Мятная новелла

Парадоксы.

Я так и стоял, глядя на свою сестру во все глаза. Молоко стекало по подбородку, шее и впитывалось в свежевыстиранную серую футболку. Боже, да сколько же можно чуханить вещи? Такими темпами я весь свой гардероб уделаю за пару дней.

— Что? — моргнула Юонг, продолжая качать свешанными с высокого стула ногами.

Я не знал, что сказать. Меня будто парализовало напрочь.

Если бы она не сказала то, что сказала, я бы подумал, что всё это мне приснилось. Да я ведь так и подумал! Знаете, когда тебе снится что-то яркое и запоминающееся, ты просыпаешься и не заостряешь на этом внимания. Вспоминаешь только к обеду или к вечеру. Вот со мной было так же. Я бы вспомнил об этом в течение дня, как о странном и весьма пугающем сне.

Младшая всё продолжала недоумевающе на меня глядеть, пока я застрял где-то между нашей кухней и одной из стенок в моей голове. Оглушающей волной на меня обрушились воспоминания этой ночи.

О, Господи.

Я вспомнил те ощущения, когда курил марихуану. Те светлые глаза, которые показались мне невероятно выразительными. И тот пиздец, который сложно назвать чем-то нормальным. Чем-то адекватным. Это был один из тех моментов, которые нельзя представить, пока не почувствуешь. Именно сейчас, в трезвом уме и памяти я осознаю, что это было ненормально. Вчера мне казалось, что это правильно. Я не ощущал то, что ощущаю сейчас, за меня думал и делал алкоголь. Не я.

Не я!

— Ты как… — я судорожно поставил кружку с молоком на стол, пряча свои глаза от Юонг, будто говорю не с младшей сестрой, а с мамой или отцом, — как ты увидела? Почему ты не была в своей постели?

Пытаюсь придать своей интонации братской строгости и спрятаться за ней. Голос совсем охрип, а посреди глотки встал ком. Ни туда, ни сюда. Щёки начали предательски наливаться красным цветом. Краснею перед семилетней сестрой. Высерок.

Я отвернулся, ища взглядом половую тряпку.

— Я просто встала попить, — пожала беззаботно девчонка плечами. — Так и что?

Юонг подпёрла голову маленькой рукой с пухлыми пальцами и содранным на обгрызенных ногтях лаком, а второй — через стол потянулась к кружке с молоком. Я тем временем нашёл тряпку, что висела на батарее у холодильника, кинул на пол и начал возить ею по полу, удерживая ногой.

Думать не хотелось. Хотелось самоубиться.

— Что ты хочешь, чтобы я тебе объяснил? — заканчивая протирать в светлом линолеуме дыру, нахмурился я, но всё ещё не поднимал глаз.

— Чем тот мальчик лучше Лиэн? — совершенно спокойно произнесла черноволосая, нахмурив в недоумении густые маленькие брови. — Дай трубочки.

— Я не… — прерываюсь, потому что я точно не знаю, что хочу сказать.

«Я не гей»? Или «я не люблю мальчиков»? Или же вообще «я не был в адеквате»? Я бы сказал это, если бы говорил не со своей семилетней сестрой. Потом придётся объяснять, что такое «гей» и что значит «быть не в адеквате». Не горю желанием. Юонг продолжает невинно хлопать густыми ресницами, ожидая моего ответа.

— Слушай, давай ты просто забудешь о том, что видела, — покачал я головой, открывая холодильник и доставая с дверки шоколадные трубочки для молока.

Это была не просьба, а скорее приказ старшего брата. Конечно, я бы мог подкупить её сладким или игрушками, но с ней такое прокатывает лишь в процентах десяти из ста. Не знаю, что с ней не так.

— Но как я могу забыть, если я помню? — сморщила она маленький нос, а детские глаза так и искрились неподдельным недоумением. — Ты поцеловал его, и я видела это, как я могу забыть-то?

— Так, всё! Хватит, — не выдерживаю, повышая голос и бросая пачку с трубочками на стол.

Девчонка замирает и смотрит на меня испуганно. Я редко повышаю на неё голос. Только когда очень достанет, а так я терпеливый и не позволяю себе кричать и ругаться на неё, поэтому её испуг был оправдан.

— Извини, — мгновенно произношу, отодвигая стул и роняя себя на него.

Юонг легко пожимает плечами, в одну секунду позабыв об этом, и тянется к пачке с трубочками. Я кладу локти на стол и накрываю горячее лицо ладонями, протирая. Надо быстро взять себя в руки и успокоиться. Из-за таблеток в желудке начинает больно покалывать. Надо поесть.

— Я просто прошу тебя… — поднимаю на сестру глаза и смотрю умоляюще, — пожалуйста, не говори никому об этом. Ни Нэн, ни тем более маме. Хорошо?

Смотрю так, будто должен ей пару миллиардов, которые проиграл в казино.

— А Лиэн-а?

— Нет!

— Блин, ну, ладно. У кого мне тогда спросить? — всё ещё чего-то недопонимая, спрашивает она, опуская трубочку в молоко.

— Что спросить?

— Почему?

— Что почему?

— Почему ты целовался с мальчиком?

Я изнеможённо стону и роняю голову на стол.

Господи, ну почему с детьми так сложно? Почему в мире есть эти стены из цензуры, которые стоят перед детьми до пятнадцатилетнего возраста? Почему правила всеобщей морали не позволяют в раннем возрасте рассказывать детям, что такое секс и алкоголь? Вот поэтому-то мне часто и кажется, что кому-то выгодно это слюнотечение, кто-то играет на дудке морали, правильности, честности, а мы, глупые, живём и всю эту жизнь распускаем слюни. Не стоит ли забросить весь этот старый хлам и перестать плясать под дудку привитой с раннего детства морали?

Как мне ей объяснить, чтобы успокоилась? Я от безысходности хотел потереть под очками переносицу, но о себе дал знать разбитый нос. Переносица посинела, но не слишком болела, я выпил два вида обезболивающих.

— Так, смотри, — кладу две ладони на стол, — вот это я, — приподнимаю правую ладонь, — а вот это алкоголь, — приподнимаю левую, — и когда происходит вот это, — хлопаю ладонями, — я превращаюсь в другого человека. Поняла?

— Неа, как это? — хлопает большими глазами она.

— Ну вот так. Алкоголь превращает нас в других людей. В плохие личности, которые живут внутри нас.

Девчонка увлечённо слушает, хмурясь и потягивая молоко через трубочку.

— А во мне тоже они есть?

— Нет, такое только у взрослых. Когда мы употребляем алкоголь, эти личности вырываются и творят плохие вещи. Никогда не пробуй алкоголь, хорошо? Вон, лучше молоко пей, — встаю из-за стола, пытаясь поскорее скрыться в своей комнате от этого разговора. Не думаю, что Юонг много из этого поняла, но я хотя бы попытался, да?

— А как зовут того мальчика? — вдогонку неожиданно бросает она.

— Шуга.

Юнги.

***

Тиканье часов резало тишину, попутно прихватывая мой слух. Хотелось вздрагивать. Восемь вечера. Я сидел за столом своей комнаты и стучал карандашом по пустому листу бумаги, пялясь в никуда.

Что я делал несколько минут назад? Что-то записывал?

Ах, да, монолог из шекспировской пьесы «Макбет». На этом пустом белом листе я хотел записать его, потому что до этого зубрил около часа. А записать хотел, чтобы закрепить. Но всё шло по одному характерному месту, потому что сначала я пытался вспомнить первые строки, и, видимо, мне это не удалось. Как там начиналось? «Всё завтра, снова завтра…» И дальше что-то про дни, свечу и жизнь. Обычно у меня такие монологи от зубов отскакивают после первого прочтения, но сейчас я не мог ни на чём сосредоточиться. В голову проползали мысли об этой ночи, словно гепард подкрадывается к добыче. Тихо. Почти бесшумно. На заднем плане только звуки мультфильма, который за стенкой смотрит Юонг.

Столько всего было. И это ощущение в груди даёт мне знак. Меня распирает. Мне хочется поговорить с кем-нибудь. Хочется поделиться с кем-то и рассказать обо всём, что скрылось под покровом той безумной ночи. Но я не могу. Мне не с кем поделиться всем этим пиздецом. Я мог бы, конечно, рассказать Лиэн, что должна прийти с минуты на минуту, но я не хочу. Просто даже представить не могу, как педиковато это прозвучит. И какое у неё будет лицо, когда я это скажу.

«Я целовался с Шугой.»

«У меня был первый поцелуй с Шугой».

«Эй, Лиэн-а, у Шуги, оказывается, очень мягкие губы, ну.»

«Я и Шуга сегодня ночью…»

«Я на прощание поцеловал Шугу. Номер только не взял. У него нет телефона, прикинь?»

«Я не гей, но поцеловал Шугу.»

«Я курил марихуану с Шугой и, ну, это…»

«Я просто потянулся за зубной нитью и ударился об челюсть Шуги своей.»

«Да, мы с Шугой целовались, само как-то оно так получилось, вот.»

Шуга. Шуга. Шуга. Шуга. Шуга.

Звонок в дверь. Я вздрагиваю, мысли обрываются. Херакс! Добыча поймана, гепард передавливает её горло острыми белыми зубами и утаскивает вглубь сухой травы. Мысль улетучилась, и я покачал головой, чтобы убедиться в этом. Вздохнув, еле заставил себя выползти из компьютерного кресла и доковылять до двери.

— Привет, — широко улыбнулась Лиэн, подправляя лямку портфеля на своём оголённом плече.

Вторая её рука была опущена в карман джинсовых шортов. Распущенные иссиня-чёрные волосы едва шевелились от лёгкого ветерка, что не утихал весь день. Она оглядела моё лицо, тем самым напомнив, что этот самый Шуга не хреново так меня разукрасил. Я, если честно, совсем позабыл о подбитой губе и ноющем посиневшем носе.

— Привет, проходи, — кинул я, всё ещё пытаясь отмыться от своих липких, навязчивых мыслей.

Девушка провела загорелой рукой по атласной летящей майке в бежевый и тёмно-коричневый цветок. Рукой с аккуратно выкрашенными в чёрный лак ногтями осторожно откинула волосы, проведя по ним ладонью ото лба к затылку, и перешагнула порог. Я тем временем почти вернулся в комнату.

Она какая-то другая. Более опрятная, чем обычно. Нет, Лиэн не то чтобы пренебрегает опрятностью, нет-нет, просто такие детали, как содранные ногти или не накрашенные ресницы её обычно мало волнуют. Она не делает каждое утро укладку и редко красится, нежели простая среднестатистическая девушка. Она не обращает внимания на то, что в тренде, а что нет, что подходит под цвет кожи, а что нет, какая ткань более мягкая, а какая более жёсткая. Лиэн просто носит то, что захочет, красится тогда, когда захочет. В то же время её не назовёшь «пацанкой», потому что в один день она может быть женственнее, чем Анджелина Джоли, а во второй — превратиться в Акселя Роуз*, который разбивает гитару о свою голову.

Но в этой девушке всё же есть то, что и в остальных. Лиэн не любит себя, как большинство особей женского пола. Она не любит свой нос, свои губы, овал своего лица. Это не отнимает у неё уверенности. Уверенность — это черта её характера. То, что внутри. Жаль, что этим нельзя делиться, я бы не отказался. Я всё время пытаюсь переубедить Лиэн и доказать ей, что она симпатичная, и что всё, что она считает своими недостатками, — это её особенности. Да и вообще, что такое красота? Просто определённый тип лица, который по случайному совпадению нравится большинству, вот и всё. Куда как интереснее искать красоту там, где её никто не видит: в необычном, непохожем, даже неприглядном. Насколько привлекательнее может быть несовершенство, чем скучная правильность, состряпанная по шаблону.

— Юонг-и, привет, — громко произнесла Лиэн, чтобы перекричать телевизор.

— Привет, — ответила из зала девчонка.

Сестра обожает Лиэн. Обычно Юонг бросается на неё с порога, не даёт и шагу ступить. То обнимает, то липнет, как колючка к шерстяному свитеру. Не даёт нормально позаниматься и вечно о чём-то просит. То накрасить ногти, то посмотреть телевизор, то просто расчесать волосы. Лиэн, конечно, с удовольствием проводит с ней время, но иногда мне бывает неловко.

Даже не так.

Бывает обидно, что собственная сестра просто не считает тебя интересным и не горит желанием проводить с тобой время, в отличие от совершенно чужого человека. На самом деле, этому есть объяснение. Юонг не хватает матери, она вечно в каких-то разъездах, а пожилая тётя Нэн хоть и много времени проводит с девочкой, но не может ей дать то, чего она хочет. Возраст не тот. А девочке просто нужна мама, которая может расчесать волосы перед сном. Вот Юонг и уцепилась за Лиэн, как за свой материнский спасательный круг.

Я всё это прекрасно понимаю, всё вижу, но что я могу сделать? Работа и учёба отнимают у меня все силы, да и что я могу исправить? Я не могу Юонг заменить мать, я могу быть лишь старшим братом. Да и в своей жизни толком разобраться не могу, куда уж мне до воспитания ребёнка.

И, на самом деле, я начинаю понимать, что эта ночь прошла. И это была лишь одна ночь из тысячи прожитых мною. Завтра я пойду в школу, потом на работу. Потом снова. И снова. Потом в конце недели вернётся мама, но ничего особо не изменится: всё та же учёба и работа. Потом она снова уедет, и вновь ничего не изменится. Ещё через месяц я закончу школу, сдам экзамены и буду готовиться к поступлению в колледж. И там снова учёба и работа.

Всё встаёт на свои места. Всё всегда возвращается на места. Застывшее этой ночью время начало оттаивать. Я возвращаюсь в этот калейдоскоп. Выходные прошли. И они остались лишь выходными из тысячи других в моей жизни. Зачем тратить время на мысли об этой ночи, когда это ничего не значит? Зачем убиваться и душить себя стыдом, если это не имеет значения?

Я такой человек, который всё больше замыкается на воспоминаниях и ощущениях. Но всё это иллюзии. Чем больше я концентрируюсь на времени — прошлом или будущем — тем больше теряю сейчас. Теряю время за размышлениями, вместо того, чтобы провести его с сестрой или выучить чёртов монолог из «Макбета».

— Чего это с ней? — спрашивает Лиэн, вырывая меня из замкнутого круга мыслей.

— Что?

— Юонг-и. Не вышла даже, — нахмурилась брюнетка, скидывая белые кроссовки в прихожей.

— Да там по «Никелодеон» какой-то мультфильм новый, за уши теперь не оттащишь, — пожал я плечами. — Оно и хорошо, позанимаемся хоть нормально.

— Угу.

Я опустился в кресло, крутанувшись вокруг своей оси и запрокидывая голову назад. Лиэн тем временем бросила рюкзак у стола, а сама плюхнулась на мою кровать, упираясь спиной в стену и слегка скатываясь по ней. Как и всегда.

Молчание.

Этого я и боялся.

— Почему не написал вчера, как домой дошёл? — спокойно произносит она, попутно доставая из кармана шортов телефон.

Так, ну, всё пока нормально. Вроде.

— Да я вырубился сразу, — пожимаю плечами, поправляя очки. — Предки вернулись? Нормально всё, не устроили разнос?

— Да, я с диким похмельем убирала весь этот кошмар. Я звонила тебе. Думала, что ты придёшь, поможешь, — тихо говорила она, уткнувшись в свой телефон и делая вид, что всё хорошо, и она не обиделась. — Даже Джуонг пришла.

— Прости, я… — поджимаю губы, когда в голову резко врываются воспоминания о том странном поведении Лиэн, когда мы остались одни на кухне. Именно поэтому я не брал трубку. — Я просто был занят.

— И чем же? — щурит накрашенные глаза.

— Вторым законом термодинамики, — пожимаю беззаботно плечами, указывая кивком на учебник и потирая от волнения шею.

Ещё половину минуты она с подозрением смотрела на меня, о чём-то задумавшись, а потом я выдохнул, когда она улыбнулась и откинула телефон. Напряжение рассыпалось, как разбитое стекло. Лиэн поднялась с кровати и взяла из угла комнаты стул, подставляя его к столу рядом с креслом, в котором я сидел.

— Я тебе сейчас такое расскажу, — заверещала она, поднимая с пола портфель. — К четырём часам в доме было всё вылизано, я сидела и ждала предков, и ты не поверишь, кт…

— Опять мышку увидела? — усмехаюсь, отодвигая учебники, чтобы освободить место.

— Заткни-и-ись, — тянет она, ударяя меня кулаком в плечо. — Тогда это была огромная жирная крыса, а не просто «мышка».

— Ну, да…

— Иди в жопу, — легко смеётся, попутно доставая учебники из своего портфеля. — Ты меня перебил. Так вот, слышу, тарахтит мотор. Громко так, у родителей машина почти бесшумная. Я выглянула, а там…

— Призрачный Гонщик?

— Шуга. Глушит свою консервную банку у меня во дворе, прикинь?

Моё сердце пропускает удар. Затем ещё один. Лучше бы это был Призрачный Гонщик. Если секундами ранее я с усмешкой смотрел на подругу, то сейчас я опустил голову и уставился на стопку тетрадей в своих руках. Усмешка сползла с лица. От волнения я забыл, куда хотел отложить эту стопку. А ещё как дышать.

— Я бы не… — запнулся и кашлянул, пытаясь избавиться от комка волнения в глотке, — я бы не сказал, что его мотоцикл — это консервная банка.

— Да пофиг, факт в том, что я сперва испугалась даже. Думала, счёты свести приехал и всё такое. Уже даже готова была к тому, что он меня отхерачит, — выложив три учебника и пару тетрадей с пеналом на стол, она присела на стул рядом, пододвигаясь поближе к столу. Я вновь хотел возразить и сказать, что он бы не поднял на неё руку, но вовремя прикусил язык. Одна моя реакция чего стоит.

— Так и зачем он приехал к тебе? По твоему лицу не скажешь, что тебя кто-то бил.

— Так я тебе о чём и говорю! Этот высерок извинился! — восклицала Лиэн, показательно взмахивая ладонями.

Я вновь чуть не поперхнулся собственным языком. Хотелось выкрикнуть что-нибудь провокационное типа «да он урод», «чмо» и так далее. Но я лишь смиренно молчал, поджимая губы и отыскивая на столе в завалах учебников биологию. Конечно, я бы мог всё подробно рассказать ей и стереть свою гетеросексуальную ориентацию в пух и прах, затем развеять по радужному ветру над радужной рекой. Но я ведь по-прежнему гетеро и ни на секунду в этом не сомневаюсь. Я ощущаю это так же ясно, как очки на опухшей переносице или боль в голове.

— Серьёзно? — с насмешкой смотрю, как брюнетка открывает свою тетрадь по биологии, к слову, исписанную на четверть (напомню: конец года).

— Серьёзно. Я сперва, конечно, искала подвох. Но потом пригляделась и поняла, что он действительно сожалеет, — продолжала тараторить она.

— М-м.

— Мы поговорили. Он сказал, что Джуонг и пальцем не тронул. В это я, конечно, слабо верю, но я приняла его извинения.

В который раз я чуть не подавился своей собственной слюной? Третий?

— Ты шутишь.

— Нет.

— С ума сошла?

— А что здесь такого? Пусть они сами разбираются в своих ущербных отношениях. Мне главное, что он извинился. Это значит, что он вовсе не такой мудак, как я думала, и…

— Только по роже получил я, — резко перебиваю её, тычу пальцем на своё лицо, ядовито прищуриваюсь и смотрю так, будто завидую, что эти извинения не достались мне. — Мне не положена порция извинений, не?

— Ой, да брось. Ты сам влез, тебя никто не просил, — скептически морщится подруга.

Это она сейчас, блять, серьёзно?

— А ничего, что я за тебя заступался? — слегка повышаю тон, совершенно не замечая этого.

— И что? Я просила тебя лезть? — продолжала она стоять на своём, хмуря брови и недовольно фыркая на меня.

— Да если бы я не полез, всё, что сейчас на моём лице, было бы на твоём, — практически вскрикиваю, резко поднимаясь из-за стола. Кресло катится назад. — Почему ты, блять, такая трудная?

— Ради Бога, я трудная? — на её лице я созерцал лёгкую улыбку, отчего хотелось кричать громче и злиться сильнее. Вплоть до истерического топота по полу.

— Да, ты трудная. Какого вообще хрена?

— Да чего ты бесишься-то? — лёгкое недоумение вперемешку с усмешкой прилетело со стороны Лиэн, разбившись об мою спину.

А действительно. Чего я так разбушевался? Я понятия не имею. У меня просто что-то горит в груди и отдаёт жаром в плечи и голову. Я действительно злюсь. И не могу это остановить или объяснить.

— Этот урод мне полмозга вынес, нос разбил, а ты «пригляделась и поняла, что он действительно сожалеет». А ещё у меня плохое зрение, — произношу, не скрывая в голосе обиды, и плюхаюсь обратно в кресло.

— Ты что, ревнуешь? — улыбается она, подперев голову рукой и пристально глядя на меня.

— Кого?

— Шугу, кого же ещё? — с издёвкой иронизирует Лиэн, закатив глаза. — Меня, придурок.

Шутка, блять. Шутеечка такая лёгенькая. Вот она сейчас пошутила, а я готов провалиться сквозь землю, потому что, кажется, я действительно ревную. И вовсе не её. Я до конца не уверен в этом, но… Где там можно купить верёвку? В хозяйственном? Как раз мыло по пути прихвачу.

— Заняться больше нечем, — огрызаюсь я, скривив губы и не подавая виду о своей растерянности.

— Ой, да брось, вечно обиженный член, — в своей обычной манере тычет она кулаком по моему плечу, не переставая лукаво улыбаться. — Давай посмотрим, как он вынес тебе полмозга.

Я постепенно успокоился и пытался погрузиться в домашнюю работу, откинув весь этот ненужный мусор из головы. Но мне это, конечно, не удавалось, и каждую пятую минуту я думал о том, что такое ревность. Это была не та ревность, когда твою игрушку отдают другому ребёнку, или твой лучший друг идёт гулять с кем-то другим. Нет, это было другое. Я бы предпочёл увидеть Шугу мёртвым, чем мило флиртующим с Лиэн.

За всеми этими мыслями, что успевали перемешиваться с лабораторной по биологии и конспектами по истории, я и не замечал, как рука Лиэн то и дело «случайно» касалась моей руки или бедра. Это было ошибкой с моей стороны.