Ангел - хранитель

Глава 11.2

Он уже вновь повернул ко мне голову. 

– Кстати, о Марине. Что тебя с ней связывает? Мне – со стороны – кажется, что вы – очень разные люди.

Ничего себе – переходы. Марина-то чем ему не угодила? 

– Ну, и замечательно, что разные. Одинаковым людям разговаривать не о чем. А Марина – человек очень интересный. Она в своей жизни всего сама добилась. Вот у нее ни рекомендаций, ни протекций – ничего не было; все своими руками. Не знаю, как у тебя, а у меня это уважение вызывает.

– А тебя не смущает, что она всего именно добивается? И, как мне кажется, любой ценой. У нее взгляд … хищницы. – У него даже губы скривились, словно в отвращении.

Вот здесь я уже всерьез рассердилась. 

– Да что ты о ней знаешь? Она всем сначала такой кажется, ее просто узнать нужно поближе. Взгляд у нее хищный, да? У нее взгляд сосредоточенного человека, который взгромоздил на себя миллион дел, потому что может с ними справиться. Как у нее только энергии на все хватает? А ей еще и со мной не жалко этой энергией поделиться – после каждой встречи с ней я – словно батарейка подзарядившаяся!

– Ты хочешь сказать, что она тебя подпитывает жизненной силой? Значит, ты ее используешь? – прищурился он, окинув меня взглядом с головы до ног.

Я использую Марину? Я растерялась. Батюшки, неужели таки использую? Но ведь обычно она меня на встречи зовет, я сама не набиваюсь. Значит, я ей тоже зачем-то нужна!

Я поняла, что говорю вслух только после того, как он спросил: – Так для чего же ты ей нужна?

– Не знаю. – Я недоуменно пожала плечами, пытаясь вспомнить, был ли Марине хоть какой-то прок от каждой нашей встречи. – Обычно я ее просто выслушиваю.

– Ага. – Он расплылся в широкой улыбке. – А ты никогда не задумывалась, почему люди с такой готовностью рассказывают тебе о своих проблемах?

Я вытаращила глаза. С готовностью? Да им просто приходится! Я же о себе не люблю говорить, я слушать предпочитаю, вот и вынуждены они и за себя, и за меня болтать.

– Вот об этом и подумай, – бросил он мне с назидательным кивком. Нет, я его сейчас просто придушу! Но не успела я и рта раскрыть, чтобы сообщить ему, что и так постоянно думаю, без всяких советов, как в меня полетел следующий вопрос: – А почему тебе француз так не нравился сначала?

И это я Франсуа за инквизицию принимала? Да что же он дергает меня то в одну, то в другую сторону? И тут я расслышала впереди шум с детской площадки. Ага! Сейчас я ему быстренько на этот дурацкий вопрос отвечу, а там – и моя очередь подойдет его трепать.

– Ну, я бы не сказала, что он мне сейчас уже понравился. Но вначале… Он меня так разглядывал, словно я – кочан капусты, и чтобы до кочерыжки добраться, с него нужно все листья оборвать. Бесцеремонный он какой-то. В глаза постоянно заглядывал, как вечером в комнату без занавески – что же там такое делается? Да еще и комплименты свои направо и налево рассыпал. – От одного воспоминания меня передернуло.

– А почему ты комплименты не любишь? – тут же отозвался он, но я уже замахала пальцем у него перед носом.

– Нет-нет-нет! Твое время истекло, – торжествующе произнесла я, разворачиваясь у детской площадки в обратном направлении.

Он разочарованно вздохнул. Да? А мне как было останавливаться в самый драматический момент? С него и продолжим.

– Так что же происходит с теми, кто не прошел этот ваш тур? Их что, в ад, что ли? – Меня всегда больше интересовало, что происходит с неудачниками.

– Куда? – Он ошарашено глянул на меня и покачал головой. – Ох, Татьяна… Ты действительно в такое веришь?

– Сейчас, между прочим, моя очередь вопросы задавать, – возмутилась я. Но вопрос его задел меня за живое. Верю ли я? Я никогда не была особо религиозной личностью, но ведь если столько лет человечество твердит о расплате за все содеянное на земле, значит, что-то в этом есть… – Но все же, если ада нет, так куда их?

– Да конечно же его нет. Ну, ты только представь себе: за грехи свои тяжкие человек горит – вечно. Что может вечно гореть? Чем поддерживать этот вечный огонь? Оставим даже в стороне физические объекты, для которых это просто невозможно – и возьмем ваши выражения «Сгорать от стыда» или «Мучиться от жгучей боли». Как долго это длится? Человек всегда адаптируется к любой боли – и особенно быстро к моральной. Даже муки раскаяния не долговечны, так зачем же создавать столь неэффективную карательную систему?

– Ты не уходи от ответа. Что же с ними все-таки происходит? – Я определенно приободрилась. Как-то понравились мне его слова о неэффективности карательных мер – мне тоже всегда казалось, что наказание со стороны никогда не дает ожидаемого результата.

– Они … перестают существовать осознанно, – проговорил он, то и дело бросая на меня осторожные взгляды. – Они … рассеиваются. Становятся энергетической субстанцией, которая поддерживает жизнедеятельность остальных.

– Как рассеиваются? – задохнулась я. – Куда рассеиваются?

– Давай опять вернемся к аналогии, – быстро предложил он. – Куда девается пар из чайника?

– Как куда девается? Рассеива… Ты мне голову не морочь! То пар, а то – люди. Это что же получается: если вам кто-то не подходит, значит, в расход его? На удобрения? Чтобы других подпитывать? Это – фашизм какой-то! – Да пошли они, со своей жизнью загробной! Не буду я планктоном, которым счастливчики-киты питаются! Назад меня вернуть – валуном придорожным. Здесь, на земле, по крайней мере, на камнях никто не паразитирует.

Он молчал, пока я не отпыхтелась. Потом тихо спросил: – Тебе случалось видеть алкоголика, валяющегося на земле? Как часто ты его поднимаешь и ведешь к себе домой, чтобы отмыть и перевоспитать? А ведь он однажды умрет, валяясь в грязи.

Я опустила голову. Никогда. 

– Но ведь это совсем другое! У человека есть право выбора: что сделать со своей жизнью, и никто не может его насильно в рай тащить. Эти люди решили уничтожить свою жизнь – как их заставить понять, что они не правы?

– Вот ты сама и ответила на свой вопрос, – воскликнул он. – На последнем цикле пребывания на земле человек также решает – осознанно решает – чем закончить свою жизнь. И если ему не хочется продолжения, – он пожал плечами, – это – его право. Как ты сказала, насильно в рай никто тащить его не будет.

– Да откуда же нам об этом знать? – чуть не взвизгнула я.

– Здравствуйте – пожалуйста, – искренне удивился он, – а мы зачем? Я же тебе говорил, что в момент отрыва от социума у человека появляется ангел-хранитель.

– А почему, кстати…? – Но, естественно, именно в этот момент мы и уперлись в забор. Скрипнув зубами, я замолчала. Ну, подожди – мы из этого парка не уйдем, мы в нем жить будем, пока я все не выясню.

Мы пошли назад. Он тут же вернулся к вопросу о комплиментах.

– Не знаю, – задумчиво произнесла я. Честно говоря, я уже вошла во вкус, отвечая на его вопросы. Они давали мне возможность задуматься о совершенно неожиданных вещах, и мысли эти четче формулировались, когда я высказывала их вслух. Вот и сейчас: мне всегда были неприятны комплименты, но почему?

– Когда меня хвалят за хорошо сделанную работу, я не возражаю. Я даже благодарна. Люди оценили мой труд, признали мой успех. Но когда они по поводу внешности сопли начинают распускать… – Я поморщилась. – Вот на днях в маршрутке было: «Приятно уступить место такой красивой девушке». Ты чего фыркаешь?

– Я помню. – В глазах у него опять … нет, не чертики, херувимчики игривые запрыгали. – Я тогда люк дернул, вот он голову-то и поднял – тебя увидел, место уступил.

– Так это я из-за тебя на такое нарвалась? – У меня уже рука поднялась, чтобы его стукнуть, но я сдержалась. – Во-первых, я – не красавица. – Опять фыркает. Мог бы, между прочим, и не согласиться. Из вежливости. – Но предположим, что такое говорят действительно красивой женщине. Но ведь она родилась красивой – в чем ее-то заслуга? За что хвалить? Это – то же самое, что за темные волосы или маленький рост комплименты отвешивать. Как бы тебе понравилось: Приятно уступить место такой брюнетке? Или – такой коротышке?

Он вдруг так расхохотался, что почти пополам согнулся. Я остановилась, вежливо пережидая приступ истерического веселья. Ну, и насколько же времени его прихватило? Я глянула на часы … и остолбенела.

– Слушай, давай, когда до входа доберемся, зайдем в кафе. Уже пять часов – то-то я смотрю, что есть хочется.

Он тут же выпрямился и ехидно вскинул на меня бровь. Вот пусть только попробует про завтрак вспомнить! Я же из-за него голодной осталась! Кстати, вот об этом спросить я забыла….

– В кафе, говоришь? – задумчиво произнес он. И вдруг хитро усмехнулся. 

– А сколько денег тебе нужно?

– Да у меня есть деньги… – начала было я, но он опять рассвирепел.

– Я спросил, сколько денег тебе нужно, а не сколько у тебя есть! – рявкнул он. – И не смей больше даже заикаться о своих деньгах в моем присутствии. Сколько?

Я прикинула, сколько денег лежит у меня в сумке… Черт, я же ее дома оставила! Они же там милицию вызовут, в этом кафе! Ладно, если у него не получится то, что он явно придумал, я как-нибудь выкручусь: оставлю его кофе пить, прикинусь, что в туалет пошла и сбегаю домой, за деньгами. Прикинув, сколько денег лежит у меня дома, в сумке, я назвала ему сумму.

– Пошли назад, – отрывисто бросил он.

– Чего это назад? – оторопела я. – Кафе же впереди, у входа.

– Ты меня сегодня утром – с этой курткой – на интересную мысль навела, – объяснил он. – Пошли в самый конец, там точно никого нет – я исчезну на минутку.

Я чуть на месте не запрыгала. Отлично. Отлично! Еще раз проверим мою гениальную идею, и потом – нам придется идти в конец парка. Значит, опять моя очередь.

– Вернемся к ангелам-хранителям, – невозмутимо сказала я, и, когда он резко ко мне повернулся, заметила: – Сейчас мы идем вперед, значит, вопросы задаю я.

– Ну, ты… – зашелся он, но возразить ему было нечего. Сделка есть сделка.

И тут я почувствовала себя полной и круглой дурой. Мне пришел в голову вопрос, который я должна была задать сто лет назад – еще вчера ночью.