Найду тебя во тьме

11. Поиметь можно по-разному

        Вот и прошла почти половина практики. Степан с непривычным сожалением уставился в окно, за которым разгоралось утро нового дня. Он и так провозился полночи на раскладушке, пытаясь понять, что это вчера было. Представив своё поведение со стороны, Стёпа даже немного покраснел. Повёл себя, как мама, когда она ссорится с отцом. Ушёл в комнату, хлопнув дверью. Парень вздохнул, недовольно поёжившись. Вот уж чего он от себя не ожидал… Хотя чего тут удивляться? Морзе усмехнулся, проводив взглядом голубя, мелькнувшего за окном, в щели штор. Когда к тебе выказывает интерес мужчина, это польстит только девчонке. Не парню же, в конце-концов. Тоже мне, если рядом, то можно лапы тянуть, что ли? Степан прекрасно понял, что произошло на кухне прошлым днём. Было такое ощущение, что ещё пара секунд, и Сват просто набросится. Порез на большом пальце левой руки ощутимо защипало при одном только воспоминании. 

Морзе сердито скосил глаза в сторону дрыхнущего на диване Свата. Какого чёрта эта зараза спит в зале? У него же тут ещё две комнаты, в каждой из которых есть или кровать, или раскладное кресло. Так нет же, именно в зале! Похоже, придётся самому перебраться в одну из этих камер, пусть комфортных, но размером намного уступавших залу. Степан потрепал за холку подошедшую лабрадоршу, которая уже начала намекать на прогулку. Но парень сделал вид, что намёков сегодня не понимает. И вообще, его собака, вот пусть сам и гуляет. А Степан Аркадьевич Мороз будет исполнять своё профессиональный долг – готовить завтрак слепому. Парень осторожно, чтобы не скрипнула, поднялся с раскладушки. Фишка тут же навострила уши в надежде на чудо, но почти сразу поняла, что мир пуст и вреден для одной страдающей от физиологии собаки. И степенно удалилась в прихожую, где пока ещё флегматично загремела своей сбруей. 

Наскоро умывшись, Стёпа привычно облачился в шорты, но тут же одёрнул себя. Видит, не видит, какая разница. Хватит вести себя по-детски. На работе он, или где? Студент нехотя влез в джинсы и бесформенную футболку. После чего отправился на кухню. Прикрыв дверь, парень первым делом вымыл посуду, оставшуюся после вчерашнего визита друзей Бехтерева. Сквозь шум воды он услышал, как Фишка с лаем встретила подъём хозяина. Через какое-то время в доме воцарилась тишина. Сват повёл себя и свою собаку-поводыря гулять. Степан раздражённо бухнул тарелку в мойку и почти с ненавистью глянул на дверь кухни. Даже не заглянул… И х**н с тобой, золотая рыбка. Студент порылся в шкафах, поставил на плиту сковороду и принялся жарить яичницу. И опять не смог удержаться от того, чтобы не намудрить. В итоге получилось нечто среднее между болтуньей и омлетом с помидорами, болгарским перцем и остатками колбасы. 

Пока эти двое шлялись по улице, портя клумбы и протирая асфальт, студент успел позавтракать и заняться своим черновиком будущей курсовой. Конечно, до сего знаменательного документа был ещё целый курс, но Степан умел думать о будущем. И каждый день практики вёл записи, изучал кое-какие учебники, прикладывал к ним свой мизерный опыт, сравнивал… Когда в прихожей хлопнула дверь, и в зал ворвалась оптимистичная туша лабрадорши, Морзе как раз успел поставить точку после целой страницы, посвящённой социальной адаптации инвалидов в первые годы после получения приобретённого физического недостатка. Так что спрятать тетрадь было делом секунды. В зал степенно вплыл Сват, всем своим видом говоря о том, что надо бы пошуметь некоторым притихшим. Степан сказал: 

- Завтрак готов. 

- Я смотрю, по утрам у тебя наблюдается резкое уменьшение физической памяти, - отозвался Бехтерев, недовольно шевельнув уголками губ. 

- Так, значит, сегодня вы будете системным администратором, - Морзе усмехнулся. – И с чего такой вывод? 

- Словарный запас уменьшается. Надо проводить дефрагментацию и починку битых кластеров, - Сват явно был не в настроении. И Морзе решил, что не будет нагнетать обстановку. Не для того он здесь прописался на время практики. Степан кивнул сам себе и сказал: 

- Тогда это надо делать нам обоим. 

- Что, совсем всё видно? – хмуро спросил Бехтерев, прошёл мимо Степана на кухню и привычно обшарил хозяйство. Он сам достал себе тарелку из сушилки, наложил еды, брякнул всё это дело на стол, вооружился вилкой и уселся завтракать. Всё это время Степан молчал, наблюдая. Вид у фотографа был как у асфальтоукладчика, наехавшего на малолитражку… Вроде бы что-то такое попалось на пути, но что это было? По трафарету не поймёшь. Степан хихикнул сравнению, родившемуся в голове. А Бехтерев раздражённо брякнул вилкой по тарелке: 

- Чёрт, я чувствую себя, как провинившийся муж! Ты так и будешь там стоять, смотреть и ржать? 

На лице Свата не было даже тени улыбки. Степан вдруг с удивлением понял, что фотограф всерьёз обижен… Что тому было причиной, вчерашний вечер или какая-нибудь гадость на прогулке, гадать было бесполезно. Но студент почувствовал какую-то вину и мгновенно ощетинился: 

- Я могу ещё и не такое. Мне побегать с закрытыми глазами и покрякать? Любой каприз клиента для нас закон. 

Бехтерева почти перекосило. На его лице ожили желваки, но тут же облик фотографа вернулся в исходное состояние. А студент ощутил раскаяние и сказал: 

- Простите, пожалуйста. Я не хотел… 

- Ну, почему же, - ответил Сват. – В кои-то веки вы искренны, Степан Аркадьевич. Приносить извинения за вчерашнее не буду. Не вижу смысла, раз всё так. 

Он встал с табурета, спокойно прошёл мимо студента в зал и удалился в ту комнату, где стоял платяной шкаф. Спустя несколько минут фотограф появился уже в строгом чёрном костюме с бордовой рубашкой. Степан от досады прикусил губу. Ну вот, Бехтерев вернулся к своим привычкам. Студенту стало тоскливо от того, что он не смог удержаться и наболтал всякой хрени. Было такое ощущение, словно он, сам ещё мелкий шкет, покусился на яркую игрушку соседского пацана, у которого она была первой за много дней. Захотелось надавать самому себе по шее. Морзе вздохнул, а Сват ровным голосом сказал: 

- Я по делам, на весь день, наверное. Съездите домой? Или найдёте себе занятие в моей скромной квартире? 

- У вас тут дел ещё непочатый край, - ответил студент. – Хочу сегодня навести порядок в комнате с книжными полками. 

- Кстати, о книгах, - голос Свата чуть дрогнул. – Мне понадобится ваша помощь. Хочу часть из них подарить местной библиотеке, а остаток отвезти в детский дом. Поможете мне рассортировать их, когда я вернусь? 

- Конечно, - с некоторым недоумением ответил Стёпа. Просьба его озадачила. Два года фотограф хранил свою библиотеку, а тут вдруг решил избавиться… Наверное, ему действительно нужна была помощь, решил парень. Бехтерев свистнул Фишку, а ещё через десять минут они ушли. Студент растерянно осмотрелся. На душе было поганенько. Парень пробормотал: 

- Трудотерапия ещё никому не вредила. Может, хотя бы так завяжу язык узлом. Какой же я придурок, ляпнуть такое слепому… Идиот. 

Он вздохнул – вчера тоже повёл себя, как не пойми кто. Обиделся, мать его, на инвалида, который сам не знает, чего хочет. Может, если бы Сват всё-таки дал себе волю, стало легче? Дал бы в глаз, оба успокоились, и всё было бы замечательно. Хуже всего то, что они опять обращались друг к другу на «вы». Степан скривился, как от зубной боли, прошёл в ванную комнату, нашёл там кусок какой-то тряпки, увлажнил её и двинулся в комнату, когда-то явно бывшую кабинетом. Со злостью глянув на высокие стеллажи с книгами , занимавшие две стены, Стёпа ринулся «в бой». 

Спустя два часа, когда последняя книга была аккуратно протёрта от пыли и возвращена на место, студент чувствовал себя выжатой ветошью. Зато нудная работа хорошо прочистила мозги, дав возможность забыть на время о собственных косяках и о недоумке с собакой, которая ни в чём не виновата, кстати. Степан улыбнулся, сходил умыться, а затем расположился на диване. Главный подвиг, запланированный на сегодня, он выполнил. Думал, даже дольше будет возиться, но раздрай, поселившийся внутри, придал ускорения. Взгляд студента остановился на персональном компьютере Бехтерева. Стёпа прищурился, момент был самый подходящий, чтобы просмотреть те самые фотографии. Студент подошёл к компу, включил системник и уселся в крутящееся кресло перед столом. Машина была довольно навороченная. Не в последней комплектации, конечно, но года два в апгрейде не нуждалась. 

Степан прекрасно помнил, где Сват хранил свои фотографии. Антонина тогда показала обстоятельно. Но чёрт дёрнул открыть не папку с надписью «наугад», а соседнюю, обозначенную какими-то цифрами. Там тоже был список фотографий, и Степан машинально открыл первый файл, после чего замер с открытым ртом, запылав лицом, ушами, шеей и вообще всем, что могло покраснеть. Это была откровенная порнуха, причём – гейская. Студент зажмурился на мгновение, но любопытство взяло верх. Он сглотнул и пролистал на следующую фотку, а потом на ещё одну… Через минуту его охватил уже не жар. Это было что-то другое, тоже горячее, но наполненное мятым стыдом, дрожью по всему телу и внезапной тяжестью в паху. Степан окаменел, осознав, как его тело отреагировало на увиденное. Внутри всё сдавило, глаза словно припорошило тончайшим песком, сердце застучало как-то по-особенному мягко, бодро и до стука о рёбра. Парень щёлкнул курсором ещё раз по стрелочке перемотки. И выдохнул сквозь зубы. На новой фотографии были какой-то чернявый парень и Сват. Девственно голые, они занимались тем, что всегда казалось Степану непонятным и странным. Взгляд парня упал на запечатлённое лицо Святослава. Оно было слегка запрокинуто и сосредоточено до полной расслабленности. Бехтерев закусил нижнюю губу, прикрыв наполовину глаза. И, судя по затопившей обоих на фотографии истоме, парочка витала вовсе не перед фотокамерой. Они были где-то в своём мире. Где Сват вёл странный танец, обхватив партнёра ладонями за талию со спины. Стёпа вдруг отчётливо увидел вместо того чернявого кого-то другого. Словно в зеркало посмотрел. И мгновенно закрыл папку, судорожно облизав пересохшие губы. Давить в груди не перестало. Как и внизу живота. Рука на мышке задрожала, студент резко встал с кресла и охнул от неприятных ощущений в джинсах. Он глянул вниз и протянул: 

- Ой, ё-о-о-о-о-о… 

Да, точно, его тело действительно отреагировало на фотографии, да ещё как. Студент втянул живот, запустил руку под ремень и поправил заклинивший орган. Стало немного легче, но совсем чуть-чуть. Морзе в растрёпанных чувствах уселся обратно перед компьютером, но теперь открыл уже нужную папку. И через несколько секунд погрузился в совершенно другие ощущения. Это были восторг и умиротворение. Почти сразу Морзе отбросил странные мысли о себе, роившиеся в голове. Об этом ему сейчас думать не хотелось. 

Особо понравившихся фотографий, сделанных вслепую, набралось четыре десятка. Старательно скопировав их, Степан создал новую папку и поместил туда копии. Мгновения уличной жизни, пойманные слепым фотографом, были, с точки зрения студента, гениальны в своей случайности. Улицы, машины, люди, крыши домов, зимой, весной, летом и осенью… Словно снайперские выстрелы в привычную жизнь. На снимках была жизнь, привычная всем и каждому, но пойманная в такие моменты, когда начинает казаться, что стирается грань между сном, мечтой и бытом. Всё-таки Бехтерев – гениальный фотограф, понял окончательно Стёпа. Даже вслепую он делал снимки, какие другой не сможет сделать, даже имея десять глаз. Ещё раз отсмотрев материал, студент выключил компьютер и в полном восторге взъерошил себе волосы на голове. Ведь всё это достойно выставки! Степан даже подскочил от этой мысли. И в полной уверенности в своей правоте решил, что, когда Сват вернётся, обязательно поговорит с ним на эту тему. Студент представил, как озарится лицо фотографа. Он был готов на что угодно, чтобы вернуть улыбку на лицо этого гада и извращенца. И понимание этого совсем не смутило студента. Для друга можно сделать что угодно. 

Остаток дня пролетел на волне приподнятого настроения. Приготовив на ужин какую-то чепуху из крабовых палочек, риса и морской капусты, впрочем, вполне съедобную, Степан встретил вернувшегося Бехтерева чуть ли у порога. Как ни странно, обрадовались этому оба гулёны. Фишка запрыгала с таким энтузиазмом, что чуть на голову не залезла, а Сват немного растерянно улыбнулся. Студент тут же увёл собаку мыть лапы. И уже позже, минут через пятнадцать, фотограф и практикант сидели за столом, поглощая ужин. Пару раз Степан ловил Свата на том, что тот с некоторым удивлением замирает на долю секунды. Было видно, что Бехтерев начал расслабляться. Когда еда была уничтожена, на кухне ещё какое-то время раздавалось чавканье Фишки, накинувшейся на свой корм оголодавшей пираньей. Сват с умильным видом послушал самый лучший концерт для любого собачника и сказал: 

- Знаешь, Аркадьевич, боюсь, мне начинает нравиться, что меня встречают с улицы. И не кто-нибудь, а именно ты. 

Стёпа смутился, но тут же ринулся в омут с головой: 

- Нам надо поговорить. 

- Что-то случилось? – Бехтерев мгновенно напрягся, застыв на табурете. 

- Когда твои друзья приходили в первый раз… При мне, то есть, - уточнил студент. – Антонина мне кое-что показала. Да чего там, кое-что… Твои фотографии на компьютере. 

С лица фотографа словно схлынула жизнь, но Степан не придал этому значения. Его распирало от желания поделиться своим восторгом. Он продолжил: 

- Ты не представляешь, что ты делаешь с фотоаппаратом. Эти снимки прекрасны. Почему ты не устраиваешь выставки? Там у тебя такое! Просто закачаешься! Один кот рядом со снеговиком чего стоит. Это же настоящее искусство! Мне мама всегда говорила, что ты гений с фотоаппаратом, теперь и я так считаю. 

По мере того, как Стёпа говорил, Бехтерев мрачнел всё больше, а студент не унимался: 

- Я отобрал штук сорок фотографий в отдельную папку, которые можно выставить в любой галерее, как мне кажется. 

- Кажется, значит? – в голосе Свата зазвенела такая холодная ярость, что студент осёкся. – Креститься не пробовал? И позволь спросить тебя, парень, вот о чём. Как ты посмел влезть в мой компьютер без разрешения? 

- Но я… - начал Степан, и был остановлен тем, что Сват вскочил на ноги, с грохотом опрокинув табурет. Сват был бледен и предельно напряжён. Он тихо продолжил: 

- Тебе никто в детстве не объяснял, что читать чужие письма нельзя? Никто не рассказал, что лазить в чужих вещах – это плохо? И для начала вот что, Степан Аркадьевич. Больше ты не суёшь нос, куда не просят. Это понятно? 

- Да, - тихо ответил Степан, чувствуя, как ноги становятся ватными. Это не был страх. Что-то намного хуже проникло в тело. И это что-то было сплетено из понимания, что он опять натворил полной хрени, и родившегося горького чувства, что не надо было забывать, кто есть кто. В своём восторге Морзе потерял разум, но ведь ему хотелось сделать для Свата хоть что-то по-настоящему хорошее. Губы парня дрогнули, глаза подёрнулись блестящей плёнкой, но он больше не издал ни звука. Бехтерев постоял в полной тишине с полминуты, а потом снова заговорил: 

- Во-вторых, парень, ты забыл, что находишься здесь только потому, что я позволил. Пошёл навстречу Ирине Валерьевне. И завтра я ей позвоню и спрошу, знает ли она, что подселила ко мне практически вора? 

Степан судорожно втянул в себя воздух. Его пальцы сжались, а в голове зазвенела струна слепящей обиды. Морзе, не веря своим ушам, посмотрел в лицо фотографу и сказал: 

- Вот, значит, как. 

- Помолчи, - отрезал Сват. – В-третьих, только я буду решать, что мне делать с моими фотографиями. И ни одна блядь не может мне тут говорить, что я должен делать. Заруби себе это на носу. 

- Так я ещё и блядь, - теперь уже вскочил парень. – Может, ты и таксу мою вычислил? 

- Сам скажешь, - презрительно сказал Бехтерев, обошёл стол и встал около Степана. – Тебя разложить и заплатить? 

Морзе растерялся, глядя в такое близкое лицо. Глаза фотографа были практически безжизненны, как будто из них что-то только что вынули. Губы Бехтерева дрожали, а на висках бились тонкие жилки, с трепетом переживая срыв хозяина. Степан пробормотал: 

- Прости… Я думал, что ты сам о таком мечтаешь. Наверное, ошибся. Я не хотел, чтобы всё вот так… Просто я идиот, решил почему-то, что мы не чужие. 

Ему захотелось прикоснуться к белому лицу Свата, в уголках глаз которого проступили невесомые капли. Студент почувствовал горячий ком в горле, а потом молча развернулся и пошёл в зал, где взял свою сумку и стал собирать вещи. В груди давило нещадно, жарко и свирепо. Что-то мешало сфокусировать взгляд, и Стёпа вскользь провёл ладонью по лицу, с отстранённым удивлением увидев на коже влагу. Горечь переполнила всё его существо. Студент сцепил зубы, кривясь от злости на собственную слабость. Всё было плохо, неожиданно, неправильно… Но это было. Он криво усмехнулся, а потом медленно разобрал содержимое сумки  обратно. Ну, уж нет, чёртов придурок. Так легко не отделаешься. 

Именно в этот момент стёпин сотовый завибрировал в требовательном экстазе вызова. Студент увидел, что звонит Зиганшина, и решил ответить, дабы не было чего: 

- Алло. 

- Вечер добрый, Степан Аркадьевич! – бодро сказала женщина. – Извините за неурочный звонок. Просто решила лишний раз убедиться, что у вас всё в порядке… 

Вот уж точно, в полном. Стёпа криво улыбнулся и ровным голосом сказал: 

- Всё идеально, Ирина Валерьевна. Никаких эксцессов. 

- Свежо предание, - с сомнением в голосе ответила Зиганшина, - верится с трудом… 

- Нет, на самом деле, всё в полном порядке. 

Разговор закончился, почти не начавшись потому, что Ирина Валерьевна технично оборвала звонок, сказав на прощание что-то вроде "Пока-пока". Мимо Степана оглоблей прошёл Сват, бухнулся на диван и притих. До глубокого вечера они вдвоём делали вид, что всё в порядке. Настолько в норме, что мухи испарились из квартиры, опасаясь сдохнуть от напряжения, витавшего в воздухе. А потом улеглись спать, чтобы отгородиться от мира ворохом мыслей.