Научи меня бегать по воде

18,19,20,21,22 главы

18. Эмпат

- Ну, где этот Серёга? Сказал, что заскочит за сигаретами в магазин «24», а уже пятнадцать минут прошло, я уже офигевать начинаю,- возмущался Илья, переступая с ноги на ногу.

- Давай ещё минуту ждём – и идём за ним. Ночка, ко мне!

Ребята, запрятав руки в карманы, нахохлившись, как два бойцовских петушка, зашагали в сторону светящейся вывески «Семейный-24». Помещение поразило своей унылостью; затхлый запах молочных продуктов заставил их недовольно сморщить носы. Убогие потёртые холодильники и самодельные полочки, оклеенные дешёвыми обоями, говорили о том, что хозяева сильно не заботились о внешнем виде заведения. Так что совсем не хотелось здесь что-то приобретать, разве только, может быть, по самой острой необходимости. В узком зале никого не было. Ребята зашли и на секунду забыли, зачем они здесь.

- Эй, есть кто живой? - выкрикнул Илья.

- Чё надо? - послышалось из-за тёмно-фиолетовой шторы.

- К вам парень пятнадцать минут назад заходил, где он?

Из-за кулисы вышел худой, немного сгорбленный человек с козлиной чёрной бородкой и в блестящей от грязи дублёнке. Во рту торчал полуистлевший окурок.

-Заходил, купил сигарет и попросился выйти через подсобку. А мне что, жалко, какое моё дело? Украл у вас что-то? Или «кинул»?  Мне его лицо сразу не понравилось. А вам что надо? Если ничего, валите на фиг, ходят тут всякие.

Мальчики ничего не ответили, пожав плечами, вышли на мороз.

-Во Серый чмо! Он и в школе был скользкий, папин сынок. А ещё в Нахимке учится. Какой из него офицер? Слизняк! - негодовал Илья.

-Жаль, у него номера домов остались, придётся возвращаться, переписывать, - вздохнул Кирилл.

-Влом так, Паца!  Давай уже домой. Сколько сейчас? Два точно есть. Меня вообще не «прёт» таскаться по подвалам, я спать хочу, жрать, в конце концов,- не унимался друг.

-Не ной, давай ещё один дом проверим – и вали, я сам пройду и номера перепишу.

-Ладно, гоу, а то у меня ноги окоченели.

Расставшись с Ильёй, Кирилл со своим верным четвероногим другом бегом пустился в обратном направлении – переписывать номера домов. Записывая последний, он как будто опомнился и посмотрел на табло телефона: «Фига себе – уже полчетвёртого, пора домой!»

Из чёрной бездны неба стал накрапывать мерзкий ледяной дождик вперемешку с ветром; каждая капля, попадая в глаза, вызывала острую боль и мешала свободно смотреть на дорогу. Дождь прорывался за воротник, и неприятные струйки текли по спине. Кирилл шёл, сгорбившись, как старичок, засунув руки в карманы. Ночка понуро бежала за ним, максимально поджав хвост и опустив грустинки-глаза в землю. Добежали до дома – вверх по крутому склону – за двадцать минут. Пацнов тихо открыл незапертую дверь в тёплое, приятно пахнущее растопленной печкой родное жилище. Сразу у порога присел на корточки и стал вытирать Ночке лапы.

-Устала?

-Совсем нет.

-Где же она может быть? Я чувствую, что ей очень плохо. Прям стоит перед глазами лицо – и всё! Очень плохо, и темнота вокруг какая-то. Что это? Неужели я её чувствую? А, Ночка? Ты же мудрая у меня, скажи!

-Да, шар дал тебе много энергии, которая стала не нужна обычным людям. Всё это – не просто так. Ты это можешь, ты её реально видишь, но, к сожалению, не знаешь местонахождения, и я нигде не уловила запаха.

-Как ты понимаешь, где её запах, а где – не её?

-Ну, я же непростая собачка, меня шар тоже «шарахнул» по-своему.

-Спасибо, что ты со мной!

-Не благодари,- услышал Кирилл и потёр тыльной стороной ладони глаза, посмотрел на Ночку и улыбнулся: «Надо же, чудеса: общаемся, не произнося ни звука».

Он прошёл на кухоньку и поставил на плиту жёлтый, немного закопчённый с одной стороны чайник, сел на табуретку и свесил голову на грудь – глаза слипались. На несколько минут сознание отключилось, и лишь, когда чайник стал звенеть, Кирилл встрепенулся, как встревоженный зверёк, и бессмысленными глазами стал шарить по комнатке, как будто не понимая, где он оказался.

«Вот вроде поесть надо, а ничего не хочется». Достал из холодильника две сосиски, вскрыл, одну закинул целиком в рот, а вторую протянул собаке. Ночка с жадностью проглотила еду и уставилась на хозяина.

-Ну, что? Ещё хочешь? Давай утром, я с рельсов схожу.

Ночка глубоко вздохнула, повертелась вокруг себя и с грохотом рухнула на пол. Кирилл крутился на узком диванчике и никак не мог заснуть – перед глазами всплывал образ девчонки, внутри горело ощущение, что он её давно знает, и она совсем не чужая.

«Где, где же тебя искать? Как тебе помочь?» - Пацнов максимально напряг и зажмурил глаза. «Вот вижу: лежит в одежде и не шевелится, темно вокруг, я чувствую этот холод, пробирающий и замораживающий каждую клеточку. Запах. Сырость, бензин.  Это подвал частного дома или гараж. Страшно за неё!» Он глубоко вздохнул и улетел в страну Морфея.

19.  Близкие и неблизкие

Аня лежала в постели с температурой и нервно листала ленту новостей в мобильном телефоне. Каждые пять минут он со свистом летел на кровать, она судорожно закрывала глаза, затем опять хватала его и листала, листала. Вспотевший лоб блестел в свете энергосберегающей лампы, волосы слиплись, во рту ощущался горьковатый привкус, сильно болело посередине груди – так, что даже кашлянуть было больно. Время тянулось, как карамель – липко и приторно-сладко.

Кровать находилась посреди большой, светлой комнаты, хрустящее бельё с рисунком крупных кофейных зёрен, казалось, пахло «американо». Встроенная мебель цвета слоновой кости идеально вписывалась в дизайн комнаты. На окне тяжёлые бежевые гардины еле колыхались от потока воздуха, проникающего через открытую для проветривания раму. Огромный бежевый плюшевый медведь, подаренный отцом на пятилетие, совсем не вызывал у подростка симпатии.

Дверь в комнату беззвучно отворилась, и зашла мама.

- Тебе лучше, мой ангелочек? - ласково спросила она.

- Мне как никогда плохо, мам: Катя пропала! Неизвестно, где она, что с ней. А я валяюсь здесь и не ищу её. На улице так холодно, а я тут обжигаюсь горячим чаем. Тьфу! Тошно!

- Успокойся, Анюта. Найдут её без тебя. Всё-таки хорошо, что ты заболела и не пошла с ней. Отвело что-то.

- Мама, как ты можешь такое говорить, помолчи лучше!

- Я не могу молчать, видишь, к чему приводит развязная жизнь? Матери нет, отец – алкаш, девочка предоставлена сама себе, вот и влипла в какую-то историю. Она, как волчонок – того и гляди, в любой момент или в яму свалится, или в капкан попадёт. У неё такая судьба, понимаешь? Это пропащие люди.

- Не понимаю! Ты вообще когда-нибудь с кем-нибудь дружила?

Аня привстала на локтях и посмотрела блестящими от слёз глазами на мать.

- При чём тут это? Я тебя люблю, забочусь о том, чтобы ты была счастливой, чтобы замуж удачно вышла, внучат родила нам с папой.

- Вот – ты прежде всего думаешь о себе, а не обо мне!

Дарья Михайловна громко сглотнула слюну, передёрнула плечами и поправила причёску. Ей осенью исполнилось сорок лет, но в вечной гонке за благополучием и комфортом она перестала чувствовать приятные мелочи. Ей иногда хотелось прижаться к любимому чаду, послушать её сердце, но стена, постепенно вырастающая между ними по мере взросления дочери, мешала это сделать. Она боялась показаться сентиментальной, она же всё-таки начальник отдела кадров строительной компании «Счастьестрой», даже перед родной дочерью!

- Аня, мы с отцом стараемся для вас с Артёмом. Папа хочет начать стройку, может, Артём первый женится, может, ты, будете жить отдельно, - продолжила мать.

- Я не женюсь, - не понимая разницы между применением слов «жениться» и «выйти замуж», сказала дочь.

- Это почему?

- Я нетрадиционной ориентации, я ненавижу мужиков.

- Глупенькая, ты ещё маленькая, тебе только шестнадцать исполнится, влюбишься ещё!

Ане сильно хотелось сказать что-то язвительное наперекор маминому прилизанному настроению, назло её словам, назло её понятиям, чувствам.

- Нет, ты не поняла – я уже влюбилась, и это на всю жизнь, ясно?!

За окном послышался свистящий шум открывающихся ворот и шелест шипованных шин.

- Отец вернулся,- спокойно сказала Дарья Михайловна.

- О, ещё один праведник, перед ним ещё исповедоваться надо?

Аня, закинув на голову подушку, утонула в одеяле.

Дарья Михайловна оставила дочь и вышла в ярко освещённую гостиную. С экрана плазменного телевизора лилась приторная реклама, но от набора смешавшихся слов и мыслей немного закружилась голова. Мать нашла пульт и выключила нудный «оповещатель».

Евгений Петрович немного погремел обувью в прихожей, затем зашёл в ванную комнату и долго, минут десять, что-то отмывал. Войдя в гостиную, сразу заметил хмурое настроение жены, но вида не подал, обыграл шуткой.

- Даш, представляешь, в говно наступил, к деньгам, говорят. И где я его нашёл? Из машины практически не выходил, но чувствовал, что попахивает, даже засомневался в себе. Как Анька? Температура спала?

- Да, ей лучше. Катю пока не нашли.

- Блин, всё равно жалко девку, глазки у неё добрые, но хитрые. Живёт в таком «отстойнике». Папашка, наверно, рад будет, что избавился от обузы.

- Женя, нельзя так говорить! Ты же тоже отец.

- Хм, а ты что, думаешь, у него, кроме бутылки, в голове что-то осталось? Я тебя умоляю, не смеши! Артём где?

- Ищет её.

- Позвони, чтобы домой шёл ужинать. Ему на учёбу завтра, всё – каникулы кончились. Давай пожрать, а то я тебя съем,- пошутил глава семейства.

Дарья молча встала и поплыла на кухню, чтобы разогреть пиццу, специально приготовленную для больной дочери. Она так хотела, чтобы Евгений поговорил с ней, но никак не могла подобрать подходящих слов и подходящего момента. Её муж был непредсказуемым. Безусловно, он – кормилец, и его надо чтить и уважать, но его шутки, язвительные замечания и даже порой оскорбления были невыносимы, но должны были беспрекословно прощаться. Она устала находиться в постоянном стрессе, сто раз думала о возможности развода и размена имущества. Но каждый раз радужные картинки сменяла суровая, серая действительность. Так Дарья, как мышка, урывками хватала своё счастье, боясь попасться в лапы коту. А счастье её состояло в том, чтобы её дети сидели рядом, навострив огромные чебурашкины уши, и слушали её, раскрыв рот, и выполняли все её указания, как роботы. Чтобы муж стал ласковым и похоронил своё ехидство. А деньги? Да без них вообще возможно нормальное существование? Она не приняла всерьёз заявление дочери, но что-то неприятное и холодное залезло ей в душу.

Евгений Петрович звучно пережёвывал пиццу и улыбался. Вдруг в коридоре что-то скрипнуло, и они одновременно оглянулись. В дверном проёме стояла одетая дочь и напяливала на шею огромную вязаную муфту.

- Куда это наша красота собралась? - съязвил отец.

- Катю искать!

- Марш в кровать, ты больная!

- Сам ты больной,- рявкнула Аня и метнулась к входной двери,- вы меня не остановите!

- Точно «кукушка» поехала – Даш, посмотри, что вытворяет! Вот сучка! - выпалил Евгений и рванул за ней.

В четыре великанских шага он настиг дочь, схватил за капюшон куртки, но, так как куртка была незастёгнутая, Аня благополучно из неё выпорхнула и побежала вдоль улицы.

- Домой не возвращайся, живи с бомжами, если тебе так хочется! - выкрикнул он на всю улицу. Руки тряслись, рот переполняли, пытаясь выскочить наружу, нецензурные слова, в горле пересохло, обида и боль сковали сердце. Он вернулся в дом, сполз на стул и уронил куртку на пол.

- Убежала,- тихо выдавил он,- Даш, что делать?

Дарья Михайловна, боясь сказать что-то неправильное и тем самым накалить и без того непростую обстановку, просто пожала плечами, но после минутной паузы всё-таки произнесла:

- Дорогой, её надо искать и изолировать, другого выхода я не вижу.

 - Ты права, одевайся, увезём её в Симферополь к Ольге, под домашний арест,- вздохнул супруг.

- Она примет?

- Куда денется? Сестра же всё-таки! Я её сколько раз из навоза вытаскивал!

- А  школа, Жень?

- Разберёмся; ты хочешь дочь потерять? - вытаращил глаза и приподнял брови взволнованный муж.

Нашли они её через час в кафе недалеко от дома. Насильно, под немые, но понимающие взгляды посетителей, отец сгреб её в охапку, выволок на улицу и усадил на заднее сиденье авто.

В это же время в сырой и полутёмной комнатке Соколовых, казалось, стало ещё мрачнее и унылей. Роман собирался на суточное дежурство. Натягивая тёплые рабочие штаны, он с тяжестью пудовых жерновов проворачивал в голове мысли о прошедшем дне: «Где же она, пигалица, бегает? Пусть полиция ищет, главное, чтобы ничего криминального не натворила!»

- Может, со мной пойдёшь? – спросил Ваньку и сразу передумал,- нечего тебе там делать, сиди дома, Катьку жди, а если вернётся, то вместе ко мне приходите, я денег дам на еду.

- Хорошо, пап, мне завтра в школу, можно, я буду спать?

- Ложись на мой диван, там одеяло потеплей, да и Маруську позови, она хоть и кошка, а греет, как печка. Надо не забыть ей завтра тоже чего-то пожрать купить, хотя,- Роман усмехнулся,- пусть мышей ловит.  

Отец вышел и, не оборачиваясь, хлопнул фанерной дверью. Ваня взял любимую, немного потёртую по углам книжку Стивенсона, надел шапку, запеленал ноги в ватное одеяло, а синий клетчатый шерстяной плед накинул сверху и стал читать. Глаза слипались, сюжет никак не укладывался в голове, мысли о сестре побеждали детское невозмутимое сознание. Маруська перепугала его своим резким прыжком, но тут же успокоила урчанием и нежным придавливанием лапками.

- Что, Маруська, замёрзла? Залезай под одеяло. Есть хочешь? И я хочу, а нет ничего. Хотя я совсем забыл – у меня же есть «мивинка», я её припрятал, будешь? 

Он с хлопком открыл пакет с сухой вермишелью и стал, смачно хрустя, перелистывать странички книги, рассматривая картинки. Маруська понюхала вермишельку на ладошке мальчика, но есть отказалась, фыркнула и спрыгнула на пол. Ванька, полулёжа, жевал, жевал и постепенно стал проваливаться в сладкий сон.

«Ваня, братик, помоги, мне плохо!» - вдруг отчётливо услышал мальчик и вскочил с дивана; тусклая лампочка трещала под потолком, и ему показалось, что комнатка залита тяжёлым туманом. Ноги моментально замёрзли на ледяном, полусгнившем полу, и он опять запрыгнул под одеяло. За окном ветер разбушевался не на шутку, лил дождь, периодически нападая на стекло. Ваня свернулся клубком и съёжился, но сон никак не приходил. Он сильно зажмурил глаза, и перед ним возникла картинка – тёплая и светлая. Он вспомнил маму, её нежные руки, колыбельную и поцелуи на ночь. Когда её не стало, Катя заполнила холодную пустоту сестринской любовью и заботой. Он прижимался к ней, и в эти мгновения ничто не беспокоило маленькое сердечко, такая приятная нега растекалась по телу, и малыш проваливался в сладкий сон. А сейчас только Маруська, взгромоздившись на спину, урчала на всю комнату и дарила своё тепло. Мало-помалу Ваня успокоился и «отключился».

Папа Рома в это время дежурил с удовольствием, а вернее – с «поллитрой» удовольствия, неожиданно свалившейся на голову в лице незнакомца, внезапно появившегося с темнотой, но очень доброго и щедрого. Тот просто поругался с женой и искал, с кем выпить, вот и забрёл к Роману в сторожку – на огонёк. Гость так обрадовался, когда Роман согласился, только вот хозяин не рассчитал своих сил и после первых двухсот граммов  уснул мёртвым сном.

20. Кореша

Петров стоял около входа в театр им. Лавренева под навесом, укрывшись от мелкого, промозглого дождя. На улице уже стемнело, хотя часы на башне недавно пробили шесть раз. Он переминался с ноги на ногу и растирал озябшие руки. Шерстяная шапочка с козырьком продувалась со всех сторон, и сильно замёрзли уши. 

«Да где же этот Паца, блин! Говорил – в шесть, а его нет, и нет.  Да ещё телефон не отвечает. Неужели, как Серёга, «обломался»? А мне надо на это «дно» смотреть? Пусть полиция ищет! Так все «на мороз» и «выпадают», волонтёры хреновы! Ещё пять минут – и ухожу!» Только он подумал, как из темноты выскочил Кирилл с Ночкой. Он быстро и тяжело дышал, согревая пространство алыми щеками, глаза с отражающимися огоньками уличных фонарей блестели и улыбались. Его тёмно-синяя куртка с капюшоном, расстёгнутая наполовину, явно была сейчас для него абсолютно не нужным атрибутом одежды. Казалось, он пылал и светился изнутри. Ночка его, безусловно, дополняла: поблёскивая своей иссиня-чёрной шерстью, высунув розовый язык с чёрными прожилками, она смотрела прямо в глаза Илье своими бусинками и как будто извинялась.

- Извини, братан, задержались! Сегодня звонил Даня, просил проверить чердаки с 14-го дома.

- А  что, мы опять одни? Где все? Что, «сдулись»?  Два дня поискали – и всё, совесть чиста, типа долг выполнили? А девку как ветром сдуло, как волной смыло.  Слушай, давай тоже «обломаемся». Меня не «прёт» смотреть на эти наркоманские притоны и всякую грязь.

- Ты что, может, от нас зависит её жизнь! Нельзя так, раз взялись, то надо делать. Хотя, впрочем, как хочешь, я и один могу пойти, у меня Ночка есть.

Пацнов откашлялся и жирно сплюнул на мокрый асфальт.

- Повёрнутым ты стал со своей собакой. Возомнил  себя «бэтмэном»… Ладно, пошли, откуда начнём? Я уже Лизку три дня не видел, и кроссовок у меня течёт.

Ребята двинулись в сторону ближней пятиэтажки, сутулясь и втягивая шеи от порывов ледяного ветра. Ночка послушно плелась позади, поджав хвост.

- Вот бы ещё знать, в каком подъезде есть люк на чердак,- охнул Илья.

У Кирилла под курткой запиликал телефон. Он быстро нырнул рукой за пазуху и вынул дребезжащего «друга».

- О, Даня почему-то звонит! – сказал он, глядя на табло,- алло, я слушаю, говори!

В трубке слышался голос одноклассника, перемешанный с сильными порывами ветра.

- Паца, вы где?

- В начале «Остряков»(5); я с Илюхой, дом номер… Сейчас посмотрю, подожди, скажу. Во, есть – номер четырнадцать.

- Так, стойте на месте, я вам двух «пепсов» пришлю, легче в подъезд попасть, ну, в общем, разберётесь.

- Ха, «пепсов» нам не хватало; два бойца из ППС заменяют взвод СС,- смеялся Илья.

- О кей! Ждём.

Парнишки спрятались под навес около подъезда. Собака плюхнулась на стылый бетон и уткнула нос в лапы.

Ветер завывал и шелестел голыми ветками деревьев так, что создавалось впечатление, что он царапает саму душу, доставая до самых глубин неизведанного. С неба срывался мелкий дождь, перемешанный с небольшими льдинками; ветер подхватывал их и бросал в лицо, отчего ребята немного жмурились, когда смотрели друг на друга. Каждое произнесённое слово вызывало клубок пара, который поднимался под козырёк и незаметно таял.

- Илюха, а ты Лизку любишь? - неожиданно спросил Пацнов.

- Да, конечно, три раза в неделю, но бывает и чаще, смотря, как получается. Вот уже три дня не видел с этими поисками.

- Да я не в том смысле, Дон Жуан хренов, - Кирилл улыбнулся,- а как человека; что тебе в ней дорого?

- Ой, да не знаю. Красивая, безотказная, нежная, молчит, когда надо, когда надо, говорит.  В общем, пока меня устраивает; почему ты спрашиваешь? 

- Да так.

-Скажи, а ты почему ни с кем не «мылишься»? У тебя вроде была в школе Ленка, видитесь?

- Не, она в Киев с родителями учесала, когда мы в Россию перешли – у неё папа военный, не захотел присягу нарушать, им там лучше. Тогда связь и прервалась: ни в ВК, ни в Одноклассниках её нет. Я искал, хотел пообщаться, увидеться.

- Ты любил её?

- Не знаю, у меня же с ней ничего не было, так, пара поцелуев по пьяному делу, - взгрустнул Кирилл,- она как друг классная, поговорить, посмеяться с ней – в кайф. Вспоминаю её, конечно.

- Вот это – вообще как из прошлой жизни: я совсем забыл, какой ты, когда бухой, а раньше, помнишь, мы частенько по пивку ударяли. Ты весёлый такой, когда…  А, да ладно; скажи, что случилось, почему ты так поменялся? В школе сорвиголовой был, я думал, ты Ленку каждый день «шпилишь», она тебе в глаза заглядывала и тряслась вся, влюблена была, как собака в палку. Ой, извини, Ночка,- Илья по-благородному поклонился чёрной попутчице и продолжил,- да, девушку иметь  – это дело затратное: и туда и сюда ей надо сходить, а «выгулять» её сколько «бабла» надо, жуть! Если честно, я Лизку не хочу в жёны – всё-таки неинтересная она. Нет своего мнения, вялая какая-то, только красота, но это же ненадолго. Ну и что, что не курит и не пьёт, иначе я бы вообще не сел с ней на одну карусель.

- Мне кажется, что у меня всё впереди,- выдохнул пар Кирилл,- хочу, чтобы моя была не то чтоб красавица – простая, без «побрякушек» в голове. Я бы её в дом привёл, мамке в помощь. Но надо сначала профессию получить, чтоб по жизни ровно спину держать.

- Да, размечтался,- засмеялся Илья,- таких не бывает, если только в книжках, все они повёрнутые, тут некурящих – раз-два и обчёлся, а ты ещё хозяйственную хочешь. Ха-ха-ха! Ищи, ищи. Главное – найти такую, чтобы родаки у неё были с деньгами, и она чтоб не вякала, тогда в кайф будет жить, и «гульнуть» чтоб не запрещала. Вообще слово «любовь» – это отстой, нет таких чувств, муркота – вот и всё!

- Во, ребята идут! Сюда, сюда! - заорал Кирилл и стал усиленно размахивать руками.

Ночь поисков опять закончилась безрезультатно. Пацнов, шатаясь от усталости, перешагнул порог дома в третьем часу ночи. Сразу пошёл на кухню, насыпал в миску питомцу холодной каши, гремя при этом всем содержимым холодильника по очереди, а потом, не включая свет и спотыкаясь об мамины сапоги, в одежде завалился на диванчик. В комнате стояло жестокое амбре, но он ничего не почувствовал, а сразу провалился в бездну сна. Перед глазами мелькали картинки сегодняшнего вечера: мусор, бутылки, паки с одеждой шли друг за другом паровозом. Разговоры ППС-ников, состоящие в большинстве своём из матерных слов, гудели в голове непрерывным эхом. И вот – чёткая картинка всплыла из ниоткуда: чёрный, высокий человек возвышается над маленьким, беззащитным ангелочком, руки у него сложены в молитве, глаза завязаны. Он стоит на коленях и вымаливает у человека пощаду.

Кирилл проснулся, холодный пот заливал лицо. Он посмотрел на время в телефоне и, поняв, что до утра ещё далеко, опять провалился в сладкие объятия сна.

21. Чёрный человек

Остановив машину около ворот, он спокойной, уверенной походкой подошёл к багажнику и, открыв его, стал не спеша расставлять по углам содержимое.  Тихим вечером выходного дня  в гаражном кооперативе не было ни души. Неяркое январское солнце уже утонуло за двухэтажным гаражом, и холодный, стальной вечер медленно проглатывал окружающее пространство. Подлый тёмно-синий ветерок заскочил под меховой воротник чёрной удлинённой кожаной куртки. Человек резко вскинул плечи и передёрнулся.

С крысиным писком открылась дверь гаража, и в нос ударил ожидаемый запах. Мужчина скривил лицо, сильно зажмурив глаза, надул щёки, сдерживая рвотный рефлекс. Затем глубоко и звучно вздохнул два раза, натянул силиконовые перчатки и надел стерильную медицинскую маску. На ощупь пройдя вглубь гаража, он нажал выключатель, взял двумя пальцами огромную полиэтиленовую хозяйственную сумку и лихо сбежал по вертикальной лестнице, ведущей в подвал.

Жертва лежала неподвижно. Запах, витающий в небольшом помещении, беспощадно проникал сквозь маску, и человек опять раздул щёки, но в этот раз не сдержался, отпрыгнул в сторону, где его и вывернуло на пустые канистры в углу. Опять передёрнувшись каждой клеткой, он достал из брюк накрахмаленный платок и вытер губы, резко оглянулся на девушку и рывком оказался около неё. Внимательно осмотрел, нагнулся и приложил два пальца к вене на шее. Несколько секунд простоял, согнувшись, с сосредоточенным лицом, затем выпрямился, одним движением сорвал маску и ехидно хихикнул: «Хи, хи, хи – окочурилась!»

Поставил сумку рядом с жертвой, расстегнул и стал укладывать страшную ношу. Вытянул наверх и, боязливо оглядываясь по-тараканьи бегающими глазками, уложил её в багажник.

Сел за руль, закурил; сердце спокойно колыхалось в его пустой груди, чему он действительно удивился. Он подождал, пока прогреется двигатель, аккуратно вырулил между гаражами и пошелестел по асфальту.  Плавно нажал кнопку радиоприёмника, и нежная мелодия томно заполнила салон. Ритмично постукивая пальцами по рулю, он стал негромко подпевать известному исполнителю. На светофоре машина поравнялась с белым «Мицубиси» с очаровательной блондинкой с опухшими, кровавыми губами. Человек пригнул голову, мило улыбнулся и подмигнул. Блондинка от смущения бросила руль и стала нервно поправлять чёлку. Ловелас дал по газам и с пробуксовкой сорвался с места.

«Неплохо развлёкся, всё гладко прошло. Вроде следов не оставил никаких, псы-ищейки носы пообломают, чтобы меня обнаружить. Пусть хоть из штанов повыпрыгивают, но не найдут! Я уверен. Вот сейчас избавлюсь от «мусора» – и домой, в тёплую постельку, хорошо бы ванну принять и смыть всю эту грязь, а также неплохо было бы подумать ещё над одним вариантом. Чем больше потенциальных проституток «уберу», тем чище будет общество. Мир станет светлее, и другие побоятся выползать. Я этих потаскух за сто километров вижу и сквозь стены чую. И глаза у них, что ни говори, сразу выдают, кто есть кто! Ещё долго работать придётся, пока сил хватит.  А люди в будущем «спасибо» скажут, и легче дышать всем станет!»

Когда он подъехал к общественной свалке, улица позади уже утонула в мертвенно-туманном мраке, только небо, беззвёздное и безлунное, казалось, заглядывало своим темным взглядом в самую душу.  Он вытянул сумку и поставил её на краю склона, глубоко вздохнул и по-царски пнул ногой. Сумка, громко шурша, кубарем скатилась вниз.

22.  Стеклянные глаза

Будильник всё пиликал и пиликал, казалось, что он поселился прямо в голове. Кирилл приоткрыл глаза и на ощупь стукнул два раза по телефону, пытаясь попасть по кнопкам, и, к удивлению, нарушитель спокойствия умолк. Пацнов сладко потянулся и посмотрел в окно – за стеклом стояла кромешная тьма, и выползать из-под тёплого одеяла совсем не хотелось. «Эх, понедельник, понедельник; кто тебя придумал? Как неохота на учёбу идти!» Он натянул одеяло и укрылся с головой, погружаясь в сладкий послебудильниковый сон. Через несколько секунд Кирилл почувствовал, что что-то мокрое пробралось под одеяло и тыкается ему в руку.

- Ночка, будь человеком, дай ещё немного поспать! Ещё хотя бы пять минут.

Но питомица всё не унималась и уже начала стягивать с хозяина одеяло, схватив его зубами. За ночь дрова прогорели, и комната значительно остыла. Кирилл встал, потянулся и резко упал на пол; приняв упор лёжа, отжался тридцать раз. Ночка уже скулила под дверью.

- Да иду, иду, дай одеться, у меня же нет такой шубы!

 Кирилл накинул куртку с капюшоном прямо на футболку, на цыпочках подошёл к маме, поправил сползшее одеяло, нежно поцеловал и беззвучно вышел на улицу. Как только вышли за калитку, питомица ни с того ни с сего резко рванула в сторону балки.

- Куда ты? Ночка, ко мне! Кому сказал?! Что за дела?

А она неслась, не снижая темпа, только сверкали в темноте белые подушечки её задних лап. На какое-то время он потерял её из виду; балка, ещё полностью погружённая в ночной мрак, абсолютно не освещённая, создавала впечатление затягивающей пропасти. Утренний иней покрыл тонким, серебряным, скользким слоем траву; неудачно оступившись, Кирилл поскользнулся и некоторое расстояние прокатился на пятой точке. Он встал и максимально напряг зрение, чтобы увидеть Ночку в ночке. Но полная непроглядность давила на глаза, только вдалеке слышалось шуршание от карабканья собаки.

- Ночка, твою мать! - выругался Кирилл, - какого чёрта! Ко мне! Вот догоню – не посмотрю, что умная, отлуплю! Ёк-макарёк! Да что с тобой случилось? Глупая псина!

И вот он заметил тень, мелькнувшую на другой стороне балки; она уже поднималась наверх. Через секунду послышался пронзительный вой. Пацнов сразу узнал голос Ночки, остановился, как перед внезапно выросшей стеной, и онемел. Мелкая дрожь побежала по рукам, и перехватило дыхание. Кирилл опомнился и, опираясь руками о склон, цепляясь за высохшие прошлогодние кусты, стал подниматься по промёрзшей земле. Наконец, вскарабкавшись наверх, он оказался около своей любимицы. Та сидела около огромной хозяйственной сумки и протяжно, душераздирающе выла.

- Прекрати! Люди ещё спят! Ты чего убежала, я все руки расцарапал из-за тебя! Что это?

- Здесь она, здесь! Есть, живая! - кричал в голове голос мохнатого друга.

Молоток в груди бешено заколотился, Пацнов огляделся: огромная хозяйственная сумка лежала на боку посреди свалки мусора, уличный фонарь, расположенный недалеко, в гаражном кооперативе, бросал на них угрюмый, рассеянный свет. Дрожащими руками Кирилл расстегнул молнию: девушка с фарфоровым лицом, синими губами и слипшимися на лбу тёмно-каштановыми волосами со сгустками крови казалась неживой.

- Ты не ошиблась? Она точно живая? - беззвучно спросил парень.

Он молниеносно снял наручные часы и подставил к губам находки; через две секунды стёкла запотели.

«Боже, живая!» - вырвалось вслух.

Он аккуратно, за плечи, вытащил девушку из сумки, стянул с себя куртку, оставшись в одной футболке, и, придерживая пострадавшую за плечи, усадил и завернул её, как мумию. Руки-плети беспомощно свисали из-под укрытия.

Как стрела, мелькнула мысль: «Позвонить надо!» Он просунул руку в карман куртки, но от волнения не удержал телефон, и тот кубарем поскакал со склона.

- Бляха-муха, вот западло! - выругался Кирилл, аккуратно положил находку на землю и, по-крабьи, упираясь руками, покарабкался  за телефоном. Солнце ещё не взошло, но небо уже стало тёмно-синим, и в балке можно было что-то различить. Пацнов догнал телефон, прижал его к груди: «Только  не загл ючь!»

- Алло, полиция, я нашёл! Я нашёл девочку! Скорей; она точно жива! В «скорую» перезвоните! Я кто? Пацнов Кирилл Семёнович, местный! Красногорский! Ах, да; улица Танкистов, дом четыре. Где я? Не знаю, это балка между «Остряками» и Красной Горкой, кооператив гаражный какой-то. Давайте, очень жду!

Кирилл, опираясь руками о мёрзлую землю, лихо взобрался по склону. Ночка в это время облизала горячим языком лицо девочки, слюна блестела в свете фонаря небольшими комочками пены на лбу и щеках.

Высвободив руки несчастной, Пацнов стал их интенсивно растирать и дышать на них. По истечении нескольких минут усиленных растираний руки покрылись сначала светло-розовыми пятнами, затем пятна стали превращаться в волдыри. Спаситель испугался, стянул носки и напялил их на руки, освободил её ноги от обуви и начал плавно и нежно растирать. Ночка продолжала лизать лицо. Он почти ничего не чувствовал, щёки и уши горели огнём, мысли совсем спутались, и казалось, что мозги застыли от холода. Только механические движения и одна главная, больно пульсирующая мысль: «Хотя бы выжила, хотя бы спасти, где же эти врачи с полицией?!» Прошла, как ему казалось, целая вечность, прежде чем наверху зашуршали шины, и послышалось шарканье спускающихся с пригорка людей. Два рослых парня в полицейской форме налетели на него, как коршуны, и скрутили руки за спиной.

- Эй, эй, эй! Аккуратней! Я же нашёл!

- Разберёмся.

- Где «скорая»? Девочка жива!

- Сиди тихо, не вякай! Твоя собака? Скажи, чтобы домой бежала, а то сразу пристрелим, если рыпнется!

- Она не станет, она умная! Ночка, иди домой!

- Почему ты без куртки и босой? Сиди, не дёргайся, вон уже «скорая» приехала.

По склону бежали два санитара в синих утеплённых комбинезонах, оба придерживали носилки, и хрупкая молоденькая девушка с длинной толстой косой.

Девушка-врач приложила два пальца к сонной артерии и через несколько секунд, вскинув руки, прокричала: «Грузите на носилки, срочно, можем не успеть!»

Кирилл, сидя на корточках, закрыв руками глаза, ощущал себя, как будто он смотрит страшное, бесконечное кино. Всё проносилось перед ним, кадр за кадром: кто-то накинул на него куртку; кадр – унесли на носилках девушку; кадр – красные глаза рыжеусого полицейского в штатском, кривые зубы и неприятный запах лука, перемешанный табаком; кадр – поездка в полицейском «бобике», мелькающие картинки утреннего города, сонные лица на остановках общественного транспорта; кадр – камера с серыми, колючими стенами и деревянный широкий настил, не то скамейка, не то нары. Как только присел на него, сразу голову потянуло вниз, упал на бок и уснул.