Соленые капли незнакомки

2

Поезд из Ташкента, пыльный на просторах казахской степи, как верблюд пенсионного возраста, медленно и мучительно скрипя всеми своими металлическими частями, подкатил к главной платформе Казанского вокзала. Вдобавок ко всему, он был так обожжен щедрым азиатским солнцем, что до сих пор его машины, гигантские печи, продолжали извергать волны невыносимого тепла в окружающий воздух. А в столице в эти первые, июльские дни было не очень круто. По крайней мере, очереди за мороженым и прохладительными напитками, двигаясь, а не злобно споря, змеились повсюду, где были видны разноцветные зонтики спасателей.

Все, кто в этот момент находился на асфальте перрона, тщательно выметенного и покрытого множеством пятен разного происхождения, словно застыли на несколько секунд в ожидании полной остановки этой многотонной машины. Но во всем довольно узком пространстве явно ощущалась некая электризация, готовая вырваться в мощный выброс необузданной человеческой энергии. И именно! Как только десятки колесных пар, отчаянно скребущие по горячим рельсам, наконец застыли в статике, платформа мгновенно ожила. В одночасье все превратилось в многоголосый бедлам, представлявший собой дикая смесь азиатского базара и несанкционированного митинга неформалов.

Из самых укромных мест запыленных повозок, словно по волшебству, стараниями загорелых азиатов в свете божьего стали появляться горы сумок, ящиков и прочей несложной тары. Все это было до краев набито свежей зеленью, овощами, и все это привередливые и избалованные изобилием москвичи любезно ждали свой стол. Судя по всему, конвейер хорошо отлажен. Поэтому товар не лежал на прогретом асфальте. Он немедленно насыпал недоступные по цене айсберги на тележки особенно услужливых носильщиков и немедленно двинулся дальше. И уже на стоянке его любезно встретили пестрые тела многочисленных фургонов. Можно было только гадать, как обычные железнодорожные вагоны могли вместить такую яму, выращенную на незнакомых полях, урожай! И где в целом сами пассажиры размещались на весь период дальнего путешествия.

Во всем этом цикле подозрительные и очень высокомерные типы бегали по строго отлаженным маршрутам, как мухи по сотам среди пчел. Однако подозрительными в полном смысле слова их можно было назвать лишь условно. Многие из них были одеты в вполне официальную форму тех, кто призван по долгу службы заботиться о нас, конечно, контролировать и заботиться о пополнении государственной казны. И весь этот устоявшийся базар был в одном человеке, и их стихия, и их служебный долг, и их давняя ниша в челночном бизнесе с восточной спецификой. Вся простая механика заключалась в том, чтобы четко и без лишних хлопот успеть собрать все, что принадлежит представителю власти по праву неофициального комиссара. А потом она легко превратилась в икру с маслом на их бутербродах. Но здесь самое главное - не переборщить. Прекратите то, что нужно остановить, так сказать, априори и посмотрите сквозь пальцы на то, на что вы должны были так смотреть. По предоплате и установленным подключениям.

Словом, работа шла полным ходом. И направлять его откуда-то сверху было делом расточительным и совершенно ненужным. Рыночные отношения, основанные на действительно звенящей монете, успешно регулировались и исправлялись сами собой. То, что некоторые торговцы внезапно оказались вычеркнутыми из общего списка «разрешенных» и «любимых», как нельзя лучше вписалось в этот спектакль. Их товар безжалостно «бомбили», перелопатили лопатой в общем тихом недоумении и, в конце концов, конфисковали. Однако сам по себе этот факт абсолютно ничего не значил. Объяснялось все довольно просто: либо кто-то зиял и не платил, либо пытался раскрутить динамо-машину, либо властям нужен был прецедент для оформления отчетов. Хотя, впрочем, здесь одно вполне благополучно перетекало из другого. И в результате оба волка были накормлены, а овца, по крайней мере в самом правильном их понимании, осталась невредимой!

Что же до обычных пассажиров, которые имели «наглость» ехать в этом поезде и в то же время не имели никакого отношения к коммерции, они чувствовали себя очень неуютно. Они спускались со ступенек вагонов робкими стайками, как бороздчатые воробьи, и, еле протиснувшись сквозь горы своих ящиков, поспешили как можно скорее нырнуть в открытые двери здания вокзала. Для носильщиков, которые сейчас заняты выпечкой хлеба, эта часть пассажиров была пустым местом. Поэтому им пришлось нести свой простой багаж - варенье для внуков, подарки для свекрови и прочие бытовые мелочи, не имевшие права носить гордое название «товар».

Я тоже в этом далеком от однородного общества, как новоиспеченный голубь среди ворон, грачей и скворцов, очень молодое существо выделялось. Всеуказала на то, что она путешествовала в гордом одиночестве и совершенно одна. Девушка выглядела лет шестнадцати. Хотя, скорее всего, у нее уже был паспорт. Потому что иначе родители вряд ли позволили бы ей ездить в такие поездки. Но родителей у девушки не было, в мае ей исполнилось восемнадцать, и звали ее Ольга, простое русское имя. Ольга Дробышева - выпускница детского дома, расположенного в одном из захудалых узбекских городков, затерявшихся на берегу мелководной Сырдарьи.

Путешественник был одет совсем не вычурно. И всякий, кто хоть немного разбирается в одежде, сразу определит «на глаз» дешевизну ее джинсов, бежевой футболки с надписью «Love» и новых, но явно китайских, потребительских кроссовок. Но, судя по тому, что Ольга держала в руках лишь небольшую спортивную сумку, это был ее лучший и, пожалуй, единственный наряд. Ступив на подмосковную землю, девушка в первую очередь стала осматриваться, чтобы хоть как-то сориентироваться, куда двигаться дальше. И так скоро, учитывая очевидное, она поселилась в диссонирующем цуге других пассажиров.

Ее широко открытые серые глаза жадно впитывали внезапно суетливый мир, окружавший девушку. А не очень ловкие движения и желание уступить дорогу всем встречавшимся сразу выделили ее как безнадежную провинциалку. И ничего удивительного в этом не было. Действительно, за свои восемнадцать лет Дробышева просто не видела ничего, кроме захудалого городка, в котором находился ее детский дом. Несколько поездок с экскурсией в Ташкент не в счет - там она была в толпе одноклассников. И так как теперь ей было интересно абсолютно все и увиденное, Ольга была в шоке, буквально до глубины души. И хотя это была вовсе не столица, а только ее ворота, голова юного существа уже кружилась от переизбытка впечатлений. Но, тем не менее, девушка старательно сдерживала себя и, как и другие пассажиры, старалась сохранять достоинство, не суетиться зря и, конечно же, не открывать широко рот.

Нетрудно было догадаться, что вдруг привело ее к этим пределам вдали от Узбекистана. В учебе Ольга всегда была примером для окружающих, поэтому многие учителя настоятельно советовали ей продолжить образование. Девушку не связывали семейные узы, надеяться было тоже не на кого, а если так, то Дробышева окончательно и бесповоротно решила для себя - раз уж ей надо было что-то завоевывать, то только Москву! К тому же из прошлого в ее памяти сохранились очень смутные детские воспоминания, разрозненные картинки, на которых обязательным фоном обязательно выступали белоствольные березы.

Ну а то, что Оля по происхождению не азиатка, тоже красноречиво говорит о том, что она, на удивление, натуральная блондинка, этакая Аленушка из Верхнего Поволжья - другого выхода нет! Так что ее настойчивое желание учиться здесь тоже можно назвать кровным зовом. Однако в ее метрике местом рождения значился узбекский город Чирчик, а графа «отец» зачеркнута только жирной чернильной линией. Кто были ее родители, девочка так и не узнала, и она не знала, есть ли у нее вообще и где-нибудь родственники. Но однажды одна из старейших воспитательниц детского дома - лингвист Римма Михайловна - случайно, случайно проговорилась. У Дробышевой якобы есть родная тетя, живущая где-то в Подмосковье. Ольга поначалу отнеслась к этой новости с понятным хладнокровием. Но постепенно, по мере того, как я переходил из класса в класс и, наконец, добрался до одиннадцатого выпуска, я задумался над этим вопросом довольно серьезно. Однако Риммы Михайловны к этому времени уже не было в живых и прояснять ситуацию до конца было просто некому. Между тем Ольга уже загорелась. Тетя это была правда или нет, девочка на тот момент была абсолютно такой же. В ее понимании и планах на будущее это обстоятельство стало хоть какой-то соломинкой, которая позволила ей мечтать об обучении в Москве практически реальной. Корпус остался маленьким. Просто найдите адрес новоиспеченного родственника. Но где и как ?!

И Ольга стала активно рассылать письма, в программах типа «Найди меня», но это оказалось очень бесперспективным занятием. В конце концов, она абсолютно ничего не знала о своей тете. И она даже не была уверена, что у нее настоящая фамилия. Кстати, в метрике ее мать значилась как Алексеева.

Нет, Дробышева не впадала в панику. Она просто села на одну из множества скамеек в огромном зале ожидания и сознательно потратила некоторое время на то, чтобы приспособиться к своим неконтролируемым чувствам. И действительно, постепенно наступило некоторое затишье. И поэтому путешественница положила рядом свое единственное богатство - сумку и с ощущением чего-то грандиозного, что она только что натворила, откинулась на спину, покрытую черным дерматином. Теперь можно было осмотреться.

Однако после первой минуты созерцания Дробышева невольно улыбнулась. Были такие провинциальные люди, как она, которые забавлялись по-разному. т направления, как слепые щенки - в приемной было хоть пруд пруди! Их даже не нужно было клеймить - они были за версту, чистая лапотность!