Безумные гробики

Белград

Я была в разбомбленном Белграде. С выставкой. В Русском Доме. 1999 год. Ноябрь.

Неприятности начались в аэропорту. В Шереметьево. Говорила мне сестра – лети местными самолетами – и билет дешевле, и за груз ничего не возьмут. Но, нет, - разве я когда – кого слушалась?

- Девушка, это благотворительная выставка. Я не на продажу везу. Можно оформить как-то, без доплаты?

- Перевес. Надо платить.

Женщина была неумолима. Пришлось заплатить. Слава богу – все аккуратно погрузили.

Небо блокадного Белграда тоже было обложено тучами. Серое и мрачное. Я стояла одна в огромном зале и ждала свой багаж. Бережно упакованные картины вывезли отдельно. Я переложила все на отдельную тележку и еле стронула ее с места. В ужасе огляделась. Ни пассажиров, ни носильщиков. Ни встречающих… С трудом поехала к выходу. Тут меня остановил таможенник. И тут же подошел Жика – муж моей двоюродной сестры – серб. И сотрудник Русского Дома. Мы вошли в конуру таможенника. Он что-то бормотал, даже грозно рыкал. Мне было все равно. Оказалось – он требует список работ. С указанием размеров. Я протянула ему разрешение из министерства культуры. Это его не возбудило. Он протянул листок бумаги. Ткнул ручкой. Пиши.

Наконец, мы вышли из закутка. Небольшой мужичок с бородой бодро и не суетясь погрузил все в машину. Жика пытался мне объяснить – почему не приехала Света. – моя двоюродная. Жика – грузный, 60-летний, в ушанке. В пальто. Говорит громко. Мешает русские слова с сербскими. И думает, что я его понимаю.

А вот и Русский Дом. Старое здание. Парадная лестница. Стеклянная дверь.

Выгрузили все в подсобку. В зале висела выставка молодого украинского парня. Он встречал нас у входа. Улыбался.

- Я уезжаю в пятницу. Вы приедете меня проводить? Так хочется поговорить. Как там в Москве художники живут…

Прошли к директору. Второй этаж. Вход из вестибюля по электронному коду. Немолодой, грузный человек в красном костюме сидел за столом. Картина была так нелепа, что я засмеялась. А зря.

- Пишите договор. К сожалению, не можем предоставить вам жилье в Русском Доме.

- Как так?! Я же звонила. Ваша сотрудница обещала мне жилье. Или вы не отвечаете за действия своих сотрудников?

- У вас есть сестра в Белграде. Живите у нее.

- Не надо мне указывать – где мне жить. Просто соблюдайте договоренность.

- В комнате для художников живет сейчас украинец. Он уедет только в пятницу.

- С этого и надо было начинать…

В разговор пытался вступить Жика. Громко говоря на своем непонятном наречии, он пытался убедить меня жить у них. Но я стояла на своем.

- Пусть после отъезда. Через два дня. Отдайте мне ключи. Я буду жить в Русском доме.

Договор был подписан. Поехали к Светке. Опять та же газель. У Жики сломалась машина. Только сейчас я поняла, о чем он твердил всю дорогу.

Вот и дом. Трехэтажный. Верхний и первый этаж сдавались. Сбоку лестница на второй этаж. Поднимаемся. Опять стеклянная дверь. Светка появляется в дверях в комбинезоне. Вся заляпана краской. « Господи! До чего ж она худая!»- мелькает у меня в голове. На руках резиновые перчатки – тоже в краске.

- Заканчивала ремонт ванны. Все. Сейчас пол домою.

Широкий выкрашенный белой краской проход. Или коридор. Слева – дверь в гостиную – большую комнату с роялем и телевизором. Напротив – туалет и ванная, далее – кухня. В коридоре стоит диван – прямо поперек прохода, и столик. За всем этим холодильники, набитые домашним мясом, присылаемым из деревни родителями Жики. В конце коридора виднелись две двери спальни и детской.

- Давай что ль я тебе помогу? Что ты тут одна ковыряешься…

- Ты что?!... уже все… Сейас пойдем чай пить.

Все это время Жика своим громовым голосом давал какие-то указания Светке, мне, дочке – 7-летней девочке мотавшейся тут под ногами.

- Свет, переведи хоть, чего он орет-то?

- Он говорит, что лучше тебе жить здесь. Что тут ты и поешь нормально, и поспишь в тепле.

- Да дело не в этом, - мне не хотелось обижать Светку. – Просто раз договорились, то надо исполнять договоры.

Кухня была просторная и теплая. Сестра разливала чай, сама ничего не ела. Жика занимал место во главе стола. Он не замолкал. Светик переводила.

- Тут живет недалеко одна художница. Сербка. Она держит свою студию и преподает. Жила в Америке. Сходить надо тебе к ней.

Вышли на улицу. Ноябрь. Сугробы. Под ногами мокрая каша. Идти было недалеко. Нас встретила немолодая, сильно накрашенная пухлая дама. Она тоже громко говорила. Я ничего не понимала. Перешли на английский.

- Работаю пастелью. Можно ли сделать в Москве выставку?

Вся студия была увешена пастельными работами. Они были под стеклом. Она вынесла огромную кипу листов бумаги, никак не оформленных.

Сели рассматривать. Мешая сербские и английские слова, она пыталась мне объяснить смысл своих абстракций. Я приуныла. Такой коктейль мне был вообще не по зубам. Абстракции, языки, — все это давалось мне с трудом. Мне было скучно. В ее речи то и дело мелькало – ю ноу. Как она ошибалась! Английский я тоже плохо понимала. Наконец, было решено, что она придет на открытие моей выставки в Русском Доме. И возьмет с собой друзей.

Уставшая он напряженного стремления понимать, я молча держала под руку Жику. Месиво под ногами казалось еще ужаснее. Вот и дом, лестница, стеклянная дверь. Было уже поздно. Жика поел, ни на секунду не умолкая, и пошел спать. Дочка тоже ушла спать. Мы остались одни в теплой и уютной кухне. Я пила чай, наслаждаясь наступившей наконец тишиной.

- А ты знаешь, что ты увидишь свою мать?

Я чуть не поперхнулась чаем. Закашлялась.

- Настанет день, и люди встретят своих умерших родственников. Бог вернет нам наши тела.

Я не сразу врубилась в монолог Светы.

- А может я не хочу снова в то же тело?! – попыталась отшутиться я.

- Ты не понимаешь. Ты хоть библию читала? Ты знаешь имя бога?

- Ну, Свет. Конечно читала. Еще когда училась. Я помню у нас семинар был такой – Библия, как исторический источник.

- Хочешь я дам тебе почитать?

- Хочу только спать сейчас, давай потом с богом разберемся… а?

Я пошла спать. Диван в гостиной был коротким, это я заметила еще днем, но спать в коридоре мне показалось неудобным – как ночной сторож туалета.

« Это только на пару дней» - думала я. Ноги свешивались, либо затекали в скрюченном состоянии. Я лежала и рассматривала комнату. Рояль со сломанной ножкой, на стене фотообои с лесом и озером, телефон с дополнительным наушником. Жарило так, что постепенно я разделась догола. На полу, перед шкафом, стояла моя сумка.

И тут мне пришло в голову, что я оказалась в ловушке. Все что взяла с собой, мне пришлось отдать в шеремках за перевес. В кармане у меня было 100 долларов и билет на самолет с сребристым крылом.

- Как же мне вывести картины?! – вслух сказала я.

Забылась я только к 6 утра.

Проснулась от шагов Жики. Дверь была открыта. На часах – 8. Сегодня надо было вешать картины. Светик покормила меня завтраком: чай с бутербродом из слоеных и спрессованных сливок – вкуснятина – и пошла меня провожать. Остановка трамвая была недалеко. Несколько поворотов между аккуратными коттеджами, переходим улицу.

- Вот тебе динары. Небось еще не поменяла деньги?

Мы купили книжицу трамвайных билетов. Подошел трамвай. Кондуктор расписался на моем билетике и пошел дальше. Делал он это выборочно – у кого спрашивал билет – у кого-то – нет. Больше в Белграде у меня ни разу не спросили трамвайный билет. Несколько дней вместо трамвая ходил автобус, заезжая на остановках прямо на рельсы. Было ли это следствием блокады, или же так было всегда – Светка не знала.

«Не часто же светик тут ездит на общественном транспорте», - подумала я тогда. У парня выскользнул из-под мышки дохлый поросенок. Он упал прямо к моим ногам, и я поразилась его синеве. Никто не удивился.

Наконец, я добралась до РД.

Картины вешали целый день. Вечером – открытие выставки. Переоделась в подсобке. Губы красила, глядя в чайник. Белый костюм с длинной юбкой от Нины Риччи. Зал был почти полон. Небольшая речь, разговор с журналисткой. Официальная часть была закончена. Ко мне подошел человек в огромной широкополой шляпе. Старик. Света переводила.

- Я владелец галереи. Самой известной в Белграде. Жил в Париже. Приехал сюда на старости лет и открыл тут галерею. Хотите посмотреть?

Тонкие черты лица делали это уже старческое лицо очень красивым.

- А почему вы в шляпе?

- Я всегда в ней. Еще в Париже ходил. Так что переодевайтесь и поехали?

Я посмотрела на Светку. Шляпа уловил этот взгляд и быстро добавил, что привезет меня домой, не кинет среди блокадного Белграда. Это звучало шуткой. Светка кивнула. Быстро скинув шпильки и узкий костюм, в брюках и спортивных ботинках я вышла к группе его друзей.

Он вел машину сам. Улица напоминала наш Арбат. Галереи и магазинчики шли один за другим.

В галереи нас встретила девушка. Принесла бокалы, сок, шампанское. Разговор шел по-английски. Оказалось, что приехал он недавно, часто улетал в Париж, что торговля шла неплохо, но до блокады, что раньше сам рисовал.

Мы снова сели в машину и поехали в кафе. Было далеко за полночь. Кафе было переполнено. Мужчины шумели, дымили, орал телевизор. Стоял такой смог, что с трудом можно было различать лица. Шляпа что-то крикнул хозяину у стойки. Нам открыли стеклянную комнату. Она была полностью отгорожена стеклом от остального помещения. Все было видно. Принесли кофе.

- Тут у меня хранятся некоторые картины и вещи, что не помещаются в галерее. Расскажите-ка вы мне о вашем мистическом цикле.

Мешая русские слова с английскими я стала долго и заумно объяснять ему идею последнего цикла картин. Поддерживали меня в этом рассказе только внимательно и умно глядящие глаза шляпы.

Мои глаза при этом слипались. Мне было абсолютно плевать на сами картины. Интересен был человек и его история. Но природа брала свое. Видимо до него тоже дошло, что я умираю, как хочу спать. Было 4 часа утра, когда, поцеловав меня перед воротами Светкиного дома, он уехал.

На следующее утро я пошла смотреть развалины. Бомбили же город – где эти чертовы развалины? Перекинув через плечо фотоаппарат, я бодро зашагала по центральной улице. Позвонила в Русский Дом я из газетного киоска, в котором стояли обычные домашние дисковые аппараты – платишь несколько динар и звони. Вот и развалины. Я кровожадно защелкала камерой. Сразу несколько солдат на той стороне проспекта замахали мне руками. Пошла дальше. Вот еще одно. Снова достала камеру.

Ощутила толчок сзади. Камера полетела на асфальт. Солдатский ботинок накрыл ее с хрустом. Сербская речь посыпалась на меня. Я обернулась. Зря я это сделала. Несколько ударов. Я не заметила, как очутилась на асфальте, в мокром снегу. Руки тут же были заломлены и на запястьях обозначились браслеты.

- ай эм рашен. Атист. В Русском Доме выставка.

Удар по лицу. Больше я не поднимала глаз и молчала. Меня затолкнули в машину и повезли. Очередная каморка офицеров. Сумочку вывернули. Нашли визитку Русского Дома. Паспорта нет. Я не ношу паспорт с собой. Снова о чем-то спрашивает меня. Или просто разговаривает с кем-то за дверью?

Я слышу только совершенно непонятные звуки, громкие и враждебные. Сижу тихо. Через полчаса входят два Сережи – сотрудники Русского Дома.

Беглый взгляд на меня. Что-то говорит офицеру. С меня снимают наручники, и ребята ведут меня на улицу. Сережа-большой садится за руль. Сережа-маленький рядом со мной – сзади.

- А сумочка?

- Поехали скорее. Потом выясним. Паспорт у тебя где?

- Только без рифмы. Дома. Ну в смысле у сестры.

- Молодчина. Сейчас бы еще и без документов осталась.

- А фотографии?

- Глупости. Поедем на машине и снимем все, что хочешь. Деньги у тебя есть?

- 100 долларов.

- Так… подвезу к тебе завтра австрияков – тебе за багаж же надо заплатить?

Сообразительность кгбешников поражала.

Приехали в Русский Дом. Я была вся мокрая. С шубы текло. Моя комната все еще была занята хохлом. Сережа- большой повел меня к себе.

Он жил тут же, на втором этаже. Огромная квартира напоминала апартаменты из фильмов о жизни французских чиновников большого ранга. Прихожая и кухня переходили в огромную залу, потом в следующую…

- Иди в ванну, разденься и отсмотри себя. Все ли цело.

Я послушно поплелась в ванну. Синяки уже красовались на руках и спине. Залезть в горячую воду после избиения и мокрого слякотного снега было блаженством.

Сергей ждал меня на кухне. На столе были виноград и персики, варенье и шоколад, вино. Ароматно дымились чашки горячего чая.

- Ничего себе – блокада!

- А ты знаешь, как было страшно сидеть тут, когда самолеты урчали и сбрасывали бомбы?

Сережа налил себе вина, я – отказалась.

- Ну… могу себе представить… До сих пор что ль отойти не можешь?

- А ты посмотри в окно.

Я встала и подошла к окну. За ним была видна лишь стена огромного Русского Дома.

- Ничего нет.

— Вот именно.

Он подошел и встал за моей спиной. Я лишь немного наклонилась назад и оперлась на него. Подняла голову. Он ждал этого. Его губы перехватили мои. Я подняла руки и погладила его по щеке.

- Мне пора…

- Так шуба мокрая…

- Глупости, я возьму такси.

Я спустилась в бар, поменяла 100 долларов на динары и вызвала такси.

Так начался мой месяц в блокадном Белграде.