Гранд-Вавилон

Глава тринадцатая (часть первая)

Глава XIII

ЕВА

Ева берёт латте с сиропом «Солёная карамель».

Ева садится в метро, отправившись на работу.

Ева зевает; мимо – звенящий пустой апрель,

Или пустой октябрь, или – а кстати, что там

Пишет какой-то очередной Адам?..

Впрочем, неважно: ноют виски, похмелье.

Ева закроет Tinder, Вк или Телеграм.

Ева в наушниках – личные менестрели

Ей напоют: сука тащит на дно, нужно делать деньги.

Ева, зажмурясь, нырнёт в рваный брутальный ритм -

Частью толпы внутри подземных железных змеев.

Частью толпы. Ева жутко устала; ей бы

Снова куда-нибудь на юга – море лижет берег, синью под ноги, пропасть

В чьих-то глазах (может быть, в её же?..),

А здесь – колонны да статуи, парки, морось

Холодом виснет в воздухе; львы и ангелы

Скалятся Еве вслед. Город бесит. Всё же

Есть в нём что-то, что Еву когда-то вытащило

Из родного Элизиума провинции.

Еве не нравится круговорот планет,

Все эти смены лиц, фикции (или фрикции?..);

Впрочем – всё это терпимо, лишь бы раздать долги.

Ева уложит волосы гелем – чтоб не торчали.

Ева вернётся за полночь – и ни зги

Не видать; стоны чаек полны печали;

Тонкие бледные пальцы Евы

Чайки в крылья себе мечтают навек забрать.

Человек и птица – границы размыты, как

В наше время – границы гендеров. Ева подцепит девочку –

Или мальчика; вытрет губы, насытившись новым сердцем;

Ева не видит разницы – несуразица

Движет городом; хаос и логос терцин

Данте. Ева купит что-нибудь новое –

Кроссовки, рубашку, смартфон по акции;

Ева не терпит старого. И – до скорого:

Ева не терпит твоих нотаций.

Лунные блики в воде. Ева надкусит яблоко

Белое в небе – и больше никто не нужен.

Ева напишет Богу – когда-нибудь, может быть.

Бог меланхолит и цедит вино; простужен;

Злится на Еву. Вечно оффлайн, строчит:

«Что мне в твоих похотливых звонках и ликах

На аватаре? Набережных гранит

Слеплен – смотри – из слов, что тебя создали.

Ты существуешь в словах, а без них ты – кто?»

Ева ответит Богу: «А сам-то – кто ты?..»

Ева закурит – и запахнёт пальто,

Серебром глаз скользя по иным широтам.

Небо над городом плакало: мелкий дождь стучал по стенам и окну с самого утра – уныло, как монотонная привязчивая мелодия. Алиса сидела на кровати, укутавшись в одеяло, и чувствовала себя несчастнейшей из смертных. Боль скребла простуженное горло, тело прошивали слабость и озноб; ей повезло заболеть даже в относительно тёплом сентябре – в разгар рабочей поры.

Весьма типичный для неё уровень удачливости.

– То есть ты точно не останешься? Переберёшься туда? – спросил Поль, лицо которого замерло на экране телефона – в расплывчатой вселенной Скайпа. Поль уехал в отпуск – в Германию, погостить у семьи Отто в уютном Бамберге; там ему частенько было нечем заняться, поэтому он с особенным энтузиазмом звонил друзьям. Алиса вздохнула.

– Похоже, да. Стажировка в “Terra Incognita” начнётся в следующем году, но с точным сроком они пока не определились. Синьора Филиппи написала, что, если я приеду, мне предоставят жильё. А до того времени – ну, что уж теперь, поживу здесь, как раньше, – поколебавшись, она призналась: – Возвращаться не хотелось.

Не хотелось – это мягко сказано. Теперь, после возвращения, Алису коробила каждая мелочь: то, как бесполезно и нудно проходит большинство аспирантских онлайн-курсов, и сколько бумажной волокиты нужно одолеть, чтобы подвести к защите диссертацию, и какие неуклюже-громоздкие, скучные тексты приходится переводить и редактировать, и как приелась научная работа по грантам, и как громко и фальшиво Ди распевает в душе, и какое серое, невзрачное, маленькое и тихое всё вокруг. Никакого синего простора и чаек, никаких каналов и величавых дворцов, никаких манящих, мерцающих неоновыми огнями ночей Гранд-Вавилона. Никаких оживающих колли, уличных музыкантов и художников, спонтанных приключений по вечерам.

Никакого Ноэля.

С их последней встречи и переписки он молчал; молчала и Алиса. Она собрала силу воли в кулак, свернула в тугой узел свою тягу к нему – и спрятала этот узел где-то глубоко внутри. Теперь он горячо бился в ней, как второе сердце, – бился и ныл; но она больше не давала ему свободы. Ни к чему зацикливаться, ни к чему бесплодно страдать. Он не человек, и между ними – неодолимая пропасть. К тому же они и правда так мало знакомы, что, даже будь он человеком, страдать было бы глупо. Ребячество. Она привязалась и потянулась к нему, он – не особенно; так бывает. Никакой трагедии. По крайней мере, в том, что происходило между ней и Луиджи или Полем, трагического было куда больше. Нужно заняться чем-то ещё – работой, мыслями о предстоящей защите, стажировке и переезде, общением с Полем и Мией, однообразной перепиской и вялыми прогулками с парнями из Badoo. Чем и кем угодно – но не Ноэлем.

Теперь он жил только в её текстах. Ей часто снились его высокие скулы, и голос, и пальцы в белых пятнышках – над водой, покрытой бликами луны. Иногда она начинала плакать ни с того ни с сего, чувствуя почти физический голод по нему и Гранд-Вавилону. Потом – снова рвалась в бой, обозвав себя инфантильной истеричкой. Нужно взять себя в руки; в конце концов, ей не привыкать. Не привыкать к бесплодным зависимостям и хандре, которая прерывается лишь всплесками адреналина.

Прошло несколько недель, и Алисе удалось не то чтобы принять потерю (как частенько выражаются психологи или священники; и те, и другие – с просветлённо-скорбными лицами); но – привыкнуть к ней и смириться с тем, что иначе уже не будет. Ей было дано великое, но короткое счастье; и оно закончилось. Как кончается прекрасная мелодия. Мелодию нельзя перечитать, как книгу, – ведь она каждый раз звучит немного по-другому. А Ноэль – как она усвоила – гораздо больше похож на музыку, чем на текст.

Единственный раз Алиса сорвалась. Точнее, устроила себе запланированный срыв: впервые после приезда из Гранд-Вавилона купила бутылку вина, выбрала вечер, когда Ди ушла куда-то тусоваться, выпила два бокала, перечитала для храбрости парочку отрывков из «Стеклянных пророков» Горацио (почему-то теперь они помогали ей в таком лихорадочно-шальном состоянии) – и написала Ноэлю. Она давно заметила закономерность: если надеяться на самое лучшее, целенаправленно и сфокусированно ждать его – оно не происходит; но не происходит и самое худшее, если заранее его представить. Кажется, примерно так же поступали античные стоики. Правда, она разработала эту методику лично для себя раньше, чем узнала об их подходе.

Поэтому Алиса в красках представила худшее: вот Ноэль неохотно читает её сообщение пару часов спустя – и ничего не отвечает; вот отвечает сухо и холодно, в диапазоне «Да / Нет / Нормально», и даже не спрашивает, как у неё дела; вот заявляет ей нечто вроде: «Извини, давно хотел сказать: у меня есть девушка. Пожалуйста, не пиши мне больше». (Тут вариантов было много: от «У меня есть девушка» до «Я сильно увлёкся кое-кем в Каза-делла-Луче» и «Ты всё-таки не в моём вкусе»). Стиснув зубы и подавив неприятное ёканье в груди, Алиса даже представила, как Ноэль удаляет её из друзей и блокирует – по примеру обиженного Лео.

Схема была на редкость мазохистской (Горацио, с его любовью к «Венере в мехах», наверняка бы одобрил) – но сработала: ничего из худшего не случилось, и Алиса радовалась сильнее, чем если бы изначально рассчитывала на хорошее. Ноэль ответил сразу и очень доброжелательно; видимо, отдых и более чем трёхнедельный перерыв в общении настроили его на миролюбивый лад. Завязался лёгкий, почти дружеский диалог. От каждого его сообщения Алиса улыбалась, как ребёнок, и взбудораженно бродила по квартире, не в силах усидеть на месте.

Впрочем, нет ничего удивительного в том, что Ноэль отреагировал иначе: её длинные, серьёзные, грустно-чувственные послания «грузили» его – а простая, ненавязчивая болтовня ни о чём не «грузит». Это вполне соответствует его жизни под девизами «Ой, да брось» и «Не заморачивайся».

«Привет. Как ты там? Как отдыхается (или уже отдохнулось)?»

Напечатав заветное сообщение, Алиса поставила на паузу идущий фоном документальный фильм о Париже (теперь, после Гранд-Вавилона, ей нравилось смотреть и читать о разных мегаполисах, где она пока не была), сделала ещё один терпкий глоток Кьянти – и стала ждать. Сердце сильно билось, щёки горели; она очень надеялась, что Ди не вернётся допоздна – желательно до утра – и не застанет её в таком состоянии.

«Привет. Да всё отлично, отдохнул супер. Пару дней назад только прилетел», – написал Ноэль. Его фирменное подростковое «супер» прошлось по Алисе волной жарко-нежной дрожи.

Замирая, она открыла его последнее фото – возле заросшей плющом стены (может, у тех, кто живёт в Гранд-Вавилоне, такой талант – находить мрачные стены в плюще повсюду, даже в солнечном Каза-делла-Луче?). Ноэль был в больших тёмных очках, которые смотрелись на нём стильно и немного безумно – как на какой-нибудь поп-звезде из восьмидесятых или девяностых. Он заметно загорел – будто тонкая золотистая вуаль легла на молочную бледность; под манжетами рубашки – той самой, цвета ночного неба, – виднелись хрупкие запястья.

Алиса улыбнулась. Ей уже даже не хотелось гадать, вспомнил ли Ноэль о ней хоть раз за это время – или сколько девушек, гордо блистающих красивыми телами на пляжах Каза-делла-Луче, оказалось на её месте. Было только радостно за него – просто и бескорыстно. Он явно ценит удовольствие от моря, солнца и тепла – беспечное и вечно юное, ему под стать. Хорошо, что он отдохнул, отвлёкся от изнуряющей работы и тревожных мыслей о безденежье.

«А ты как?» – спросил Ноэль – раньше, чем она успела ответить. Что ж, ещё один пункт из «самого худшего» опровергнут.

«Да нормально, много работаю. Скучаю по Гранд-Вавилону. Теперь тут всё кажется каким-то маленьким и тусклым, – поделилась Алиса. Поколебавшись, добавила: – Задумалась о переезде».

«Ну да, после Гранд-Вавилона в маленький город уже не хочется возвращаться, – с пониманием написал Ноэль. – О переезде к нам?»

«Ага. Жить там, конечно, дороговато – особенно жильё снимать. Но очень хочется. И в “Terra Incognita” мне намекнули, что есть возможность стажировки».

«Давай, конечно. Ты молодой специалист, будет куда расти», – солидно ответил Ноэль. Почему-то Алисе снова стало немного смешно – от концепта «карьерного роста», регулярно возникающего в его речи. Образ жизни Ноэля, его поведение и внешность имеют так мало общего с идеей степенного «карьерного роста», что это и правда забавно.

Но он любит помечтать – так что, наверное, «карьерный рост» просто входит в список мечтаний. Странная смесь мечтательности и приземлённого практицизма.

Они ещё немного пообсуждали жизнь в Гранд-Вавилоне – цены на жильё, продукты и транспорт, карьерные перспективы. Ноэль очень советовал Алисе заняться репетиторством, если вдруг сотрудничество с “Terra Incognita” не задастся или если переводы не будут приносить достаточно денег. Даже рассказал ей о своём друге, который проводит всего одно-два занятия по физике в день – и заработка хватает на то, чтобы ни в чём себе не отказывать.

Поразительная щедрость; обычно он не был таким общительным с ней. Похоже, приморское солнце действительно творит чудеса. Со всеми, включая инкубов.

«В Каза-делла-Луче не сильно жарко?» – окончательно разнежившись, спросила Алиса, когда разговор вновь коснулся отпуска Ноэля.

«Нет, очень классно. Народу, конечно, многовато кое-где, но я ещё ездил на велосипеде в Сан-Торквато – там тише, и пляж чище. Совсем недалеко. И апельсины растут».

«Здорово. Я только когда училась в Италии, поняла, как это приятно – просто приехать туда, где тепло».

Алиса заснула со счастливой, безмятежной улыбкой – несмотря на то, что в разговоре не было ничего особенно эмоционального или цепляющего. Заснула прямо на диване в общей гостиной, чем вызвала негодование вернувшейся под утро Ди.

Но после этого – как и следовало ожидать – Ноэль снова пропал. Алиса дала себе зарок: теперь уж точно (ох уж эти вечные женские «теперь уж точно», и «теперь уж совсем точно», и «отныне – ни в коем случае!») не писать ему первой. Шаг навстречу сделан: она показала, что, выражаясь его языком, «в адеквате» – что не обижается на его холодность, что настроена на простое, ни к чему не обязывающее общение и готова иногда поинтересоваться, как у него дела. Может, готова и к чему-то большему – если он проявит инициативу. А в целом – у неё своя жизнь, и она идёт своим чередом. Даже после Гранд-Вавилона. Ей нечего просить и не на что жаловаться.

Так прошло ещё три недели. И теперь – поверженная простудой – Алиса чувствовала, как её опять безнадёжно ломает тоска.

– И почему ты так грустно и спокойно об этом говоришь?! Ты сможешь работать в Гранд-Вавилоне! – воскликнул Поль – чуть невнятно, поскольку жевал бутерброд. – Это же нереально круто!.. А в универе не будут против?

– Нет. Я договорилась с Мадам Зимой и с агентством. Если поеду – буду и доучиваться, и работать дистанционно. Ну, и поеду уже после защиты, естественно. Переводчик с учёной степенью им там явно не помешает.

– Эх, ну и везёт же тебе! – (Поль доел бутерброд и мечтательно подпёр щёку ладонью). – Может, тебе какие-нибудь высшие силы помогают, а? Или низшие – если их вызвал его сиятельство?

«Его сиятельством» Поль иногда называл Луиджи; Алиса нервно хихикнула. Высшие и низшие силы – о да. Знал бы он, о чём говорит.

Знала бы она сама. Да, она слышала Горацио, да, сама пообщалась с ними и убедилась в их тёмном могуществе после случившегося с несчастным Конрадом, – но… Но. От Ноэля ей доставались только туманные отговорки – и теперь иногда казалось, что всё, что она узнала об иной стороне жизни в Гранд-Вавилоне, было диковатой галлюцинацией в духе Гофмана. Или сном.

Да и вообще – даже если всё так и есть, непонятно, что с этим делать. Пусть синьора Филиппи – ведьма; но почему из-за этого она должна меньше её уважать? Или меньше желать Ноэля, если он…

Нет. Не о нём.

– Кто знает, – философски сказала Алиса, прихлёбывая чай.

– Ты ужасно грустная. Просто недопустимо грустная для человека, которому светит такая классная и престижная работа в лучшем городе на земле, – заявил Поль. – Всё загоняешься из-за этого своего мальчика, что ли?

Больно; как же больно. Лезвием – по уязвимо-кровавому, беззащитно дрожащему. Алиса прикусила губу.

– Мальчика?! Это ещё что за неуважение? – (Она поставила на тумбочку кружку с чаем, стараясь успокоиться. Нужно улыбнуться – улыбнуться, чтобы Поль думал, что она не всерьёз). – И, кроме того, ты о ком? Я много с кем общаюсь в последнее время, знаешь ли.

– Да ладно тебе, всё ты поняла! – (Поль поморщился). – Я просто имя не помню, боюсь ошибиться. Ноэль, нет?..

Как же – не помнит он имя. Высокомерная дрянь.

– Если не помнишь имя, никаких деталей тебе больше не будет! – проворчала Алиса, картинно скрестив руки на груди. – Мальчика. Ну и наглость! Сам ты, можно подумать, образец брутальности. Просто мачо.

Поль закатил глаза.

– Хватит кипеть! Ноэль, правильно же?

– Допустим.

– Ну, так и?..

– Что «и»? Он улетел отдыхать, как и говорил. Уже вернулся, по-моему.

Поль присвистнул.

– И что, ничего после той встречи?

Алиса прикусила губу. Ей не хотелось рассказывать Полю о том диалоге с Ноэлем – не хотелось признаваться, что она снова объявилась первой, переступив через гордость и здравый смысл. Она уже знала, какую возмущённую тираду услышит в ответ, и не видела в ней никакого проку.

– Ничего.

– Вообще ни слова?

– Вообще, – отрезала Алиса, всей душой надеясь, что Поль расслышит именно грозное отрезание. Она вполне может по-детски расплакаться, если он будет расспрашивать дальше; а сейчас это совсем ни к чему.

Поль цокнул языком – не то с досадой, не то с сочувствием.

– Видишь, а я тебе говорил! Игра в шахматы с игроком в шашки. Не трать на него силы и время.

– Значит, про шахматы и шашки ты помнишь, а его имя забыл? – едко уточнила Алиса, притворившись, что ищет что-то в тумбочке, – чтобы Поль не видел её лица.

– Скучаешь по нему?

Горло надсадно сдавило – и уже совсем не простудной болью. Алиса стиснула зубы.

– Давай сменим тему.

– Зачем? Тебе ведь не с кем об этом поговорить.

– Сколько вокруг грёбаных псевдопсихологов! – прорычала Алиса, неожиданно для себя выругавшись, – и захлопнула дверцу тумбочки. Пожалуй, чуть громче, чем нужно. – Да, не с кем. И да, я дико скучаю по нему. Так, что хочется лезть на стену и поскуливать. Ты доволен?

– Не особо, – печально сказал Поль. – Но ты подтвердила мои опасения. Слушай, ну, если он так важен для тебя, вам ведь необязательно насовсем прерывать общение, так? Может, просто нужно выждать время – а там он, глядишь, и сам объявится. Он, скорее всего, просто испугался ответственности – потому и слился. Парни часто так делают. По себе знаю.

– Может, ты и прав. Но я же не могу гарантировать, что он «сам объявится». И, по-моему, этого не будет, – убито призналась Алиса. – Если за всё это время он не привязался ко мне по-настоящему, если так отреагировал на мои слова о том, что я привязалась, – то…

Её перебила вибрация телефона. Надоедливое сердечко на лиловом фоне – уведомление от Badoo. Алиса уже почти смахнула его пальцем – машинально, не думая, – но…

«Вам написал Ноэль».