Я слышала себя, будто издалека — голос дрогнул и снова затих, но мысль была одна и неотвратимая: нужно уходить.
Слова Виктора о том, что Воланд — опасен, раскололи мир на «до» и «после». До — были дни привычной униженности, скольжения по поверхности чужой жизни; после — была ночь, что ворвалась в меня, оставив ожоги и пустоту. И теперь каждая мелочь в доме Тейлоров казалась острее: шелест занавески — как шёпот заговоров, шаг в коридоре — как приближение бури.
Внутри всё сжималось не только от страха за себя. Меня съедало чувство вины и тревоги за Тейлора. Что, если последствия не обойдут его стороной? Что, если мое бегство станет триггером для чего-то ужасного? Мысль о том, что из-за меня кто-то может пострадать — давила сильнее любой угрозы. Я понимала: бежать — значит оставить след; ос
