имеется. И почему сейчас ты должен исчезнуть? Меня что, уже охранять не надо? Сама справлюсь – или бесполезно?

На лице его мелькнула тень улыбки – на лице, но не в глазах. Отлично, он еще и смеется надо мной! Вот только пусть попробует сейчас взять и исчезнуть! Я тогда… Я тогда точно с ума сойду: всю жизнь буду ответы на эти вопросы воображать.

– Татьяна, ангел-хранитель – это не телохранитель. Он не может уберечь человека от аварии или нападения бандитов. Он не может схватить человека в охапку и выскочить с ним на полном ходу из машины, несущейся навстречу грузовику. Он не может расшвырять во все стороны банду хулиганов. Он не может физически влиять на жизнь своего человека. Он не может даже показываться ему…

– Подожди-подожди-подожди! Ты мне сначала на последний вопрос ответь – остальные подождут. – Конечно, подождут; если он сейчас в дым развеется, он мне вообще ни на один вопрос не ответит. – Почему ты должен исчезнуть? И почему сейчас? И потом, что значит – не может показываться? Почему же я тебя сейчас вижу?

Он вновь улыбнулся, уже намного явственнее. 

– На какой мне вопрос сейчас отвечать?

– На первый, – быстро сказала я. – А потом – на остальные.

– Хорошо. – Он нахмурился, но не сердито. Словно слова подбирал. – Ангел-хранитель уходит в трех случаях. Когда человек заканчивает свою последнюю жизнь. Когда человека больше не имеет смысла хранить…

– Какую жизнь заканчивает человек? – не выдержала я. – И почему это его не имеет смысла хранить? Мы вам что – квитанции старые?

– Ты просила меня ответить на твой вопрос, – терпеливо ответил он. И снова замолчал и опустил глаза. Я уже открыла было рот, чтобы еще что-нибудь съязвить, но он продолжил, не поднимая глаз. – И есть еще третий случай – самый тяжелый для ангела-хранителя. Он обязан уйти, если человек попросил его об этом.

Я опять взвилась. 

– Замечательно. Нет, это – просто великолепно! Жизнь свою – между прочим, единственную! – я, по-моему, еще не заканчиваю. Просить тебя я ни о чем не могла, поскольку даже не подозревала о твоем существовании. Значит, что? В старые квитанции меня, в макулатуру?

Он ответил, все так же не поднимая глаз и умудрившись как-то съежиться. 

– Нет, Татьяна, дело во мне. Мой случай – как раз тот самый, третий. У тебя будет другой ангел-хранитель, более тебе подходящий.

Опять меня не спросили! Все … абсолютно все … нет, просто ВСЕ лучше меня знают, что мне нужно! Это что – и в загробной жизни такое будет продолжаться?! Тогда я от нее отказываюсь – категорически отказываюсь. И требую вернуть меня после смерти на землю каким-нибудь валуном придорожным – ему, по крайней мере, все равно, когда его с места на место перекатывают, ногами пиная. Но пока я еще не валун, рот он мне не закроет своим «дело во мне»!

– Ну что ты врешь? Нет, что ты мне-то врешь? Скажи лучше, что надоело тебе со мной возиться, скучно стало! Я спорить не стану. Сама знаю, что жизнь у меня – тоскливая серость: из дому – на работу, с работы – домой, ни приключений, ни развлечений. Так и скажи: понял я, Татьяна Сергеевна – вовремя, слава Богу, понял – что недостойно Ваше поросшее мхом существование ангела-хранителя. И сущность Вашу амебоподобную хранить не от чего и незачем. А то: «Другой у тебя будет, более тебе подходящий»! Ты меня спросил?

К моему полному и совершенному ужасу, я вдруг услышала, что в голосе моем зазвенели слезы. Ну это уже – последняя стадия унижения! Тебя ангел-хранитель бросает, а ты – в слезы? Да не будет этого!

Но он вдруг поднял голову и пристально посмотрел на меня. Глаза прищурились, брови сошлись на переносице, а рот почему-то приоткрылся… И в глазах что-то вроде нетерпеливого ожидания появилось… Вот не дождешься! Я собрала черты лица в кулак, чтобы не расползлось оно по плечам мокрым тестом, вздернула подбородок и принялась сосредоточенно прихлебывать остывший уже кофе. И пусть катится отсюда ко всем … собратьям-ангелам!

Тьфу, чуть не поперхнулась! Он вдруг шагнул вперед, нашарил ногой табуретку и сел к столу, положив на него руки. От испуга я чуть отпрянула и автоматически подняла голову. И тут же зацепилась за этот его взгляд-крючок – ну не могу глаза отвести. Сидя, он почему-то уже не казался мне щуплым и невысоким, а прозрачные глаза его почти физически придавили меня к спинке кухонного уголка. Ой, что-то я, по-моему, палку перегнула…

– Чего уставился? – выдавила я из себя. На всякий случай. Пусть не думает, что меня так легко запугать можно.

– Ты… – он опять помолчал, играя желваками, – и затем выпалил одним духом, – представить себе не можешь, сколько раз я хотел спросить тебя о … обо всем. – Он сделал глубокий вдох, раздул ноздри и продолжил – на этот раз очень медленно и раздельно. – Но вчера – сидя на этом самом месте – где сижу сейчас я – и глядя мне прямо в глаза –  ты попросила – чтобы все – все до единого! – оставили тебя в покое.

О, Боже! Значит, визг этот истеричный кто-то все-таки слышал. А я-то обрадовалась, что никого вокруг не было! Это же надо: впервые за столько лет не выдержала, сорвалась – и на тебе, тут же свидетели объявились. Нет, это все же несправедливо! Мало ли что я там в сердцах сказала. Вон судя по звукам, от соседей доносящимся, они каждый второй день верещат, как резаные – и что? И ничего. Вот именно: ничего, и нечего меня в минутную слабость носом тыкать. Мне самой потом неловко стало.

– Ну и что? – спросила я, приняв беззаботный вид.

Теперь растерялся он. 

– Как – ну и что? Если все – значит, и я тоже. Ты же не думаешь, что такие слова могут без последствий остаться? Чем тебя другие обидели, я знаю; но ты бы хоть объяснила, что я-то сделал не так!

Где-то я уже об ответственности за свои слова слышала. Вот еще одного нравоучителя мне не хватало!

– Ну знаешь ли, это уже слишком! – возмутилась я. – Кто тебе виноват, что ты сидел здесь и подслушивал? Да еще исподтишка! Мог бы, между прочим, и показаться. Я о тебе вчера ни сном, ни духом не ведала – как я могла с тобой говорить? Или о тебе. Вчера все вокруг словно сговорились морали мне читать… А откуда ты, кстати, об этом знаешь?

Он закатил глаза. 

– Я же сказал тебе, что все время находился рядом с тобой. Все время. Но … подожди, – Он поднял руки, переплел пальцы и опустил на них подбородок, – ты что, действительно просто так сказала, не имея в виду ни меня, ни других? Это – очень важно. Я совершенно не понимаю, что происходит.

– Да?! Тогда занимай за мной очередь. И хватит меня упрекать за то, что тебя не касается! Я тебе еще раз повторяю: вчера я тебя не могла иметь ни в каком виду; а что касается других, это – не твое дело! – Но раздражение во мне уже сражалось с любопытством. Победило – естественно! – последнее. – А что ты не понимаешь? 

Наконец-то он отвел от меня глаза. Глядя куда-то за окно, он нахмурился и крепко сжал губы. 

– Я не понимаю, почему я все еще здесь.

Опять он за свое взялся!

– Но ведь мы же все уже выяснили, – настойчиво проговорила я, наклоняясь вперед. Когда он вот так отвернулся от меня, мне стало еще тревожнее. – Ты услышал фразу, не имеющую к тебе ни малейшего отношения, ошибочно принял ее на свой счет – и все. Мы поговорили, прояснили ситуацию – чего же тебе не остаться-то? Впрочем, если ты от меня извинений ждешь – можешь прямо сейчас собираться. Не хочешь со мной больше возиться – не надо, я просить не буду!

Он медленно повернул голову и вновь посмотрел на меня. Затем он почему-то перевел взгляд на ту самую пустоту между холодильником и уголком, чуть усмехнулся и сказал: 

– Татьяна, все – не так просто. Я не могу уйти просто так: по своей прихоти, потому что мне все надоело, как ты изволила выразиться. Точно так же, как я не выбирал тебя, прежде чем появиться в твоей жизни. Мне тебя доверили. Если хочешь, поручили. И те твои слова не могли остаться без внимания. Они, если хочешь, были сигналом, что я не справился с поручением, что меня нужно заменить кем-то другим. Вот поэтому я и не понимаю, почему я все еще здесь. Почему вместо меня здесь не сидит кто-то другой. Ты, кстати, эту перемену и не заметила бы.

– Нет, уж извините! Мы здесь, по-моему, о моей жизни говорим – может, и я поучаствую в обсуждении? А почему, кстати, ты решил мне показаться?

– Не решил, просто показался. Этого я, между прочим, тоже не понимаю. Мне … очень не хотелось … уходить, не попрощавшись с тобой … каким-то образом. Я не ожидал, что ты проснешься. Обычно ты спишь, как у вас говорят, без задних ног. Вот я тут и стоял, думал, как мне лучше это сделать – и, наверно, слишком увлекся: ты меня врасплох и застала.

– А потом?

– Что потом?

– Ну, потом. Ты ведь все-таки исчез, а потом почему-то опять появился. Зачем?

– А, – он улыбнулся с легким самодовольством. – Вот это уже было совершенно сознательно. – Улыбка угасла. – И за это мне точно придется ответить. Когда я понял, что меня пока почему-то не отозвали, я решил, что это – мой последний и … и очень кратковременный шанс поговорить с тобой. Хоть немного. – У него вновь приподнялись уголки губ. – Даже несмотря на то, что ты решила, что я тебе снюсь.

– Да о чем поговорить-то?

– Я хотел узнать, что я не так сделал. Это было как раз то, что больше всего не давало мне покоя.

– Да откуда же мне знать, что ты сделал так или не так? Я ведь понятия не имела, что ты вообще что-то делал!

– Имела-имела, только неосознанно. Когда я появился в твоей жизни, между нами установилась некая связь. И отнюдь не односторонняя, – быстро проговорил он, когда я открыла было рот, чтобы – в который уже раз – возмутиться. Вот опять слова не дает сказать! – Эта связь давала мне возможность подбрасывать тебе разумные идеи, а тебе – слышать их.

– Слышать?! – Вот сейчас меня бы уже и кляп не остановил. – Ты что, пытался влиять на меня?

Он хмыкнул. 

– Неправильно акценты расставляешь. Ударение нужно делать на слове «пытался» – и при этом чувствовал себя бурлаком, который в одиночку тащит не просто баржу, а такую, к которой приделали колесо – исключительно заднего хода.

Вот за это спасибо. Значит, хоть какие-то остатки самостоятельного мышления во мне еще остались, не зачахли под водопадом поучений и – как выяснилось – еще и внушений.