Белое откровение

У каждой ночи свой рассвет.

Во дворце действительно все будто с ума посходили. Чонгук и не помнит, когда он в последний раз не чувствовал себя настолько уставшим и вымотанным. Повара на кухне всё придумывали какие-то новые блюда для искушённых придворных, в бальном зале слуги щётками драили каждую щель и угол, а портные, бегающие из одних покоев в другие, сбивали Чонгука с ног, даже не пытаясь извиниться. Да и чёрт с ним, сам Чонгук блуждал по замку с десятком поручений на поникших плечах: то принеси, это унеси, то вычисти, это отмой. Под конец дня Чонгук валился с ног на свою чёрствую постель, забываясь коротким и неспокойным сном, а рано утром всё по новой.

После предшествующей встречи с чародеем, непонятного мрачного ритуала и того мягкого мокрого поцелуя Чонгуку некогда было даже вспоминать об этом, потому что во дворце полным ходом шла подготовка к балу-маскараду в честь свадьбы младшего принца на ферелденской принцессе Ли Сонг. Глядя на своего принца, Чонгуку и вовсе чудилось, что тот как-то позабыл о своём, казалось бы, тяжком бремени. Чимин вечно был в своих мыслях и, судя по всему, каких-то до жути приятных, потому что кроткая улыбочка проскальзывала на лице. Во время подготовки ко сну Чонгук заметил почти потухший цветок меридиемы на туалетном столике принца, а это значило, что серовласый уходил, когда дворец окутывала ночь. Даже принц умудрялся сбегать по каким-то своим делам, пока Чонгук с нескрываемой завистью застилал его постель.

Слуга чувствовал себя виноватым. И даже непонятно, перед кем больше: пред магом или самим собой. Чонгук признавал, что произошедшее пугало его, и он толком не успел разобраться, что переменилось внутри. А что-то действительно переменилось: какой-то камень на душе рассыпался в прах и развеялся по ветру над бурлящей рекой невинности. И это было так прекрасно ощущать. Но Чонгук толком не отблагодарил мага за что бы то ни было, сбежав так быстро, будто от какого-то гуля, что так и норовил откусить ему обе руки.

На протяжении нескольких дней, проведённых за дворцовыми заботами, Чонгук не мог отпустить непонятное чувство, что разрасталось у него под рёбрами. Всё начиналось и заканчивалось в его уме. Иногда, в самый неожиданный момент, самым неожиданным образом Чонгук оказывался счастлив от одних мыслей о Тэхёне. А иногда его терзали совершенно необоснованные сомнения, когда, казалось бы, всё было хорошо.

Чонгук всё ждал и надеялся, что Тэхён подаст ему какой-то знак, пришлёт свой волшебный огонёк и напомнит о том, что они давно не виделись. Чон сомневался, что маг хочет увидеть его так же сильно, как сам Чонгук. И от этого было так больно и тяжко, что брюнет всюду был рассеянным и несобранным, получая болезненные подзатыльники от старших слуг за свои ошибки. Один раз его вообще чуть розгами по заднице не отходили за то, что он перевернул на кухне чашу с каким-то пряным дорогим вином.

Чонгук был уверен: они с Тэхёном оба знали, что, сколько бы времени ни прошло… Сколько бы глупостей Чонгук ни наделал, каждый раз, как чародей его позовёт, Чонгук прибежит к нему, как прирученная собачка. Маг в полной мере осознавал, что теперь имеет эту власть над ним. Но хотя бы раз слуга хотел почувствовать, что Тэхён зовёт его, потому что он действительно нужен, а не потому, что Чонгук — один из его капризов или увлечений. Хотя бы один раз ему так хотелось бежать к магу со всех ног, чтобы услышать, как он говорит ему: «я скучал по тебе», а не «мне нужна твоя слюна для зелья».

Чонгук злился. Он засыпал, глотая слёзы, потому что ещё ни разу в жизни он так сильно не скучал по кому-то, ни в ком так сильно не нуждался. Он хотел узнать мага, хотел понять, что между ними: мимолётная связь или какое-то глубокое чувство, доселе незнакомое ему самому? И Чонгука больше не пугала та неизвестность, его не пугало происхождение чародея и его истинная сущность. Даже наоборот: он хотел знать всё и даже больше. Но один день сменял другой, ночи тоже не отставали друг за другом, а чародей при всех своих возможностях не явил ни единой весточки. Будто он был одним большим и столь прекрасным сном, похожим на сладкое белоснежное забвение.

Несмотря на своё скверное происхождение, Чонгук всегда знал себе цену. Он приучил свой разум к сомнению, а сердце к терпению, и мог просто ждать, но это было больно и тяжело. Забываясь, погружаясь в заботы и уставая, он терял возможность страдать по магу, хоть и временно. Чаще всего накатывало ночью, и он бесконечно думал о белоснежных волосах, чётких и плавных линиях меток на красивом светлом лице. Он думал до тех пор, пока облако сна не затмевало разум. Чонгуку не снились сновидения, он будто жил в одном долгом и нудном сне, который никак не заканчивался. В один из таких дней, подготавливая постель принца ко сну, Чонгук заметил, что цветок меридиемы совсем потух и начал засыхать. Он уже было потянулся за ним, чтобы выбросить, как невольно вздрогнул.

— Не тронь, — пискнул Чимин, ринувшись к туалетному столику. — Пусть лежит.

— Но он засох, — нахмурился слуга. — Вам могут принести новый.

— Не надо мне новый, — принц схватил увядший цветок, перекладывая к тумбе у кровати. — Я не хочу выбрасывать его.

— Как пожелаете, сир, — чуть склонился Чонгук, завидев на лице принца какое-то непонятное выражение: то ли он улыбался, то ли мечтал. — Завтра ранним утром к вам придут портные, чтобы…

— Да, я помню, — качнул головой Чимин, одёргивая на себе ночную сорочку. — Всё не дают мне покоя с этим праздничным кафтаном.

— И как вы себя чувствуете? — поинтересовался Чонгук и ринулся к перине, отбрасывая край толстого белоснежного одеяла.

— Превосходно, — улыбнулся принц, — а как ещё?

— Как только объявили о вашей свадьбе, вы ходили как в воду опущенный, милорд, — напомнил слуга, хорошенько взбивая подушки.

— А, ты об этом, — помрачнел Чимин, присаживаясь на край постели. — Всё в порядке.

По сменившемуся выражению на лице принца Чонгук сразу понял, что одно лишь упоминание о бракосочетании с принцессой заставило его погрустнеть. Слуга не знал, может ли он спрашивать и затрагивать эту тему, но принц всегда относился к нему, как к доброму другу, и Чонгук чувствовал, что может поговорить с ним и не быть за это наказанным.

— Извините, если позволяю себе говорить что-то лишнее, но принцесса ведь безумно красива, — зачем-то протараторил он, зазывая принца лечь под одеяло. — Но вам она, кажется, совсем не мила?

— Да, она прекрасна и внешне, и внутренне, — согласился Чимин, забираясь на перину. — Ещё с первого дня разговоры с ней были подобны переживаниям, которые не забываются.

— В чём же тогда сокрыты ваши сомнения, сир? — нахмурился слуга, укрывая принца. — Не сочтите за дерзость, я просто…

— Всё в порядке, Чонгук, можешь присесть, — успокоил его серовласый, улыбаясь и указывая кивком на край постели. — Я и сам не знаю, что не так. В книгах говорится, что моё сердце должно трепетать при одном её виде, но ничего такого не происходит.

— Совсем ничего? — нахмурился Чонгук, упершись руками в ноющие после долгого рабочего дня колени.

— Совсем ничего, — пожал плечами принц, метнув секундный взгляд на цветок.

— Почему вы не скажете об этом брату или Его Величеству? — недоумевал слуга, почёсывая затылок и глядя, как лицо принца мрачнеет ещё сильнее.

— От этого ничего не изменится, Чонгук, — грустно улыбнулся Чимин. — Я ведь принц, а это значит, что я обязан. Это мой долг.

— Как тогда вообще быть принцем и повелевать подданными, если вы не властны над собственной судьбой и сердцем? — совсем забылся Чон, пытаясь решить в своей голове сложную арифметическую задачу, тогда как он никогда в жизни не учил арифметику.

— Моя мать всегда говорила: «будь на вершине, но не пытайся потрясти мир», — задумался Чимин, натягивая одеяло повыше. — «Потому что мир…»

— «…потрясают те, кто внизу, а с Олимпа можно лишь метать молнии», — тихо договорил Чонгук, опуская взгляд. — Да, я помню, как Её Величество говорила об этом, пока я разводил огонь в камине, а вы уже дремали на её плече.

— Я следую её советам, — погружаясь в воспоминания, лицо принца вновь окрасила тоскливая улыбка. — Я не спешу сотрясать мир и не смотрю на трон, как на что-то желанное…

— А что же тогда для вас желанно? — сощурился слуга, но, заслышав со стороны входа в чиминовы покои скрип, тут же подскочил на ноги и встрепенулся.

В дверях стояла принцесса Ли Сонг, облачённая в нежно-розовое блио с множеством рюш, уборок и шёлковых лент. Её длинные чернявые волосы были аккуратно собраны в плотную косу, обмотанную вокруг головы. На белоснежном красивом лице девушки проглядывала некая неуверенность и румянец, когда она завидела слугу в чужих покоях.

— Прошу прощения, мне сказали, что вы уже один, милорд, — сделав аккуратный реверанс, произнесла принцесса.

Чонгук мимолётно взглянул на покрасневшего принца, решая в тот же миг ретироваться, но невольно уставился на не менее смущённую принцессу и застыл. Девушка вблизи была столь юна и прекрасна, что он невольно сглотнул и поклонился лишь спустя несколько долгих мгновений. Покинув покои принца, брюнет покачал головой и стёр испарину со лба, отправившись на кухню, чтобы закончить свои дела.

Отдраив последствия экспериментов поваров и едва держась на ногах, Чонгук отправился в свою каморку, на ходу стягивая с тела пропотевшую рубаху. Он уселся на койку, утирая со лба влагу той же рубахой и откидывая её в сторону сундука. Он не знал, к какому часу готовить своё сердце, потому что мысли о чародее приходили сами собой, несмотря на усталость и всё прочее.

Взбив маленькую очерствелую подушку, он подул на догорающую свечу и комната погрузилась в темноту. Мрак разбавляла лишь тоненькая линия света из коридора, а пыль в воздухе светилась, словно кто-то рассыпал блёстки. В последнее время Чонгук редко запирал дверь, не находя этому достойного оправдания. Пару недель назад он ещё ничего не знал. А теперь уже казалось, что всё шло как-то медленно. Странно, как всё менялось, когда появлялась надежда. Когда он опять ждал.

Он поудобнее устроился на небольшой постели, укрываясь тонким покрывалом, которое к утру всегда путалось где-то в ногах. Когда затылок коснулся подушки, сон напрочь отказался наведываться к Чонгуку, и парень уставился в потолок, размышляя о словах принца. Несмотря на столь прекрасный облик принцессы, Чимин не питал к ней никаких нежных чувств, и это засело у слуги в голове какой-то навязчивой идеей, которую стоило обдумать. Ведь Тэхён так же необычайно хорош собой, но в голове засел назойливым жуком совсем не из-за этого. А может быть именно поэтому — Чонгук совсем запутался.

Он знал только одно: его сердце замирало от одной только мысли о красивых изящных руках мага, которыми он касался его груди во время ритуала. Его пышные густые ресницы, обрамляющие глаза цвета фиалки, пухлые персиковые губы и пронизывающий до косточек взгляд. Чонгук нервно сглотнул, прикрывая глаза и ощущая во рту сухость. Его сердцебиение участилось, а едкие мысли затмили голову запахом медовой пахлавы. Если бы звёзды могли рассыпаться бриллиантовой пылью и смешиваться с запахом сандала, то это был бы Тэхён. Им сложно перестать дышать.

Облизав нижнюю губу, брюнет коснулся рукой напряжённого живота и невесомо выдохнул, ощущая, как под кожей начинает вибрировать, а пах обдаёт жаром мыслей. Внутри зарождалось что-то похотливое и тягуче-кипящее. Поглаживая покрытую бугорками мурашек кожу, Чонгук тлел на медленном огне, продолжая удерживать в сознании лёгкий стан и приятный запах. Казалось, чувство своей неоспоримой красоты жило в Тэхёне столько лет, что ему самому уже даже наскучило. Он будто любовался собой не как молодая девица, впервые влезшая в барскую юбку, а как самая первая красавица города: «конечно, я красив, оставим это, расскажи мне что-нибудь интереснее».

У Чонгука всё нутро горело и хотело иметь хоть какую-то власть над этим строптивым чародеем, который вертел им, как желал. Вереница чонгуковых желаний сплеталась с блеском тэхёновых ведьмовских чар. В сознании брюнета так чётко и ясно бездонные сиреневые глаза сияли в свете похотливого огня, и горели искрами выходящего из кончиков пальцев порока. Воображение рисовало разного рода картины перед закрытыми глазами, а бурлящая кровь шумела в ушах. Чонгук чувствовал, как возбуждение пронизывает его кожу мелкими иголочками, и рука безвольными массирующими движениями спускалась ниже. Прикусив край сухой губы, брюнет уже особо не ограничивал свои мысли, представляя сладкие поцелуи на собственном теле и касаясь перевязанных на поясе шнурков от портков. Из-за гулкого сердцебиения в ушах парень совсем не расслышал скрип двери и шорохи, расходящиеся по каменному полу холодным эхом.

— Фш-ш-ш…

Чонгук замер и на вдохе распахнул застеленные туманом возбуждения глаза, но не смог двинуться, чтобы продолжить своё постыдное занятие. Неспокойное внезапное ощущение, что он не один в комнате, заставило мысли и разум охладиться от тлеющего костра. Звук, похожий на скольжение, коснулся ушных раковин, и брюнет нахмурился, намереваясь подняться с кровати, но ещё через мгновение оцепенел, почувствовав ступнёй что-то прохладное, чешуйчатое и живое. С губ неосознанно слетело короткое «ох», а Чонгук опустил глаза вниз и невольно дёрнулся, увидев белоснежную змею, что медленно пробиралась по его ноге выше.

— К-какого лешего… — едва заикнулся Чонгук, в то же мгновенье встрепенувшись и приподнявшись на кровати. — Что за…

Его тело встряхнуло от неожиданности и страха, а разум погрузился в ледяную панику для того, чтобы заметить большие сиреневые глаза рептилии, направленные прямо на него. В комнате было мрачно, но из-за своей белоснежной чешуи змея чётко выделялась на фоне тёмной ткани, и Чонгуку показалось, что это конец. Сейчас эта ядовитая тварь цапнет его и хлынет пена изо рта, а потом судороги и мучительная смерть. Забившись в перманентной панике, Чонгук по-прежнему оставался оцепеневшим подобием человека, переставая дышать и моргать.

— Фш-ш-ш… — змея, преодолевая расстояние от колена до паха, продолжала ползти по телу брюнета, вскоре достигая живота. От соприкосновения горячей кожи с прохладной чешуёй у Чонгука по коже побежали далеко не самые приятные мурашки, а глаза забегали по сторонам в поисках какой-нибудь вещи, с помощью которой можно было бы скинуть с себя это существо, непонятно как оказавшееся в его каморке. И тут брюнета осенило. Откуда белоснежной змее взяться во дворце, если все двери плотно запираются, а через окна могут разве что птицы залетать, которых он потом сам же по всем коридорам ловит, но никак не змеи. Да и не водятся в этих местах змеи-альбиносы, он ни разу не видел таких.

— Т…Тэхён? — прошептал Чонгук едва слышно, опуская взгляд и улавливая, как змеиные светло-сиреневые глаза сверкнули озорным блеском. — Т-ты… Придурок!

Подхватывая рептилию на руки, парень подскочил с кровати и быстро переместил животное на сундук, отмечая всю странность сей ситуации. Он такими темпами точно разумом двинется. Змея пару раз издала протяжное недовольное шипение и даже застрекотала в ответ, пока Чонгук пытался оклематься. А как это, оказалось, легко — ждать и мечтать. И как это вдруг стало непросто, когда мечта начала сбываться. У Чона не находилось слов и подходящих под ситуацию однозначных эмоций, всё было каким-то двусторонним. С одной стороны он в глубине безумно радовался появлению чародея, а с другой люто ненавидел за долгое отсутствие и этот нелепый спектакль.

Подумать о том, в каком виде и за каким занятием его застали Чонгук не успел, поскольку яркий белоснежный свет ударил прямо в лицо, заставляя зажмурить глаза. Шелестящие искры и непередаваемые звуки магии заполнили маленькую комнатушку, заглушая все внутренние распри брюнета. Тэхён спокойно себе перевоплотился в свою человеческую форму, сидя на сундуке с закинутыми друг на друга ногами, покачивая своим кожаным сапогом и блистая разве что обиженным выражением лица.

— И когда же ты перестанешь обзываться при встрече, — надул маг губы, скучающе разглядывая свои длинные аккуратные ногти. — Ни поцелуев тебе, ни объятий…

— Я должен целовать и обнимать змею? — разразился Чонгук, подскакивая на ноги и напрочь забывая о смущении. — Ты совсем с дубу рухнул!

— А мне показалось, что это должно быть забавным, — хихикнул маг, оглядев полуголого раскрасневшегося парня, тем самым смутив того пуще прежнего. — А это что за тряпка, — чародей вытянул из-под ноги смятую чонгукову рубаху, благоухающую явно не пионами, а трёхдневной работой на кухне. — Фу, гадость какая…

— Дай сюда, — раздражённый Чонгук вырвал из чужой руки вещь, откидывая в сторону. — Слезь.

Возведя очи горе, Тэхён сполз с сундука, плюхаясь на койку и ужасаясь её твёрдости. Чонгук тем временем открыл сундук и рылся в нём в поисках чистой вещи, попутно пытаясь угомонить собственное сердцебиение и неконтролируемую красноту, проступающую по всему лицу, шее и ушам. Через мгновение он почувствовал едкий взгляд, что изучал его спину, и попытки не краснеть окончательно были провалены.

— У тебя столько родинок на спине, — воодушевлённо затрепетал маг. — Они похожи на одно созвездие. Знаешь, как оно называется в Ферелдене?

— Хм, даже не знаю, — едва удерживая в своём тоне язвительные нотки, Чонгук натянул чистую серую рубаху. — Что-нибудь связанное с невинностью? — закатил он глаза.

— Нет, оно немного неприличное, — хмыкнул Тэхён, опираясь на ладони. — Я мог бы шепнуть тебе его на ухо…

— Прекрати, — нахмурился пуще прежнего брюнет. — Накой явился?

— А ты разве не звал меня? — маг как бы невзначай взглянул на кровать, чуть поглаживая место, на котором мгновениями ранее лежал Чонгук, а на ткани всё ещё держалось тепло его разгорячённого тела. — Мне казалось, что ты соскучился?

— Перестань вести себя так, будто это в порядке вещей, — слуга отвернулся, поджимая в горькой обиде губы. — Будто ты можешь наведываться, когда тебе становится скучно, и и********я, будто бы я какая-то…

— Мои намерения чисты, как слеза девственницы, — с недовольством возразил чародей, сдувая длинные волнистые прядки белоснежных волос со лба. — Как насчёт прогуляться и помочь мне собрать кое-какие травы?

— С чего это вдруг? — Чонгук уперся руками в бока и уставился на блондина так, будто тот повинен во всех грехах человечества. — Я не собираюсь…

— Хватит строить из себя кисейную барышню, о, Боги милостивые, — тяжко вздохнул чародей, поднимаясь с койки и щёлкая пальцами, после чего на его плечах из воздуха хлынули золотистые волны бежевого плаща. — Напяливай свой нищенский шаперон и пойдём, покажешь мне тайный проход, а то я с этими превращениями скоро с ума сойду.

Позволив Чонгуку лишь открыть рот, чтобы издать какой-либо возмущённый звук, Тэхён выскользнул в приоткрытую дверь. Простонав под нос что-то нечленораздельное, Чонгук ударился лбом об холодную стену, едва сдерживаясь, чтобы не заскулить во всё горло. Этот маг был просто невыносимым. Невыносимо красивым, невыносимо приятно пах и невыносимо сладко говорил. Едва не плача от собственного бессилия перед этим чёртовым чародеем, Чонгук выудил из сундука чёрный плащ с капюшоном и направился следом, попутно накидывая на плечи шаперон.