Песня для тумана

Нойды

Тем утром Ульв встал не поздно, а очень поздно. Сигрид успела разделать ягнёнка, разложить мясо по бокам очага, придавить раскалёнными камнями, принести из погреба сыр, масло, испечь хлеб и озаботиться прочей мелкой снедью. По опыту молодая супруга знала, что муж проснётся голодным.

Ел он молча. Медленно прожевал мясо, рассеянно разгрыз несколько сушёных слив, небрежно раздавил в руке пару орешков, аккуратно выбрал ядрышки. Сигрид, чуть смущаясь, протянула скир*: впервые приготовила сама от начала до конца.

Ульв ел, не отрывая взгляда от супруги. Дочь ярла улыбнулась: на губах мужа остались белые влажные следы, совсем как у младенца. Он, кажется, заметил это, потому что тщательно, неторопливо, всё так же не отрывая взгляда от Сигрид, облизнулся.

Ей больше не было смешно. Вдруг стало очень жарко. В зелёных глазах снова появились золотые искры.

– Я женился на тебе потому, – размеренно сказал Ульв, – что на других условиях твой отец не согласился тебя отдать. А ты мне нужна.

– Нужна? – Сигрид едва выдавила из себя это короткое слово, так пересохло в горле. Грудь сжало сладким томлением ожидания. – Только я?

– Эрик же только в тебя влюблён, – пожал плечами Ульв и сжал в ладони ещё один орех. Скорлупа громко треснула. Сигрид вздрогнула.

– Эрик? – девушка, только что ярко-розовая, сильно побледнела. – А он тут при чём?

– Видишь ли, – Ульв задумчиво перекатывал несколько орешков в ладони, – я должен быть уверен, что он не выберется живым из Зелёных Холмов. А если выберется, то хотя бы никого за собой не приведёт.

– Что? – Сигрид обессиленно упала на лавку напротив. – Как?.. Почему?

– Туман, – заявил Ульв с таким видом, будто это всё объясняло. Супруга непонимающе уставилась на него. Стейнсон вздохнул.

– Твоему ненаглядному приспичило грабить ирландцев аккурат в Самайн. Но это бы ещё полбеды. Ему непременно нужно было изнасиловать девчонку под омелой…

– Эрик не такой! – выкрикнула Сигрид, в отчаянии запустив в мужа полотенцем. Но промахнулась.

– Жёнушка, – снисходительно-ласково произнёс Ульв, – ты хоть знаешь, откуда дети берутся?

Юная супруга залилась смущённым румянцем, а мужчина продолжил как ни в чём ни бывало:

 – …трахнуть девчонку у самой границы холмов, под священным дубом Кенн Круаха. И по роковой случайности у неё как раз при себе оказалась семейная реликвия – золотой серп. Предугадать такое редкостное стечение обстоятельств было невозможно. Даже мне. Но самое поразительное в том, что твоему Эрику удалось вернуться из-за грани. И королева Мэб теперь спит и видит, как бы повторить его путь и покинуть холмы, туман вот привязала... Я не могу этого допустить. 

Ульв говорил так твёрдо и невозмутимо, что Сигрид не оставалось ничего, кроме как поверить каждому слову. Стейнсон продолжал щёлкать орешки, а у его жены голова шла кругом. Чудовищных усилий стоило просто оставаться сидеть, а не валяться по полу, рыдая и выдирая волосы. Воображение рисовало Эрика. Бездонные синие глаза, рыжие вихры, широкие плечи, могучие руки… сжимающие другую женщину. Сигрид ясно, до боли отчётливо вспомнила видение в омуте. И страсть на лице любимого, жадно припавшего губами к шее незнакомки. Судя по её улыбке, эту брать силой не пришлось бы.

– Его очаровали феи, да? – сдавленно проговорила несчастная брошенная дочь ярла.

– По крайней мере, пытались, – отозвался Ульв. У него кончились орехи.

– И… он теперь останется там? Навсегда? Будет есть, пить и… – Сигрид запнулась, но всё-таки произнесла: – спать с ними?

– Нет, не думаю. Королева Мэб прикажет ему вернуться. Я позаботился, чтобы после того, как туман снова коснётся берегов Ирландии, Эрик стал неуязвим для чар преследования Дикой Охоты. Но она, конечно, заметит мои руны. Так что попытается заставить его взять кого-нибудь с собой. Кого-нибудь, кто пройдёт как нитка в угольное ушко и откроет феям путь в мир людей. Ты мне нужна, чтоб этого не допустить.

– Не проще ли было просто у***ь Эрика? – безжизненным тоном спросила девушка. Ульв с сомнением повертел в руке сушёную ежевику. Отложил в сторону.

– Я собирался, на самом деле. И его, и весь его хирд. Но твой отец был против. Болтал что-то про долг и честь ярла.

Впервые в своей брачной жизни Сигрид заплакала. Ульв тихо, незаметно сел рядом и стал гладить её по волосам. Слёзы текли и текли, будто воды Эльфюсау, и, кажется, уже положили начало ручейку, впадающему в море. Тогда Стейнсон заговорил:

– Запомни, девочка: нет ничего сильней настоящей любви. Она в песок сотрёт камни, она ливнем зальёт огонь, она вихрем пролетит через море, она развеет любой морок. – Его голос был мягким и тёплым, как весенний ветерок, дурманящим и сладким, как хмельной мёд. – Самое могучее колдовство, самое смертоносное оружие – это любовь. Никто и ничто не сможет ей противостоять.

Сигрид всхлипнула и уткнулась мужу в грудь. Его рубашка немедленно увлажнилась.

– Ульв! – от слёз нос совсем опух, прозвучало гнусаво, – а та… ну, в омуте которая… это королева Мэб была?

Стейнсон тихо рассмеялся. Словно горсть драгоценных бусин рассыпал.

– Нет. Просто маленькая фея. Ничего особенного.

– А… королева. Она какая? – Сигрид действительно было интересно. Она уже успокоилась. А вот на лицо Ульва словно наползла тень. Скулы заострились, а глаза вместо весенней листвы застыли узорчатым малахитом.

– Она… другая. Если увидишь, ни с кем не перепутаешь. Но, надеюсь, никогда не увидишь.

* Скир (исл. Skyr /ˈscɪːr̥/) — традиционный исландский молочный продукт, фильтрованный йогурт. Скир напоминает нечто среднее между сметаной и творожной массой, имеет кисловатый вкус и густую консистенцию

_______________________________

***

Если вас зовут Пёрышком, вы ожидаете, что в жизни вам не придётся поднимать ничего тяжелее перелётного паучка.

Викинг весил, кажется, как целый Мировой Змей. Снимая его с дуба, болотный огонёк приложила Эрика об дерево. Несколько раз. В том числе и головой.

– А дальше? – отчаяние притушило волшебный блеск глаз. Волочь эту неподъёмную тушу Пёрышко не сможет. А когда вернётся однорогая…

В руку ткнулось мокрое и холодное. Пёс викинга глядел на болотную фею умным взглядом.

***

Тёмные глаза королевы Мэб больше не метали молнии. Они были холодны, как северное море, с берегов которого начинали путь чёрные стаи драккаров. Прекрасное лицо повелительницы фей дышало спокойствием и уверенностью. Длинные бледные пальцы перебирали в воздухе, будто королева играла на арфе. Это, конечно, было не так. Она играла на тумане. Геро не сразу решилась подойти.

– Говори. – Мэб не глядела в её сторону, но альва низко поклонилась.

– Вы предсказываете будущее не хуже филида, моя королева, – почтительно сообщила Геро. – Пёрышко погрузила рыжего на собаку и повезла на болото.

– Если бы филиды могли предсказывать будущее, их бы не перерезали, как телят. – Мэб сделала глубокий вдох и закрыла глаза, подставляя всходящему солнцу лицо.

В Самайн, когда викингам удалось уйти, Геро опасалась бешеного гнева королевы. Тем удивительнее было увидеть улыбку на её губах. Впервые за многие годы зима в Ирландии выдалась мягкой, а весна ранней. Вот и теперь Мэб витала в облаках. Альва напомнила себе, что неуёмное любопытство уже лишило её рога. Но тут же подумала: от одного рога толку в любом случае немного – можно и второй раз счастья попытать.

– Как вы узнали, моя королева?

– А что ещё оставалось бедной девочке? – Рассветный луч окрасил бледные щёки лёгким румянцем. – Она ведь слышала, как пел Бард.

– Я тоже слышала, моя королева. – Любопытство, снедавшее Геро, затмевало собой даже жажду мести. Мэб покачала головой.

– Нет. Он пел не для тебя. Наш маленький предатель не может по своей прихоти вызывать чувства – только усиливать те, что уже есть.

Геро растерянно молчала. Королева обернулась и открыла глаза.

–  Пёрышко тебя ненавидит. За гордость, за высокомерие, за силу, за смелость и за удачливость. Даже за твои рога. А тут мужчина. Такой же сильный, смелый, удачливый. И твой враг.

– Меня ненавидит Пёрышко? Я даже не знала, что такой болотный огонёк существует.

Улыбка королевы теплела, подобно весеннему утру.

– Именно за это яростнее всего и ненавидят. Больно быть тем, кого не замечают.

– Но какой прок в этом Барду? – выпалила альва. – И откуда он мог знать?

– Он не знал, конечно. – Кучерявые облачка разбрелись по небу, как стадо овечек. – Но у него тоже не было выбора: Ульв слишком далеко. Нет колдовства сильнее любви, её Бард и использовал. Викинг этот молодой и смазливый… был. – Улыбка Геро вовсе не казалась тёплой и мечтательной. – Наверное, есть у него зазноба за северным морем. А может, даже и не одна.

– Опасно ведь, – совсем осмелела альва. – Чем длиннее цепь, тем легче порвать. А Бард такой хитрый, предусмотрительный… почему сам ближе не подошёл?

– Он не осмелится, – вроде бы, ничего в  королеве не изменилось. Но Геро вдруг вспомнила золотого бога Кенн Круаха. И подумала, что после его убийства сама Мэб – Сокрытая Туманом.

 – Скоро Бельтайн.

***

Вестника ярла Сигрид узнала: частенько болтала с ним в доме отца. Как, кажется, давно это было… «О, Вар и Фрейя! – вздохнула юная супруга Ульва Стейнсона. – Всю жизнь вы мне разделили на «до» и «после». Вы и Ульв. А вот Эрик… Эрик…»

– Он ещё спит, – тихо ответила Сигрид, не глядя на парня – думала о своём.

Вестника звали Бьорн, но на медведя он совсем не походил, напротив, был худым и щуплым. Для викинга. А вот по сравнению с этим… со Стейнсоном…

– Спит, так проснётся, – хмуро сказал парень и плечом отодвинул хозяйку дома из проёма двери. У, как ярлову дочку замордовал, выродок. Недаром Альвгейр на него чуть зубами не скрипит. Уж каким солнышком Сигрид была – любуйся да грейся. Как Бьорн на неё заглядывался… не то чтобы всерьёз: куда ему с Эриком тягаться. Так то Эрик, а тут… поговаривают, чуть ли не за колдуна ярл дочку отдал. Сколько в том правды – сразу не скажешь. Но что Сигрид тенью самой себя стала – он и без колдовского зрения видит.

– Вставай! – произнёс Бьорн самым низким голосом, на который был способен. И даже занёс ногу, чтобы по ложу садануть, но хозяин дома открыл глаза. Юноше показалось, что он со всего размаха по скале засадил. Ступня заныла.

Ульв чуть приподнялся на локте и вытянул в сторону руку. Сигрид проворно вложила в ладонь мужа кубок. Не вода и не мёд: пахнуло ягодным духом. Над сосудом вился ароматный пар: жена с утра отвар сделала.

Пока Стейнсон пил, вестник исподлобья глядел то на него, то на Сигрид, стоящую рядом. Пустые глаза, искусанные губы…

– Нечего разлёживаться, – зло бросил Бьорн. – Ярл приказал тебе к морю явиться!

Ульв продолжал неторопливо пить. Закончив, всё так же, не глядя, протянул кубок Сигрид.

– Ярл. Приказал. Тебе. – его слова падали, как камни. – Явиться. Сюда. И сделать… что?

Парень чуть не зарычал. А ведь он, и правда, забыл!

– Вот! – презрительно, как ему казалось, а на самом деле неловко и поспешно, сунул Стейнсону кусок коры с нацарапанными рунами. Тот бросил на послание всего один взгляд и подскочил, как ужаленный.

Бьорн с неприкрытым злорадством наблюдал за торопливо одевающимся карликом. Если бы молодой викинг умел разбирать руны, злорадство его и вовсе не знало бы границ, ибо ярл Альвгейр написал:

«Неси сюда свой кобелиный х*р, урод. Твоя баба меня с ума сведёт».

***

Пёрышко не разбиралась во врачевании. Болотный огонёк в топь заманивать должен, особо внимательным – клады указывать. По большим праздникам – иллюминантом на балу королевы фей служить. А вот лечить… да ещё людей! Этому её не учили.

Пёрышко со вздохом поправила повязку на изуродованном глазу викинга. Одна надежда на Геро. Ей-то не сложно! Сидам живое существо вылечить или цветок вырастить – всё равно, что цвергу нож выковать или камней драгоценных из недр земли достать. Альвы!

Убивать Эрика однорогая не собиралась. По крайней мере, убивать быстро. Позаботилась, должно быть, чтоб рана побыстрее затянулась. Вон, уже, и жар спадать начал…

Очнулся Эрик от того, что Болли лизнул его в нос. Тихо приподнялся на локте, огляделся. Небольшая комнатка, деревянные стены, на которых развешаны полки, стоят горшки и мелкая утварь. Короба, плетёнки, какие-то мешочки. Разноцветные камешки весело поблескивают, потолок теряется где-то в полутьме.

Смутно знакомая девушка стоит спиной, наклонившись к столу, что-то помешивает в глиняной чашке. Тончайшая ткань платья соблазнительно обрисовывает крутые бёдра. Иногда Эрику мечталось, чтоб такие формы были у его Сигрид. Нет, он, конечно, и так её любил, но втайне надеялся, что с возрастом округлости станут более пышными. Соратники даже подшучивали над ним: забудь, мол! На Альвгейра погляди – даром, что суровый воин, а в кости тонок, будто ясень молодой. И Хельга его такая же была – мышка-норушка. Что только в ней нашёл? Но, видно, было что-то. Дважды сватался Альвгейр, дважды от ворот поворот получал. А на третий тогдашний ярл чужака из селения выгнал. Несколько лет ни слуху, ни духу не было, но всё же золотоволосый вернулся. И на этот раз привёл свой хирд. Людей у него было не так уж много, но все как один – берсерки. Так Альвгейр стал ярлом, а Хельга – его женой.

Пока Эрик вспоминал старые россказни, девушка закончила возиться с чашкой и обернулась. Тут же испуганно вскрикнула. В стороны разлетелись глиняные черепки, жаркое варево впитывалось в земляной пол, но Эрику не было до этого дела: он, наконец, узнал эту женщину и теперь крепко держал за запястье.

– Ты! – одноглазый викинг как две капли воды был похож на оскалившегося Болли. – С этой однорогой заодно!

– Нет! – Пёрышко не могла отвести расширившихся от ужаса глаз от безобразной раны на лице Эрика. – Если она узнает, то убьёт меня. И, – тут уголки пухлых губок горько опустились, – ей ничего за это не будет. Геро – альва, любимица королевы Мэб. Таким, как она, всё дозволено. Унижать тех, кто оказался для них слишком хорош. Издеваться, мучить…

– Так ты что же, спасла меня? – синий глаз подозрительно окинул болотный огонёк, вопросительно встретился с глазом Болли. Пёс спокойно лежал у стола, дружелюбно помахивал хвостом.

– Не спасла, – тяжело вздохнула Пёрышко. – Никто не может покинуть край волшебных холмов. А здесь нас рано или поздно найдут. И тогда… – девушка не договорила, только всхлипнула. Глаза тотчас же наполнились слезами.

– Так чего ради ты меня с дуба сняла? – ухмыльнулся Эрик и притянул собеседницу поближе. Как ни странно, чувствовал он себя отдохнувшим и полным сил. Даже глаз почти не болел. Думать о глазе просто не хотелось.

– А что делать было? – снова всхлипнула Пёрышко. – Ты уже второй день висел. Рана почти зажила.  А она ведь обещала, что… – Болотный огонёк опустила глаза пониже пояса викинга. Он проследил её взгляд и обнаружил, что лежал под шкурой совершенно голый. Тут же на ум пришло, что раздеть его, кроме этой воздушной феи, было просто некому.

– Я никогда не видела таких… как ты, – тихо сообщила Пёрышко, мимолётно касаясь мускулистой груди. – После того, как Бард сбежал, мужчин совсем мало осталось. Да и те всё больше за альвами бегают. – Узкая девичья ладошка скользнула вниз, прошлась по животу. – Даже Пак… а я, а мне…

Юная фея раскраснелась ещё сильнее, сама подалась вперёд и вдруг выпалила:

– Это всё королева! Она всех извела! Ледышка неприступная! Бард ведь служить ей взялся, каких только подвигов ни совершал, какие песни пел, а она всё на него, как на пустое место смотрела. Будто и нет его вовсе, просто ветер в ветвях шумит. Кто ж такое вытерпит? Вот он и…

Во второй раз выслушивать бредни про какого-то Барда Эрику вовсе не улыбалось, так что он, не мешкая, прервал поток красноречия самым действенным способом, который пришёл ему в голову. Мягкие, чуть влажные губы феи сначала испуганно вздрогнули… а потом ответили горячо и жадно. Упругая, идеальной формы грудь сама легла в руку. «Эдакой доброго воина можно вскормить», – подумалось викингу. Вторая рука тем временем вздёрнула паутинку платья и проверяла, подходят ли бёдра для рождения героев. Бёдра, определённо, подходили. И подходили не только для этого.

Эрик решительно повалил Пёрышко на лавку.

Удостоверившись, что у хозяина всё хорошо, Болли потихоньку выбрался наружу. Дразнящий запах белой волчицы давно уже будоражил пса, и только преданность заставляла его сопротивляться зову крови.

Волчица с независимым видом стояла неподалёку от входа в жилище болотного огонька. Кокетливо повела мордочкой, игриво приподняла пушистый хвост. У неё была течка.

***

Ульв не успел ещё и штанов зашнуровать, как Сигрид повисла у него на руке:

– Возьми с собой! Я по отцу скучаю!

Муж поглядел рассеянно, даже не ухмыльнулся.

– Идём.

Потянул к себе рубаху, но вдруг замер, словно к чему-то прислушался, тонкие губы чуть дрогнули в улыбке. Небрежно, будто какую-то мешковину, швырнул тончайшую шерсть под ноги. Не только Сигрид, но и Бьорн с любопытством наблюдали, как Стейнсон откинул крышку резного сундука и бережно достал оттуда ярко расшитую одежду. Жёлтый, красный и чёрный цвета переплетались замысловатыми узорами из кругов и ромбов, по центру бежало целое стадо оленей. Один из них, самый крупный и красивый, стоял поодаль, задумчиво опустив голову.

Ульв влез в рубаху, затянул пояс. На груди у него, примерно напротив сердца, пришлась фигурка расправившей крылья красной уточки.

***

На побережье оказалось многолюдно: всё селение высыпало к воде. Оно и не мудрено: не каждый день доводится увидеть настоящего колдуна-саама. А уж тем более двух. Сухонькая, сморщенная, как первый весенний гриб, старушка опиралась на руку Альвгейра и, посмеиваясь, еле-еле переставляла ноги, смешно раскачиваясь при ходьбе. Она что-то тихо лепетала, и спина ярла становилась всё напряжённее и напряжённее. Отстав на полшага, за ними шёл молодой темноволосый мужчина. Его наряд, с меховой оторочкой и поясом, увешанным металлическими кольцами, показался забавным кому-то из молодёжи. Но не успел шутник и рта раскрыть, как схлопотал затрещину от хирдмана ярла. Сурово зыркнув, воин оттеснил юношу назад. Тот непонимающе уставился в широкую спину.

– Поосторожней с ними, мальчик, – глаза старого Дага блестели юношеским восхищением. – Я ещё помню трудные времена, когда приходилось покупать у саамов не только попутный ветер, но и дождевые тучи. И обходилось недёшево, скажу я тебе. Хотя оно того стоило. Не выпускай из клетки души вздорного зуйка необдуманных слов. Побереги ярлу казну.

– Покупать… ветер? – недоумённо спросил юноша.

– Попутный! – весело поднял вверх палец старик. – Даёт тебе шаман верёвочку, а на ней три узелка. Выходишь в море, развязываешь один, и до самого заката тебе дует в спину. Главное, не дурить – все сразу не развязать.

– А что тогда будет? – заинтересовался молодой викинг, следующей весной уже рассчитывавший на собственный драккар.

– Плохо будет, – вздохнул старик и погладил бороду, скрывавшую горьковато-мудрую усмешку человека, с высоты преклонных лет вспоминающего ошибки молодости.

Молодой шаман прошёл мимо, никак не показав, что слышал разговор. И Альвгейр позавидовал его самообладанию. Самому ярлу с каждой минутой всё труднее было сохранять любезное выражение лица гостеприимного хозяина.

Стейнсону, поджидавшему гостей уже у входа в медовый зал, Альвгейр обрадовался, как родному. Цепкие пальцы старушки выпустили, наконец, предплечье ярла, позволив тому вздохнуть с облегчением. Сигрид подбежала к отцу, но Ульв этого не заметил. Он смотрел только на седовласую гостью. Смотрел так пристально, что та, неожиданно и для себя, и для своего молодого спутника, смутилась.

– Что ты улыбаешься, Волк, – сказала старушка по-девичьи звонким голосом, – будто видишь перед собой не трухлявую колоду, а молодую красавицу, которой волосы распустил?

– Я её и вижу, – ответил Ульв, не переставая улыбаться. Его голос, напротив, прозвучал низко, почти хрипло. Стейнсон, наконец, оторвал взгляд от лица гостьи и перевёл его на гостя. – Это твой сын?

Весёлые морщинки солнечными лучиками разбежались по лицу женщины. Сухонькая ладошка задела чёрную прядь, ласково погладила Ульва по гладко выбритой щеке.

– Это мой средний внук. Мой и Медведя. Знаешь, сколько зим прошло с тех пор, как вы оставили Суоми?

– Я не считал, – ответил Ульв, продолжая рассматривать молодого мужчину в диковинной одежде. Тот встретил взгляд твёрдо, но без вызова, почтительно наклонил голову, выказывая уважение.

– Из него получился хороший нойд*, – уверенно сказал Ульв.

– Получится когда-нибудь, – старушка обернулась и ласково посмотрела на внука. – Чему хотела, я успела его научить. А остальное уже самому придётся у духов выпытывать.

Она лукаво сощурилась, отчего пришли в движение мелкие складочки вокруг глаз.

– Если духи, помимо Мяндаша**, захотят с ним говорить.

Ульв бережно подхватил женщину под руки.

– Пойдём, Акка***, ты устала с дороги. Я налью тебе мёда, чтоб согреть тело и спою песню, чтоб порадовать душу.

Старушка с притворной строгостью шлёпнула его по руке.

– Всё бы тебе шутки шутить, насмешник-волк. Я не Луна, чтобы ты мне песни пел.  И даже не утка… – тонкий, как веточка, палец, осторожно разгладил вышивку на рубахе Стейнсона. – Но мне приятно, что ты её хранишь…

________

*Нойд – жрец-шаман, носитель духа-предка. При определённых обстоятельствах способен превращаться в соответствующее животное.

**Мяндаш – саамское божество. Серебристо-белый черноголовый олень с золотыми рогами и полузакрытыми глазами: их огонь так ярок, что человек может ослепнуть от их сияния.

***Акка – (фин. Akka – утка). Одно из саамских божеств, прародительница людей и животных.

***

– О чём они говорят? – Сигрид нетерпеливо дёрнула Альвгейра за рукав. Беседа велась на языке саамов, и никто из викингов ни слова не понимал.

– Просто болтают. – Ярл хмурился. Нахальная шаманка всегда его злила. А её внезапное появление не сулило ничего хорошего. – Не виделись давно.

– Это его мать? – девушка присматривалась к саамке с явным любопытством. Альвгейр даже закашлялся.

– Нет, не мать… просто знала его когда-то. Давно.

– А тебя?

– И меня, – нехотя отозвался отец. – Но… не так близко.

Бьорн, стоявший тут же, поблизости, готовый следовать за Сигрид и защищать девушку от возможных притязаний смехотворного шамана, понял, что кому-то придётся защищать старуху-шаманку от притязаний дочери ярла. Сигрид явно вознамерилась свести с ней короткое знакомство.

Гостья же тем временем сделала шажок назад, оглядела любопытно глазеющую на неё толпу, убедилась, что всё внимание принадлежит ей, и произнесла разборчиво, громко и почти правильно на языке викингов:

– Твоя твёрдость вернула мир нашей земле, Ульв. Теперь дети оленя и медведя живут рядом, но духи предков велели передать тебе: грань тонка, а Скрытая Туманом сильна, как никогда, даже до северных берегов докатились её чары. Знай же, что нойды саамов на твоей стороне.

Она сделала попытку поклониться, но Стейнсон проворно поймал её за плечи и прижал к груди. Его тонкие губы были плотно сжаты, а взгляд задумчив.

Существовал довольно сложный ритуал, согласно которому ярл принимал знатных гостей, и согласно которому их рассаживали. Но Стейнсон непреклонно заявил:

– Она не викинг и не женщина викинга. Она – нойд. Я хочу, чтобы Акка сидела во главе стола.

Старуха лукаво поглядела на напряжённого Альвгейра и с неожиданной мягкостью произнесла:

– Будет вам, почестями меряться. Я сюда не для того явилась. Стара я уже с духами воевать. Онни, подойди. Вы мужчины, вам и совет держать. А меня, вон, – ясные серые глаза безошибочно нашли в толпе дочь Альвгейра, – девочка проводит. Устала я с дороги, ноги уже не те…

Ульв покосился на Сигрид с лёгким сомнением, но всё же сказал:

– Акка – дорогой гость для меня. Будь к ней внимательна. И не вздумай готовить рыбу.

Бьорн перехватил взгляд Альвгейра и понял его без слов: кивнул едва заметно. Шаман Онни поклонился старухе, признавая её право распоряжаться, и подошёл к Ульву. На Альвгейра он обратил не больше внимания, чем на ярких тупиков, встречавших лодку саамов на побережье.

Стейнсон мотнул головой в направлении исполинских дверей медового зала.

– Давайте, раньше сядем, раньше встанем.

– Время дорого, – подтвердил Онни приятным низким голосом. Это были первые слова, которые от него услышали викинги.

***

Сигрид заботливо подхватила под руку старушку-гостью, но стоило мужчинам скрыться в пиршественном зале, как смешная семенящая походка шаманки сменилась галопом, достойным молодой оленихи. Бьорн, вынужденный передвигаться скрытно, за женщинами едва поспевал. Сигрид же старуха почти волочила за собой, весело посмеиваясь.

– Так ты, значит, дочка Альвгейра и жена Ульва. Породнились, стало быть. Вот не ожидала, не ожидала. Муженёк твой полон сюрпризов.

– И не только он, Акка, – захлёбываясь от быстрого бега, пробормотала Сигрид.

Из-за спины старушки раскатился горошинами дробный скорый смешок.

– Это от возраста, деточка. Доживи до моих лет, и о тебе люди невесть что думать будут. Что уж про таких, как Ульв с твоим папочкой говорить…

– А… что про них можно… говорить? – Сигрид не хватало дыхания. – Расскажите, пожалуйста! Я папу что не спрошу о прошлом, он хмурится, Ульв – смеётся, а кто они, откуда… у нас тут никто не знает.

– Да и немудрено, – старушка повернулась, блеснула жемчужно-белыми ровными зубами. – Много ли викингов до седин доживают? Только мамку перестал с****ь – на корабль да в море. А там уж кто вернулся, кто на дне морском очнулся…

– Очнулся?

– Ой, да не слушай, меня, старую, болтаю всё, болтаю…

Сигрид между тем задумалась, есть ли среди викингов действительно пожилые. Ауд казался ей древним старцем, но был ещё крепок телом и духом, седина только тронула его тёмные кудри.

– У нас есть старый Даг, – радостно вспомнила дочь ярла.

– Это одноногий? – проявила неожиданную осведомлённость её спутница и снова прыснула смешком. – Помню его, помню. Мальчишкой ещё. Ветер попутный у меня покупал. – И снова залилась смехом, звонким, по-девчоночьи чистым.

– Они с отцом в ваши земли ходили? – осторожно закинула удочку Сигрид. Про покупку ветра она не очень поняла, но раз покупал, а не силой брал, стало быть, не с набегом были, а мирно разошлись.

– Нет, – отозвалась старушка, постепенно сбавляя шаг. Женщины оказались у стены леса, и только сейчас Сигрид поняла, что не она вела гостью к дому, а та тащила её за собой какими-то тайными тропами.

– Дорога там, – попыталась девушка, наконец, задать направление.

– Срежем чуток, – непреклонно заявила шаманка и снова дёрнула Сигрид за руку. Та только ойкнула.

– Нет, – продолжала старуха так спокойно, будто не шла по дремучему лесу, полному злых, оголодавших за зиму медведей, а сидела за прялкой в тепле и уюте мужниного дома, – Даг ещё прежде Альвгейра проплывал. Два драккара у них было. Он один в живых и остался. А папочка твой его с собой согласился забрать. Вот тот и помалкивает. Да и про нас болтать… – старуха хихикнула, но не договорила: в чаще раздался треск.

«Ну вот! – безнадёжно подумала Сигрид, разглядывая огромного, как гора, медведя, неторопливо вышедшего им навстречу. – Погибать дурной смертью во цвете лет из-за выжившей из ума старухи!» Медведь, впрочем, не казался злым и голодным. Он подошёл вразвалочку, мягко переставляя огромные лапы, осторожно ткнулся широким лбом в бок старухи.

– Ну вот и ты, – шаманка погладила бурую морду. – Не утерпел… гляди только, маленькую не напугай.

Медведь лениво покосился в сторону Сигрид, пробурчал что-то, не размыкая пасти, и снова уставился на саамку преданно, будто Болли на Эрика. Недолго думая, старуха стала взбираться медведю на спину. Тот услужливо присел, а когда она устроилась, посеменил прочь, удостоив дочь ярла только отрывистого презрительного фырканья.

– Иди сюда, девонька, не бойся, – весело выкрикнула старуха с высоты косматого зверя. – Наверх не приглашаю, уж извини, больно он до юбок падок. Но у тебя ножки молодые, глядишь, не отвалятся по дороге. А потеряешься – что я мужу твоему скажу?

Сигрид опасливо приблизилась.

– Это какое-то колдовство?

– Ой, да какое это колдовство, – небрежно, как от мухи, отмахнулась старуха. – Это нойд-медведь, мой муж.

– Как это – муж? – округлила глаза Сигрид. – Вот этот?

На этот раз рассмеялся даже медведь. Не то что рассмеялся, а зафыркал, так что даже расчихался.

– А у тебя – волк, – хохотнула шаманка. – Не съел пока, как я погляжу. Так нойд это человек всё-таки, большую часть времени. Только при камлании дух предка в себя впускает, настоящим зверем делается. А что по мирам ходить умеет… так мало ли кто что умеет. А вот Ульв…

– А что Ульв? – вырвалось у Сигрид с таким нетерпеливым любопытством, что медведь, которого она уже забыла бояться, снова расчихался от смеха.