Мой сводный братик и его военная тайна

Глава 5: Александр…

Глава 5: «Александр…»

Весь день Александр избегал меня. Он не смотрел в мою сторону, когда мы пересекались в коридоре или на кухне. Его лицо было непроницаемым, как маска, которую он носил с самого утра. Я чувствовала, как его холодность пробирается под кожу, словно морозный ветер в открытое окно.

Во время обеда я попыталась заговорить с ним, но он лишь коротко кивнул, не отрывая взгляда от своей тарелки. Его рука, держащая вилку, дрожала, как будто он пытался скрыть что-то, что терзало его изнутри. Я видела, как он нервно постукивает пальцами по столу, и это только усиливало моё беспокойство.

После обеда я сразу подошла к нему в коридоре, надеясь, что он всё-таки заговорит со мной. Но он лишь ускорил шаг, как будто боялся, что я его догоню. Его спина выглядела напряжённой, как будто он ждал удара.

Вечером Ричард объявил о своём отъезде. «Деловые переговоры , — сказал он, поправляя галстук перед зеркалом. — Лиза, ты едешь со мной». Мать кивнула, её руки дрожали, застёгивая чемодан. Александр молча наблюдал с лестницы, перебрасывая нож из руки в руку. Когда машина скрылась за воротами, он спустился, швырнул нож в стену. Лезвие воткнулось в портрет Ричарда, написанный маслом, прямо между глаз. «Правила чужого дома, — прошипел он, поворачиваясь ко мне. — Теперь ты главная кукла в этой проклятой коллекции».

Ночью я услышала музыку. Фортепианную пьесу, грустную и надломленную, доносящуюся с третьего этажа. Поднявшись по запретной лестнице, обнаружила Александра за роялем. Его пальцы били по клавишам с яростью, будто пытались вырвать звуки из плена струн. «Он заставлял меня играть по шесть часов в день, — сказал он, не останавливаясь. — Говорил, музыка дисциплинирует душу». Одна клавиша сломалась, выскочив с треском.

Я села на пол, прислонившись к холодной стене. Он заиграл что-то неузнаваемое — мелодию с перебитым ритмом, где каждая нота была криком. Когда последний аккорд стих, он закрыл крышку рояля. «Знаешь, почему он тебя не трогает? — спросил он, вытирая окровавленные пальцы о брюки. — Потому что ты пишешь. А то, что можно прочитать, всегда сложней уничтожить».

— Ты избегаешь меня, к чему эти качели, вчера ты был таким... нежным, — сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно.

Он поднял голову, и его взгляд встретился с моим. В его глазах мелькнуло что-то, что я не смогла понять. Это было что-то похожее на боль, но в то же время и на облегчение, что я всё-таки спросила.

— Почему? — спросила я, чувствуя, как моё сердце начинает биться быстрее.

— А чего ты ожидала? Что я после одного ночного разговора откроюсь тебе? Глупая. Я никому не открываюсь, даже себе. И если тебе что там показалось, то окстись, сестричка! Мы брат и сестра, хоть и не родные...

Тут он сделал паузу, как будто засомневался в последнем сказанном, но все-таки продолжил:

Успокойся уже наконец со своими грязными фантазиями, у вас, писателей, даже родство извращенно до кончиков пальцев.

— Мерзость...

фыркнул он шёпотом.

Я почувствовала, как внутри меня всё закипает. Его слова ранили меня сильнее, чем я ожидала. Я не понимала, почему он всегда так резко меняется в отношении меня.

— Почему ты всегда так жесток со мной? — спросила я, стараясь сдержать слёзы. — Почему ты не можешь просто быть честным, какой ты настоящий? Тот, что ночью обнимает меня, боявшись, что я исчезну? Или тот грубый, что ненавидит меня настолько, что готов закопать заживо.

Он вздохнул и отвернулся, словно ему было тяжело смотреть на меня.

— Потому что я боюсь, — наконец сказал он, глядя мне прямо в глаза. — Боюсь, что если я не буду держаться на расстоянии, то... не смогу остановиться. Я боюсь того, что происходит между нами. Боюсь тебя.

— А я не боюсь тебя.

— Очень зря. Стоило бы, я сломаю тебя и даже глазом не моргну.

Александр опять надел маску безразличия и холода, резко встал, выключил свет и вышел, оставив меня в темноте наедине со своими мыслями.

— Может, у него есть какая кнопка, которая переключает его режимы с доброго и ранимого на злого и безжалостного, иного объяснения я не вижу.

Он говорит так, будто это я его постоянно зажимаю у стен когда между нами почти не остается пространства, где Ричард мог бы свободно дышать, воздухом который принадлежит ему.

Всю ночь я не могла уснуть и прокручивала в голове сегодняшний разговор.

На рассвете я вышла на крышу. Там уже сидел Александр. Глядя, как солнце окрашивает горизонт мы молчали, не кто из нас не решался первым сказать слово, после того разговора было очень неловко. Александр курил, и дым смешивался с утренним туманом. Тут он резко произнес: «Через несколько часов я уезжаю в Афганистан, буду делать репортаж о беженцах»

Я не ответила. Сердце екнуло о мысли что он может не вернутся…

«Если я не вернусь…» — он повернулся ко мне взяв меня аккуратно за руку.

Я отдернула руку.

«Не сочиняй дешёвых драм. Ты вернёшься, потому что ненавидишь себя за то, что хочешь сбежать, и эта боль, это, то-что, делает тебя – тобой, тем более как ты говоришь ты уже давно-мертв, а то что мертво, умереть не может». Он рассмеялся «Чёрт возьми, воронёнок. Может, ты и права».

Когда его машина исчезла за поворотом, я вернулась в комнату. В дневнике появилась новая запись: «Правило пятое: иногда ключ от клетки — это другой пленник. И вы оба знаете, что свобода — это просто другая комната с более высокими стенами».

Всю ночь я не могла уснуть. В последнее время Александр стал неотъемлемой частью моих мыслей и снов. Я привыкла к его присутствию, к его резким словам, к его внезапным прикосновениям, которые всегда были немного грубоватыми, но такими родными. Эти моменты создавали ту особенную атмосферу, в которой я чувствовала себя живой, настоящей.

Но теперь его не будет целую неделю. И я не могу избавиться от этого странного, пугающего ощущения пустоты. Пустота внутри меня растет с каждым часом, заполняя все мысли и вытесняя все остальное. Я не могу не думать о том, что больше не услышу его голос, не почувствую его прикосновений, не смогу обменяться с ним этими злыми, но такими искренними любезностями. Эти мелочи, которые казались такими незначительными, теперь стали для меня чем-то невероятно важным.

Привычка, сформированная за долгое время, никуда не делась. Я пыталась отвлечься, читала книгу,писала сама, но все это казалось пустым и бессмысленным. Я снова и снова возвращалась к мысли о том, как буду скучать по этим моментам. По его внезапным появлениям в моей комнате, по его раздражающем смешкам когда он кидал едкие фразочки, по его молчаливым укоризненным взглядам, если с ним что то случится.

Я понимаю, что это глупо. Глупо так привязываться к человеку, с которым мы буквально ненавидим друг друга на столько что готовы разорвать на клочья, который раздражает меня до зубного скрежета. Но я ничего не могу с собой поделать. Я так привыкла к нему, что теперь чувствую себя неуверенно и тревожно без него. Словно часть меня исчезла вместе с ним. И от этого становится только страшнее.

Через неделю пришла посылка — коробка без обратного адреса. Внутри лежало перо ворона, обёрнутое в военную карту. На полях было выведено: «Для коллекции». Я без раздумий крепко прижала его к груди, после приколов перо к корешку дневника.