Ты - испорченный материал

Глава 2

Глава 2

Вайолет Хармон

Когда еда съедена, одноразовая посуда выброшена, вещи вынесены во двор, а кошка усажена в перевозку, мы выдвигаемся на улицу. Ханна развернулась и напоследок улыбнулась дому так искренне и счастливо, что я на секунду замерла. Моя сестра умеет так улыбаться? Единственный раз я видела такую улыбку лишь тогда, когда отдала ей свою последнюю сигарету, когда у неё началась ломка. Тогда я узнала о себе много чего хорошего и прекрасного. Благодарности сыпались прямо изо всех дырок.

Мама вместе с таксистом запихивала наши тяжелые сумки в багажник, а Ханна так и продолжала наслаждаться последними моментами.  В этом доме мы прожили все наше детство. Здесь были и падения, и удары, и улыбки, и игры. Столько моментов, которые не хочется так просто оставлять здесь.

Пока сестра страдала херней, а мама загружала вещи, я села на бордюрчик тротуара и достала из кармана пачку сигарет. Достав одну, я прикурила, снова убирая пачку и зажигалку в карман. Этот тротуар дорог мне больше дома. Именно на этой сырой дороге я провела все своё детство, когда неоднократно получала тумаки от матери.

Здесь я пила, курила, нюхала травку и занималась другой фигней. Я сидела на этом месте так долго и много, что асфальт принял форму моей задницы.

Когда вещи уложены и последние слезы вылаканы, мы садимся в машину. По поводу сигарет мама ничего не сказала, но и по глазам было видно, что ждать ничего хорошого не следует. Ханна садится назад, за водителем, а я сажусь за мамой, чтоб не видеть её лица как можно дольше.

За эту поездку до аэропорта Ханна успела наснимать столько трогательных видео, где она прикладывает ладошку к окну или где она усердно пытается выпустить слезу. 

От этого зрелища я ещё больше ёжусь в чёрную толстовку, которую натянула поверх футболки с розой, и делаю музыку в наушник громче.

Когда мы подъезжаем к аэропорту, то достаём вещи и направляемся бороться с многомиллионными людьми, стоявшими в разных очередях.

До Массачусетс лететь около трёх часов, поэтому мама тут же улеглась спать, Ханна продолжила снимать трогательные видосики, только уже из окна самолета, а я повторила за мамой, так как ночка выдалась особенно короткой.

Задев эти мысли, я вспомнила Даниэля, странную Фиону. Все казалось таким странным и невозможным, что я могла задавать только вопросы, не зная ответов на них.  Но все же отбросив эти мысли, я постаралась уснуть.

Когда полёт был завершён, а чемоданы получены, мы вышли на улицу и на губах растянулась улыбка. Мы живы, твою мать. Когда я почувствовала землю, то тут же готова была упасть на колени и расцеловать её.

— Господи, знала бы ты, как я об этом мечтала всю дорогу! — Ханна выхватывает из моего кармана пачку сигарет и достаёт одну, тут же поднося зажигалку и выдыхая серый дым. — Думала, прямо там закурю. — блондинка поправляет свои волосы и удовлетворенно улыбается, когда чувствует в своих пальцах маленькую бумажку с никотином. 

Когда мама выходит с перевозкой и, наверное, кошкой внутри, Ханна откидывает бычок и тушит его ногой, пока я поднимаю свою сумку и выдвигаю ручку чемодана. Мы тут же ловим такси и снова отправляемся в путь.

Ханна уже не снимает свои скучные видосики, так как, наверное, память закончилась на телефоне. Мама заводит беседу с водителем, силясь узнать о новом городе.

Где-то спустя час мы оказываемся там, где Ханна мечтала оказаться уже несколько месяцев. Её блаженная улыбка, радость в глазах. Водитель останавливается у заброшенного дома и улыбается. Мама начинает расплачиваться, а мы с Ханной продолжаем сидеть на месте. Нам дальше, чувак. И только когда водитель достаёт наши вещи, а мама выходит из машины, я офигиваю, как и Ханна, чьи губы выпрямляются в букву «О».

Мы с сестрой выбираемся на воздух и тут же замираем, останавливаясь рядом с довольной мамой.

— Вот это я понимаю, приветствие. —  я пытаюсь разрядить обстановку, обращая внимание на надпись на асфальте у самого крыльца.

Тоненьким, почти каллиграфическим, почерком выведено слово, от которого длинной полоской идёт стрелка прямо под мои подошвы.

— Смотри, Вайолет, как быстро они узнали твоё имя. — Ханна пихает меня локтем и начинает смеяться, то ли от разочарования, то ли от припадка.

Я не решаю влезать в её голову, поэтому ещё раз гляжу на надпись «Лошара» и качаю головой. Пока Ханна заливается в истерическом смехе, а мама заносит вещи в дом, я начинаю рассматривать это сооружение.

Небольшой, завалившийся на бок, деревянный, с поломанной крышей, с разбитыми окнами и сломанной дверь. На втором этаже развалившийся балкон, сквозь деревяшки которого, я вижу пивные бутылки и захарканный пол. Белая краска заметно смылась и отвалилась в нескольких местах.

Ханна закусила нижнюю губу и умоляющие глянула на меня.

— Этот дом проще снести, чем устроить капитальный ремонт.

Сестра кивнула, признавая мою победу.

— Как говориться - главное не внешность..,— начала Ханна, но я тут же качнула головой и выставила руку вперёд ладошкой вверх.

— В нашем случае это не сработает, дорогуша. С тебя десятка.

Во время полёта мы с сестрой были бы не сёстрами, если бы не успели поспорить. Спор заключался в том, что я считала, что дом будет в убогом состояние, а моя оптимистичная сестра считала иначе, поэтому сейчас станет на десят штук беднее.

Я оглянулась. Наш участок единственный в этом районе, похож на участок, где снимали фильм ужасов. Трава в этом месте почти не растёт, везде разбросаны потухшие сигареты и стекла, выпавшие из разбитых окон. Много шприцов и всякого другого говна. Справой стороны я вообще увидела красные капли крови, как мне показалось, поэтому тут же зашла в дом, чтоб не расстраивать себя ещё сильнее.

— Мы думали, что ты заблудилась, пока проходила по лабиринту из сигарет и шприцов. — буркнула Ханна, когда я все-таки зашла в дом.

Все казалось таким же побитым и отвратительным. Ханна даже включила на телефоне фонарик, чтобы не ступить своими босоножками на чьи-то отходы. Мама открыла все оставшиеся окна и запустила свежий воздух, который был сейчас необходим.

— А я думала, что ты поумнела за время моего отсутствия, — отвечаю Ханне и снимаю с себя толстовку. Здесь значительно теплее, поэтому я повязываю толстовку на талии и иду дальше, слыша под ногами скрип полов.

Сестренка движется за мной, до пущего эффекта раскрыв руки в стороны. Она как канатоходец, готовый сорваться в любую минуту. Только вместо каната были неустойчивые деревяшки. Один шаг мог стать последний. Я же шла как хожу по тротуару - спокойно и пофигистично. Руки в карманах джинс, а ноги широко шагают.

Впереди стоял диван, разорванный какими-то собаками, наверное. Все внутренности прямо так и торчали из него. Пружинки повыскакивали, доски поломаны, хлопок белым снегом лежит поверх.

На полу возле дивана виднелись следы когтей. Я присела на корточки, заранее подтянув джинсы, и провела пальчиками по разрезам. Да, это когти, только... Вожу рукой и кладу пальцы так, что они оказываются ровно на четырёх рваных линиях. Они идеально подходят под человеческую руку. Собака просто не могла оставить такой след, только если это не собака переросток.

— Это будет сложный год, — говорит Ханна, открывая какой-то комод, засыпанный пылью и обвитый паутиной.

— Да, пиздец какой-то, — шепчу в ответ, отряхивая руку от пыли.

— Вайолет, следи за языком! — мама быстро влетает в гостиную и я успеваю только подняться с корточек, как маленькая ладонь хлещет меня прямо по правой щеке. Голова наклоняется в сторону, а зубами прикусываю внутреннюю часть щеки, чтобы не разреветься.

Чувствую, как режущая и неприятная боль пронзает нежную кожу, а зубы пронзают щеку и появляется железный привкус крови во рту.

— Мало того, что ты села прямо на тротуар и закурила у всех на глазах, как тут же ты устроила балаган. Что за пиздец? Умей держать язык за зубами! Ты, — все это время она неотрывно смотрела в мои опущенные глаза, из которых готовы были хлынуть слезы. — Поняла меня?

Я молчала. Молчала, потому что чувствовала себя униженной и проигравшей. Моя щека покраснела, во рту появилась кровь, а сердце быстро затрепетало только не от дикой и безумной любви, а от боли.

— Я не слышу тебя! Подними глаза и ответь на вопрос! — она схватила меня своими пальцами за подбородок и подняла голову так, что мои глаза оказались напротив ее. — Ты проглотила язык? — тут она сжала свои пальцы так сильно, что я приоткрыла губы и тут же второй рукой она приоткрыла мой рот сильнее и схватила язык. — Нет, на места!

Я оттолкнула её руками и отошла назад, больно ударившись об угол старинной тумбы.

— Я поняла тебя! — чуть ли не рычу я, глотая в этот момент все: слезы, гордость, кровь и даже сопли.

— Хорошо! — так же резко отвечает мама и разворачивается.

Ханна стоит у комода, дрожа от страха. По её пухлым щекам уже стекали слезы. Большие плечи, как у пловцов, подрагивали от каждого вздоха и шороха. Она неотрывно следила за мамой, которая на секунду замерла и снова глянула на меня. Я устало перевела взгляд на эту суку и приподняла правую бровь. Ну что, доигралась? Твоя младшая и любимая дочь увидела твой всплеск агрессии.

Тут же она наклоняет голову и устало пожимает плечами.

— Ханна, солнышко, — она делает шаг к своему солнышку, но Ханна отступает назад и качает головой, — Доченька, прости меня.

Я сжимаю кулаки и, молча разворачиваясь,  ухожу на второй этаж, надеясь, что сейчас на маму упадёт какая-нибудь деревяшка. Залетаю на второй этаж и тут же виду две двери. Справа и слева. Обе прикрыты. Не долго думаю, я захожу в левую дверь.

На глазах выступают слезы. Пинаю ногой дверь и сажусь на пол, некрасиво сгорбившись. Джинсы тут же пачкаются в застывшей грязи, но я даже на это не обращаю внимание. Если джинсам от левайс суждено засраться, то так тому и быть.

Я даже не оборачиваюсь, когда слышу звук отрывающейся двери. Аккуратными, но тяжелыми шагами, Ханна подходит ко мне и садится рядом, нежно кладя свои ладони на мои поникшие плечи. На её лице потекла вся косметика, поэтому под глазами видны пятна туши и размазанных стрелок.

— Вай, мне так жаль. Ты не заслужила этого. — девушка кладёт свою светлую макушку на моё плечо и хрюкает. — Я с тобой, сестренка.

Я хочу ей сказать, как счастлива слышать эти слова. Я готова расцеловать её и сказать, что мы вместе выстоим против всего мира. Хочу обнять её и укрыть ото всех. Мою маленькую сестренку, которая так и любит втихаря таскать сигареты и примерять мои вещи, рыдая, что не влезает в них..

Но я делаю не это и говорю совсем не то, что так и вертится на языке. 

— Нет! — резко толкаю её плечом и отталкиваю от себя. Ханна взволнованно поднимает голову и глядит на меня своими глазёнками, в которых так и плачущий слезы и грусть. — Ханна, иди в свою комнату. Она напротив моей, не заблудишься.

Девушка удивлённо вытаращилась на меня. Её кривые губки дрогнули.

— Вай, ты чего? Эй, сестрёнка..

— Уйди, Ханна! Свали из моей комнаты.

Сестра в последний раз глядит на меня и кивает, молча выходя из комнаты.

— Дверь закрой!

Хлопок. И я снова одна.

Хватаюсь руками за чёрные волосы и кричу. Кричу так, что слышит это только моё сердце, готовое разорваться от боли. Хватаюсь руками за волосы и оттягиваю их в стороны так сильно, что боль снова мелькает в моих глазах.

Потом вижу пустоту. Натягиваю на губы вынужденную улыбку и достаю из кармана пачку сигарет. Тут же хватаюсь губами за одну сигарету и подношу зажигалку. Огонь. Такой красивый. Беру указательным и средним пальцами за сигаретку и выдыхаю дым.

Что с тобой, Вайолет? Хватит строить из себя бедненькую и слабенькую девчонку. Плачешь из-за мамы? Из-за отсутствия ее любви к тебе? Ты же это и так прекрасно знала. Она тебя не любит. Плачешь из-за сестры? Ну, ты же сама её выгнала, когда она пришла и тихонечко села рядом с тобой, даря поддержку и любовь.

Ну, я не могла оставить её с собой. Просто не могла. Иначе мама бы просто сорвалась сначала на меня, а потом и на неё. 

Тушу окурок сигареты о свою ладонь, чуть взвизгивая от боли. Неприятно.

И только сейчас мне удаётся нормально осмотреться. Пустое, абсолютно пустое, помещение, с погнившими деревяшками и кучей мусора вокруг. Ни одного стульчика, шкафчика. Пустота. Наверное, за все эти года, когда это здание пустовала, люди вынесли абсолютно все.

Выхожу на балкон, соединённый с комнатой сестры, и чуть толкаю ногой пустые бутылки. Те дружно падают, как кегли, приятно так позвякивая. Вокруг все было так засрано, что хотелось просто вылить сюда керосин и поднести спичку. Бах. Только так дом можно спасти и никак иначе.

И тогда мой взгляд натыкается на них. Двух невероятно высоких, по сравнению со мной, красивых и мужественных парней. В их глазах пляшут бестии и дьяволята. Они проходят мимо нашего нового дома и начинают дружно смеяться. Один, который чуть выше, буквально на два сантиметра, наверное, кладёт руку на плечо другому и сгибается от необузданного смеха. Второй снова что-то ему говорит и я снова слышу их заливистый смех.

— Ты - придурок, Юл. — нагнувшийся от смеха парень, снова встаёт ровно, силясь рукой скрыть свою дьявольскую улыбку. — Она тебя грохнет же..

— Из-за чего я должна его грохнуть, а, Майк? — спрашивает девушка, красиво вышедшая из-за дерева.

Красивая, худая, с длинными, как палки, ногами, с тонкой талией. Темными волосами она махнула, как гривой, и запрыгнула на Юлу, который моментально схватил ее за задницу и притянул к себе, прильнув к таким манящим, наверное, губам. Майк откашлялся и отступил назад, прикрыв губы рукой.

Юла так и целовал жадно свою девушку, от чего Майк чуть замялся и провёл ногой по куску сырой земли.

От всех этих поцелуев мне стало дурно и я вернулась в дом.