Не трогай запястья

Эпилог. Мы расцветаем в холода.

— Подожди, — шепчет Чимин, комкая минову толстовку в области плеч. — Юнги-хён, ах…

Скользнув сзади ладонями под чиминову футболку, Мин оглаживает мягко поясницу, затем бёдра и бока, попутно широко вылизывая чужую шею. Ему мало, так чертовски мало. Он не может сделать с Паком и половины того, чего хочет. Будь его воля — он бы затолкал Чимина под свою кровать и велел не вылезать, сам бы только доставал по несколько раз в день, чтобы полюбоваться. Разглядывал бы только под одеялом, потому что «моё».

Юнги, в принципе, даже не знает большего проклятия, чем главный грех человека — жадность. У всех людей он проявляется инстинктивно, но Пак вызывает в старшем таких невообразимых размеров жадность, что становится порой даже страшно, потому что это уже граничит с помешательством или онкологией. Мин буквально погряз в жадности, а младший и не возражает, даже наоборот — делает всё для того, чтобы Юнги хотел его до стиснутых зубов. До крови. До болезненных спазмов внизу живота. Чимин делает Юнги жадным на самого себя и даже не старается скрыть это. Чего теперь-то греха таить, им ведь обоим это нравится.

— Юнги-я…

У Мина буквально едет крыша, когда Чимин произносит его имя так. Низко и с хрипотцой. Томно. С жаждой и упоительным желанием. Мурашки по спине и сухость в глотке. Юнги надавливает коленом, раздвигая ноги прижатого к двери миновой комнаты Пака. Тот отчего-то вздыхает.

— Намджун-хён просил нас собраться в зале через десять минут, — одним выдохом проговаривает Чимин, блаженно прикрывая глаза, когда старший выцеловывает пространство за ухом. — Ты не видел чат?

Кажется, Чимин уже не совсем соображает, прикусывая губу и окольцовывая шею Юнги руками. Рвано выдыхает через нос, невольно толкнувшись вперёд и проехавшись поднимающимся в пижамных штанах членом по коленке старшего.

— Нет, ты ведь отобрал у меня телефон, — тихо проговаривает Юнги между поцелуями, скользя ладонями по ямкам на пояснице и ниже.

— Потому что какого чёрта она пишет тебе не в рабочее время? — вся чиминова туманность спадает одним большим полотном, и он упирается ладонями в плечи старшего.

— Чимин-а, я работаю с Суран над проектом, и ты прекрасно знаешь, что мы общаемся исключительно по работе. Сколько можно строить из себя ревнивую суку? — Юнги отстраняется, раздражённо одёргивая смятую на собственном теле толстовку. — Почему как баба ведёшь себя ты, а жопу подставляю я?

— М-м, теперь у нас это так называется? — Чимин злится, что видно по такому же раздражённому взгляду, а затем злость разбавляется обидой, и он опускает плечи, поникнув. — Так не подставляй, а то чувство, будто тебя к этому принуждают.

Младший шипит и хлопает дверью быстрее, чем Юнги успевает схватить его за шиворот футболки и втащить обратно. Фыркнув, Мин смотрит на часы, отмечая, что у него ещё пять минут перед собранием. Через некоторое время Юнги, переодевшись в чёрную футболку, плюхается в кресло, наблюдая за надувшимся, словно розовый воздушный шарик, Чимином, который пристроился в углу дивана поближе к Хосоку. Юнги невольно прыскает смехом и качает головой, потому что обиды младшего обычно не длятся больше нескольких часов.

Уже месяц прошёл с их первого раза, и Юнги смог осознать этот факт только когда сел на твёрдый стул за завтраком и невольно «ойкнул» от боли, что змеёй проползла от поясницы по всему телу, словно разряд тока. Намджун заботливо взгромоздил свою ладонь на плечо друга, спрашивая, всё ли в порядке, пока тот заливался густой краской, а Тэхён просто гоготал. Юнги довольно быстро смирился со своим положением, решая просто довериться Чимину. Постепенно он привык к боли и дискомфорту так, что перестал замечать, чему, конечно, посодействовал секс три раза в неделю и тщательная растяжка во время водных процедур. На вторую неделю Юнги с грохочущим шоком осознал, что ему чертовски нравится, когда нечаянно кончил во время растяжки в душе.

— Кто-нибудь в курсе, что на этот раз? — буркнул Хосок, складывая ноги в позе лотоса.

Все отвлеклись от своих дел и разом покачали отрицательно головами. Тэхён сидел на полу, сознанием находясь где-то в своём мире, а Чонгук в своей обычной манере удобно расположил свою голову на чужих коленях, держа экран телефона над лицом и играя во что-то. Юнги, кажется, тысячу раз спрашивал у макнэ, что он нашёл в этом ненавистном самому Юнги чертовски странном Тэхёне. Тот всё отшучивался, ляпая что-то типа: «сложно объяснить», и тема как-то угасала, так и не получая своего развития со стороны Чонгука. Потом Юнги просто уловил, как тот смотрит на тэхёновы волосы. На руки. Как пялится на его затылок, думая, что его никто не видит. Пригляделся к самому Киму: и он туда же. Эти двое, кажется, очень влюблены. Юнги задался вопросом: а он выглядит таким же идиотом с полуулыбкой и искрящимся взглядом, когда смотрит на Чимина? Ещё не замечал за собой такого.

Одно Юнги знает точно: он на все сто процентов доверяет Чимину. Всё и вся. Настолько, что даже позволил брить себе ноги, когда они остались в общежитие одни и смогли принять вместе ванну. Юнги себе-то не всегда доверяет, когда дело касается бритья, а тут позволил это сделать кому-то другому. К слову, внимательности Чимину не занимать. Что-что, а ноги он бреет просто искусно, очень нежно и аккуратно, вместе с тем тщательно. Наверное именно поэтому каждый раз заканчивается сумбурным жарким сексом прямо в чёртовой ванне.

Если серьёзно, то доверие для Юнги — это большой риск, ведь всегда есть вероятность ошибки. Но если бояться этого риска, то жизнь теряет все свои краски, обесцвечивается, пустеет. Доверие — это то, что позволяет ей наполниться, и Юнги осознал. Это тот самый урок, который он выучил за прошедшие полгода: если хочешь, чтобы жизнь была наполнена событиями, эмоциями, чувствами, то научись доверять. Научись рисковать.

Сокджин сидел во втором углу дивана, удерживая на коленях ноутбук и клацая по вкладкам с какими-то сайтами. Юнги закатил глаза, потому что даёт десять Сокджинов из десяти, что старший заказывает очередную фуру корма для Одэна. Когда Мин перевёл взгляд на Пака и заметил, что они с Хосоком о чём-то переговариваются, в комнату вошёл Намджун, а за ним будто летела серая гроховая туча, привязанная к руке, словно гелиевый шарик.

— Ну наконец-то, — Хосок устроился поудобнее, а Юнги почему-то сглотнул, потому что воздух вокруг наполнился каким-то липким напряжением. — Чего стряслось-то?

— Да, что за срочность? — подал голос Чимин, а Юнги вообще не понимал, с чего все так приумножили важность разговора. Наверное, в этом виноват один засранец, что заныкал его телефон чёрт знает где.

— У меня назрел очень серьёзный разговор, ребята, — тяжело вздохнул Намджун, усаживаясь в кресло напротив Юнги. Он поставил локти на колени, сплетая пальцы в замок на уровне губ, и всем стало ясно, потому что такая поза означала красный свет.

— Не томи, чего пугаешь так, — обеспокоенно заверещал Хосок.

Двое младших подозрительно затихли, Тэхён перестал играться с волосами Чонгука, а глаза младшего забегали, и Юнги бы заметил это, если бы соображал чуточку адекватнее. Если бы рассудок не помутнился за долю секунды. Он знает. Сердце в грудной клетке вдруг забилось, как заведённое. Руки вспотели. Он смотрит на Намджуна и не может избавиться от липучего скользкого волнения, что к чертям сбивает дыхание.

— Двое из вас не могут, видимо, набраться смелости, чтобы самим вот так собрать нас и во всём сознаться, — Намджун нахмурился, кидая мимолётный взгляд в сторону Юнги, а у Мина внутри всё просто упало. — Поэтому я решил сделать всё это за них. До этого я думал, что мы честны друг с друг-

— Да, — вдруг хрипит Юнги, с трудом сглатывая, когда видит, как Чимин втягивает голову в плечи. — Это только моя вина, ладно? Это опять я…

Пять пар глаз устремляются в его сторону, и если бы не то, что бушует внутри, он бы уловил недоумение, что буквально искрится в глазах Джуна.

— В смысле? — не понимает он, глядя на Юнги так, словно у того на голове кактусы выросли.

— Следовало сперва подойти и поговорить об этом со мной, Намджун-а, а не выносить это вот так, — с неподдельной обидой в голосе и взгляде Юнги смотрит на парня. — Я-то думал, что мы друзья.

— Мы друзья, но при чём тут вообще ты? — Джун невольно жестикулирует руками в знак недоумения, но Юнги не может проанализировать ситуацию целиком. Он вдруг тонет в своих мыслях.

Стоит ли схватить Намджуна за руку и утащить, чтобы помешать ему рассказать? Ведь если поговорить с ним наедине, то он, скорее всего, поймёт и даст время разобраться. Или стоит позволить ему сказать, а потом просто отрицать? Притвориться идиотом, который вообще впервые слышит подобный бред? Даже скривиться немного, типа отвратительно. Но зачем? Зачем всё отрицать? Проходит несколько секунд, когда Юнги смотрит на застывшего Чимина, который даже не взглянул в его сторону. И Мин понимает. Понимает абсолютно всё. Плевать, что подумают ребята. Плевать, как они отнесутся к этому.

Это же такое счастье: знать, что не ошибся в человеке, что ему действительно можно доверять.

Это же такое счастье: знать, что внутренний голос тебя не подвёл, и ты сделал всё правильно.

И, в конечном итоге, это же такое счастье: доверять жизни и давать ей возможность продолжаться, быть разной, полосатой, но всегда наполненной. Событиями, людьми, чувствами, доверием и…

Любовью?

— Я, кажется, реально люблю его, — произносит приглушённо Юнги, переводя плавно взгляд с Пака на Намджуна. Повисает гробовая тишина. — Чимин-и. И вам с этим придётся смириться. Всем вам, Намджун-а.

Где-то под правым ухом Джин роняет ноутбук, а Намджун челюсть. Тэхён звонко шлёпает ладонью по лбу, Чонгук почему-то хохочет, как идиот, а Хосок бледнеет. Юнги возвращает дрожащий взгляд на Чимина, глаза которого широко распахнуты и устремлены прямо на него. Блестят и дрожат. В них смесь то ли шока, то ли отчаяния с проблесками… Счастья?

— Он один из лучших людей, которых я встречал. И так уж вышло, — с полуулыбкой продолжает Мин. — Мы через многое прошли и ещё пройдём, и я уважаю вас всех, ребята… Но как бы вы к этому ни отнеслись: мне всё равно. Что бы вы мне ни говорили, но на то, что происходит между мной и Чимином, вы не сможете никак повлиять. Впервые я не завишу от чужого мнения, впервые мне до такой степени плевать, потому что я просто люблю и всё. Если вам есть, что сказать, то…

— Я не понял, — отойдя от помутнения и ступора, Намджун продолжает пялиться во все глаза на Юнги. — Постой-постой, то есть… Ты хочешь сказать, что вы… Вы тоже?!

— В смысле тоже? — Юнги хмурится, невольно цепляя взглядом Тэхёна, что по-прежнему держит руку у лица, и тут-то он осознаёт, каким идиотом оказался.

Пиздец.

— Я так-то хотел поговорить о Чонгуке и Тэхёне, и прежде это было обговорено с ними, — не своим голосом хрипит лидер. — То есть… Ты мне сейчас заявляешь, что вы с Чимином тоже состоите в этой голубятне? Это шутки такие?

— В смысле Чонгук-а и Тэхён?! — Сокджин распахивает глаза.

Хосок становится белее простыни. Чонгук гогочет, надрывая живот. Намджун не может перестать материться и кричать. Юнги смотрит на Пака, Чимин смотрит в ответ. По его щекам текут слёзы, но при этом он посмеивается со всей этой ситуации, прикрывая рот очаровательной ладонью. И во всём окружающем их ужасе это самое главное для Юнги. Он никого не слышит и не видит вокруг.

Больше ничего не имеет значения кроме Чимина, который даёт ему свой ответ, произнося его одними губами.

Спустя три месяца.

— Не трогай меня, — шипит Юнги и выдёргивает свой локоть из чиминовой хватки, наклоняясь ближе к зеркалу с лампочками, какие обычно бывают в гримёрных.

— Но мы должны вернуться к ребятам, скоро объявят номинантов, а ты вдруг сбежал, — настаивает Пак, опуская в недоумении бровь. — Да что с тобой случилось?

— Нихера, — бурчит Мин, поправляя лацканы своего блестящего пиджака. — После того, как нас объявили победителями, первый, к кому ты полез обниматься это Ли-грёбанный-Тэмин. Почему он, сука, всегда волшебным образом оказывается рядом с тобой?

— Ах, так вот, в чём дело, — Чимин улыбается этой своей обворожительной улыбкой, и старший стискивает зубы, чтобы удержать под покровом эту злость, которая ускользает от одного чиминова вида. — Хён ревнует?

Чимин чуть склоняется своими блестящими пухлыми губами над миновым ухом, последний вопрос нашёптывая и пуская тем самым мурашки по спине. Юнги ненавидит Тэмина. Ненавидит Чимина. Ненавидит стилистов, которые одели Пака в чёрную рубашку с вырезом до самой груди. Ненавидит парикмахеров, которые сделали младшему эту чёртову укладку. Ненавидит визажистов, которые его красят. Ненавидит этот узкий пиджак с блестящими камнями. Ненавидит эти длинные серьги. Ненавидит тинт на пухлых губах. Ненавидит себя за то, что не справляется с чиминовой ахуенностью.

— Меня просто достало то, что рядом с тобой ошиваются всякие левые хёны, когда ты в таком виде, — Мин отворачивается, краснея. — А ты и рад…

— Тэмин-хён не левый, — Чимин с раздражением хмурит идеально накрашенные брови. — Пора бы уже свыкнуться с тем, что он мой друг, поэтому…

— Ну вот тогда и вали продолжать добиваться его задницы, раз не левый, — шипит Юнги, толкая младшего в плечо своим плечом, затем направляется к двери, чтобы поскорее скрыться из гримёрной и от своей собственной ущербности. Цепкие пальцы хватают за запястья, и уже через несколько секунд Юнги прижимают передом к стене.

Он ненавидит себя. Именно себя. Есть определённые границы, которые Юнги обозначил для себя… И очень, честно, очень-очень сильно старался соблюдать. Но Чимин всегда находит его слабое место. Он знает его слабое место, из-за которого всё и началось. Быть может, именно для этого и есть Пак Чимин в жизни Юнги. Чтобы в темноте его комнаты, в глубине кровати обнимать старшего, целовать его запястья и дарить ему возможность хоть на миг проявить слабость, которой он не может показать никому другому. И отдавать ему своё тепло, уверенность в завтрашнем дне и самом себе, потому что другие только отнимают это всё. Юнги не зря всегда думал, что чувства делают слабее. Но он давно принял эту слабость, она желанна.

— Ты же знаешь, хён, — Чимин прижимается сзади, а Мин думает о том, что этот парень такой разный: на публике обворожительный одуванчик, а в такие моменты больше напоминает венерину мухоловку. — Что мне не нужны никакие задницы, кроме одной…

На последних словах Чимин пахом вжимается в миновы ягодицы, а старший дрожит, потому что запястья… Как всегда чёртовы запястья. У каждого есть своя кнопка, надо только знать, где нажать.

— Ты ужасен, даже для тебя это слишком вульгарно. Отпусти, — шепчет Юнги, прикрывая глаза, потому что Пак прекрасно знает все слабости, начиная поглаживать выступающие на запястьях венки подушечками больших пальцев. Тело подкашивает изнутри. — Нам нужно идти…

— У нас ещё есть время, — проговаривает Пак, разворачивая Юнги и впечатываясь в распахнутые тонкие губы своими.

Юнги будто углекислого газа вдохнул. Он потеет, у него вставший член, сбивается к чертям дыхание и размазывается бальзам по губам. Поцелуй очень рваный и торопливый. Спешно Чимин оглаживает миновы бока, целуя с напором, позволяя языкам встретиться, и тянет старшего за чёрный галстук ближе, теснее, проталкивая язык глубже. Юнги теряется, тонет в ощущениях и в Чимине, отвечает, жмётся невольно ближе, но вместе с тем мычит:

— Нас могут увидеть.

— Тогда нужно сбежать…

Пока Чимин поспешно тащит распалённого покрасневшего Юнги к дверям туалета, тот осипшим от возбуждения голосом верещит:

— Нам нельзя испачкать одежду, Чимин-а.

— Мы осторожно.

— Волосы нельзя трогать.

— Хорошо.

— И времени немного...

— Да, поэтому поторопись.

— А ещё пообещай, что не будешь трогать запястья, — проговаривает Мин и поспешно расстёгивает чёрные брюки трясущимися пальцами, когда его проталкивают в кабинку туалета.

— Обещаю.

Но это обещание Чимин, конечно же, нарушает.