Задавленный собой (Закончен)

Глава 10. Попытка оказалась пыткой, или Музей в жизни молодежи.

Вступление десять.



Не прошло. Что уж тут поделаешь? Желание начало забивать голову, сами знаете – какое. Так что к следующему лету я познал всю сладость мучительного житейского дуализма. Настоящая шизофрения. Одна часть в ужасе зажалась внутри, попискивая: не смей, нельзя, хуже будет, не выделяйся, это опасно! Вторая же рвалась оценивать встречных парней с несколько прикладной целью, скажем так. Некоторые даже нравились. Настолько, что хотелось подойти, познакомиться. Не подходил, не знакомился. Время шло. Наступил май, деревья зелёным шумом топорщили воздух, раздувая ветерки. Я же предавался стихийному фотографированию. И однажды предался до музея.

Глава 10. Попытка оказалась пыткой, или Музей в жизни молодежи.



Когда давняя знакомая пригласила пообщаться с директором городского музея, я слегка обалдел. С чего вдруг? Но Ленка, коллега по объективу, потрепала меня по русым лохмам и сказала:

- Я ей показала твои фотки. И они понравились, знаешь ли. Так что зайди, пообщайся. Глядишь, чего путного предложит.

Мы сидели на лавочке под кронами деревьев на аллее, а вокруг сновала жизнь, оглашая день ребячьими голосами, разговорами прохожих, урчанием далеко мелькающих машин. Хороший такой майский день. Только что откарнавалил день города, народ ещё полон впечатлений, весел и беспечен… Поболтав о всяком ещё с полчаса, мы разошлись. Здание музея, не так давно обшитое сайдингом цвета беж, было по пути из парка на основной городской проспект, так что я решил не откладывать дело в долгий ящик. И разговор с директором закончился тем, что мне там предложили работу… Ага, маргиналу и угрюмому парню. Работу. Смотрителем вечерних мероприятий. Забавно звучало. Проще говоря, директор оказался не просто чиновником. Иван Стоганов оказался профессиональным психологом, пишущим диссертацию и собирающим фотоматериал для иллюстрирования работы. И, как он объяснил, фотосрез публики, приходящей на дискотеки – это будет бомба. Так и сказал. При музее действовала фотостудия, к которой меня и прикрепили, так сказать. Заправляли там парень с девушкой лет по двадцать семь-тридцать. Евгений Воронков, прилизанный оболтус, презирающий серые массы. И Марина Николаева, его зам и по совместительству режиссёр небольшой театральной студии. Ну, и прочий народ в количестве полутора десятков. Так и потянулись ночные мои смены – яркие, грязные, с компактным фотоаппаратом в руках. Пару раз за первые два месяца мне чуть не набили морду за то, что снимаю посетителей. Но охрана всегда отбивала мою бренную тушку от поползновений крутых парней и разъярённых девчонок, прятавшихся от опостылевшей жизни за гулом музыки, сигаретным дымом и потасовками.

Закрывая за последним охранником массивную дверь танцзала, когда-то бывшего киносалоном, я шёл в помещение фотостудии и перебирал мгновенные снимки, выплюнутые за смену «полароидом». Попадались очень даже интересные стоп-кадры. Потные лица, на которых застыли мгновения чистых животных эмоций. Стройные и не очень тела, наряженные в яркие шмотки. Целующиеся парочки по тёмным углам… Мгновения драк, ссор и примирений. Хоть выставку устраивай. Но нельзя – люди тогда действительно обидятся. Рассортировав снимки, я выбирал какую-нибудь одну, с особо понравившимся парнем. И расслаблялся, глядя на напряжённое или расслабленное лицо, обрамлённое то чёрными прядями, слипшимися от пота, то светлыми лохмами, летящими в застывшем кадре. После яростной дрочки, расслабленный и всё также придавленный собственной ущербностью, наводил порядок и ложился спать до раннего утра. День за днём, неделя за неделей.

Тоска, чёрная и тошнотворная, пласт за пластом охватывала меня. Именно из-за неё стал покупать газеты с объявлениями. В то время ещё попадались среди сообщений строчки типа таких: «парень познакомится с парнем, а/я такой-то». Это сейчас такие объявления словно выпололи. А в те годы – нормальное явление. В июле не выдержал и написал письмо одному такому. Встретились… До сих пор с улыбкой вспоминаю своё смущение и его явное недоумение. Поболтали на виадуке над железной дорогой, попрощались и разошлись. Спасибо ему за тихий разговор. А через неделю я окончательно решился зайти до конца. Вновь написал письмо, уже другому, указав, что хочу секса и что я девственник (почти не соврал, правда же?). И удивительное дело – он ответил быстро. Сразу пригласил к себе.

Нищему собраться – только подпоясаться. Незнающему – тем более. Что я тогда знал о гейском сексе? Да ни хрена, честно скажу. Тема меня пугала до икоту, а компа с выходом в интернет у меня не было – богатством не вышел. От автобусной остановки до его дома было пять минут ходьбы. С каждым метром дрожь внутри нарастала, но в некий момент исчезла, просто сковав тело. На звонок дверь открыл высокий мужчина лет сорока, в меру упитанный и со слащавой улыбкой на лице, от которой меня почему-то покоробило. Он отступил на шаг, широко махнул рукой и сказал приятным баритоном:

- Проходи!

В квартире было не прибрано. На кухне, куда меня проводили, на столе стояли бутылка вина, два бокала и тарелка с печеньками, как сейчас помню. В общем, не хочу расписывать всё в розовых тонах. С нервного психоза я проехался по его упитанности, он обиделся, а потом был банальный трах. Без подготовки. Он меня тупо поимел на сухую практически. Когда меня выставили из квартиры, на улице было пасмурно – как и на душе. Небо серое, настроение паршивое, задница болит – первый блин вышел каким-то горьким. Но что странно – сидеть в автобусе оказалось терпимо. Думал, будет хуже. Всё-таки член у паршивца оказался не самый большой. Хорошо, даже в голову не пришло это комментировать. Мы были в равных категориях по этой части.

Да, на равных… Но он мог быть собой, в отличие от меня.