Общая касса

2

   Слух об этом, из ряда вон выходящем событии распространился очень быстро, как с помощью людской молвы, сильно приукрашивающей действительность, так и посредством официальных оперативных сводок, и уже к ночи, достиг не только Питера, расположенного поблизости, но и столицы. В силовых структурах только разводили руками, пытаясь строить шаблонные версии, варьируемые в известных пределах: от намечавшейся закупки значительной партии наркотиков, до несостоявшейся продажи образцов вооружения боевикам. Но ни то, ни другое не подтверждалось оперативными данными, а показания очевидцев разнились друг от друга, как иссушенная вобла от истекающего жиром копченого угря. То, что успели накропать по горячим следам тоже не давало простора для разумных действий. Банкноты, те которые удалось спасти, были настоящими и не числившимися в розыске, а "пальчики" на ребристой ручке "дипломата", купленного еще, вероятно, в семидесятые годы, отсутствовали, как впрочем и на других его поверхностях. Даже зондирование по проверенным каналам криминальной среды, не дало никаких результатов. Тупик был налицо! А между тем, начало этим событиям было положено три недели назад и происходило это так:

Небольшой заштатный городок, расположившийся в шестидесяти километрах от Москвы, вдали от крупных дорог, уже видел десятый сон, погруженный в провинциальную темень, которую скудно разгоняли, кое-где уцелевшие фонари, на пустых улицах. Время от времени лениво перебрехивались собаки, то ли почувствовав, в привычных до боли запахах малую толику примеси чужого, то ли просто, из необходимости отработать съеденный на ужин корм. И только на самом краю городка, почти у разбитого и развороченного остова здания местной фабрики, в окнах покосившегося домишки, утопающего в обильной зелени кустов и деревьев горел свет.

Если бы вы спросили у жителей улицы: "Кто здесь живет!", вам бы без сомнений ответили, что в домике вот уже десять лет обитает одинокий пенсионер Рассохин Ефим Игнатьевич, большой любитель-огородник, мужик серьезный, не балагур - голоштанник, но и не скряга. Но никто и ведать не ведал, что этот крепкий сухощавый, шестидесятипятилетний старик, обладавший железной хваткой жилистых рук и пронзительным взглядом, из-под седых косматых бровей, еще не так давно являл собой живую легенду уголовного мира Зауралья. О головной боли тамошних оперативников по этому поводу, говорить вообще не приходилось. Он имел за плечами четыре срока и титул коронованного по всем правилам авторитета по кличке "Курдюм". Уже десять лет за Уралом о нем и слышать не слышали. Одни говорили, что его убили в перестрелке ОМОНовцы, другие - что свои вставили ему под ребро "перо" за старые грехи, третьи же утверждали, что почил он в бозе, естественной смертью и даже клялись, что своими глазами видели памятник установленный на его могиле.

А он, целый и невредимый осел здесь в захудалом городишке, порвав с прежней жизнью и превратившись в заурядного пенсионера. Но только немногие посвященные знали, что Курдюм хоть и отошел от активных дел, но имел в своих руках власть неимоверную и что не менее важно - заправлял немалыми суммами воровского общака, стекавшегося к нему со всех уголков столичного региона и прилегающих областей. Так или иначе, ни одно серьезное дело, где бы пахло большими деньгами, не решалось без его последнего слова. А этих дел последнее время становилось все больше и больше. Преступность активно приспосабливалась к новым капиталистическим реалиям времени, все настойчивее проникала в прибыльный бизнес, инвестируя огромные средства в производство, шоу-бизнес и индустрию развлечений, легализуя капиталы и приобретая цивилизованный лоск.

Соседи же знали его как Ефима Игнатьевича и умилялись, когда тот окучивал образцовые грядки с капустой, редисом и огурцами, стриг смородину и крыжовник. Близко старик ни с кем не сходился, но и носа ни от кого не воротил, держа всех на почтительном расстоянии от себя. Поэтому-то и получил репутацию "справного мужика", хотя старенький домик давно уже требовал ремонта, а хозяину все было недосуг вбить даже гвоздь в петлю оторвавшейся ставни. Не ведали они наивные и сиволапые, что по неписанным законам, по которым и жил этот старик, авторитету не пристало заниматься "мужицким" трудом, а посему и живности в его хозяйстве никакой не было, даже собаки, нелюбовь к которым имела свои глубокие корни. Что же касательно огорода, то это занятие было скорее вынужденным: отчасти для души, истомившейся по размеренной жизни, но больше для конспирации и удовлетворения любопытствующих глаз. Так он и жил.

Правда иногда, не часто, в основном ближе к ночи к его халупе подкатывала шикарная иномарка, из которой вылезали крепкие ребята с бритыми затылками, а иной раз и вполне солидные дяди, в костюмах от "Хьюго Босса" или "Унгаро", и на время исчезали внутри домика. Наивные соседи, если к этому времени не спали, путались в догадках, но сам Ефим Игнатьевич позже все лично ставил на свои места, ссылаясь то на разгильдяев - племяников, то на бывших сослуживцев по какому-то "Главку", а то и просто на желающих, на лето снять домик под дачу, что в округе было довольно обычным делом. И только тертые мужики, коих было не так уж и много, утвердившись в собственных догадках, лишь скрытно посмеивались в кулак, тем не менее, держа рот на замке, прежде всего от своих не в меру любопытных половин, частенько и осаживая их прыть.

На этот раз свет в домике горел дольше обычного. А у покосившегося заборчика увитого плюшем и ежевикой скромно притулились серые от пыли "Ауди" попроще, и поизношенной и "БМВ" пятой модели, рядом с которыми нет-нет, да и расхаживали, разминая затекшие от долгого сидения члены два дюжих молодца с бычьими шеями. Третий же, юркий и худой с крысиным лицом и повадками дикой кошки, был в возрасте и из "БМВ" не высовывался, разве только для того, чтобы выбросить очередной окурок. А курил он часто, одну за другой, и, причем только строго до половины сигареты, что указывало на его заботу о собственном здоровье.

- Что-то долго шеф заседает, - как бы, между прочим, произнес один из амбалов с безобразным шрамом на левой щеке.

- Повякай мне еще, Крот! - отозвался пожилой из машины. - Не твоего телячьего ума дело. Николай Сергеевич зазря баланду травить не будет. А ты скройся в лайбе и не светись, как вертухай на вышке.

Буркнув что-то себе под нос, тот, кого назвали Кротом, кряхтя, стал втискивать свое огромное тело на заднее сиденье "Ауди". Спорить в их кругу не полагалось. И единственное, что он мог себе позволить, это мысленно, но с удовольствием, обложить сидевшего в "БМВ" последними словами.

Номера обоих машин были густо заляпаны грязью, и только при ближайшем рассмотрении, можно было с трудом прочесть, что прикатили они из Питера. А поскольку погода стояла сухая, подобный "камуфляж" нужно было отнести только насчет того, что приезжие старательно избегали любопытствующих взглядов и интереса к собственным персонам.

- Что, получил по лбу? - поинтересовался рыжий детина за рулем "Ауди", когда его напарник устроился в салоне.

Он был так же необъятен как и Крот, но судя по низкому, резко скошенному лбу, нависающему надбровными дугами над блеклыми, как бы выцветшими глазками в обрамлении редких, почти белых ресниц обладал гораздо меньшим интеллектуальным потенциалом.

- А ну его в задницу, эту клизму! - зло отозвался Крот. - Вот скажи, Кисель, этого сявку соплей перешибить можно, а все туда же, в начальники норовит. Интересно, что он там дельного Сергеичу советовать может?

- Это ты зря! - философски заметил Кисель. - Иван Данилович хоть и худосочный и вредный, но мужик с понятиями. Он с шефом на одной ноге, между прочим! Я лично раз слышал, как они по "погонялам" друг к другу обращались. Вот и кумокай: кто ты, а кто они!

Эта реплика потребовала от рыжего огромных умственных затрат, и выразив ее, он с удовольствием осклабился. В салоне наступила пауза. Крот прекрасно понимал, что в их кругу такие понятия как дружба и доверительность, вещь скоропортящаяся и не принятая, и изливать Киселю душу было опасно, хотя знали они друг друга практически с детства. Поэтому то он и решил спустить на тормозах, неожиданно обросший острыми углами, разговор.

- А я что? Я ничего против, не имею, - потягиваясь, подвел итог краткой беседе Крот. - Сейчас все смешалось, х**н поймешь - кто есть кто, или как говорят: ху есть ху!

- Что, что? - не понял Кисель.

- А то, бабки имеются - отмоют добела, хоть баронский клифт на себя напяливай! И на Данилыча я не в обиде - его дело рулить, наше сопеть в две дырочки - все по уму.

На этом, их обмен мнениями и закончился, и вновь томительно потянулись минуты. Тут Кисель вдруг вспомнил о хот-догах, купленных еще днем в Питере, и в спешке сборов, засунутых в бардачок. Сейчас они пришлись как раз, кстати, и хотя были холодными, но все способными утолить голод и самое главное - скрасить скуку от вынужденного безделья.

Однако время шло, а шеф все не показывался. То ли разговор там, в домике был трудным, то ли наоборот, задушевная беседа сладилась и превратилась в застолье с воспоминаниями и ностальгией по прошлым веселым денькам.