Не избежала этой участи и деревня, в которой проживали Урсула и Агапион. Казалось, что жизнь возвращается в этот небольшой клочок земли: сыновья вернулись из лесов, черные ленты стали постепенно исчезать из домов, поля были богаты урожаем, а весть о дальнейшем перемирии вообще должна была стереть все ужасы прожитых дней.
Однако народ помнил. Каждую проповедь люди слышали хулу о тех людях, что подчинились Аполлонию. Каждый понимал, что виноват по этой проповеди, однако признать подобного унижения не хватало сил. Каждый оправдывал себя как мог, и потому часто можно было слышать подобные речи на совместных работах:
– Мои мальчики были неизвестно где. Мне надо было их ждать! Я только дала им чистого белья. Что здесь такого? Любой бродяга мог бы ко мне подойти, я бы сделала то же самое!
– А у меня дочь пяти лет. С ней долго не убежишь. Пришлось оставаться. Я только кормил их. Но я любого человека накормлю, пусть он только попросит меня. Я же человек!
– Я только воду черпала! Это же простая нужда. Тем более, если бы я была их слугой, то получала бы за это плату! А так ничего!
– Да, как будто нас ограбили! Да, так и есть! Нам угрожали и унизительно ограбили!
– Конечно! Я до сих пор не могу собрать тот урожай, что был тогда!
– Я же их никак не ублажала! Не пресмыкалась перед ними!
– В отличие от Урсулы. Вот она ублажала того жалкого полководца. Сначала такая «Неет, я не буду! », а затем молча пошла.
– Да, ещё муж ей помогал прихорошиться! Вот тут да!
– Так она ещё денег от него получила! Тьфу!
– А как же тот старец, что преклонил колени, когда Аполлоний только прибыл?
– Тише! Не произноси это имя!
– Так тот старец уже умер. Видать от стыда. Мы же ему не поклонялись! Получается среди нас нет предателей, кроме старца, Урсулы и её мужа.
– Тьфу! А ещё строила из себя порядочную женщину!
– А мужу её не стыдно? Мне было бы стыдно получить такое унижение?
– А может ему нравится так?
Урсула и Агапион часто слышали подобные высказывания о них, однако они произносились всегда тихо, будто боялись сказать это, глядя в глаза.
На рынке им стали продавать только тухлую рыбу или же что-то продавалось дочиста как раз к тому моменту, когда подходили они.
Места в церкви всегда были пусты возле супругов, будто они были поражены проказой.
Никто не приходил к ним домой в гости, как обычно бывало до этих времён.
На общественных работах в поле, Урсуле давали самую скучную работу, которая находилась подальше от людей.
Никто не желал с ней общаться, будто её не замечали среди толпы.
Никто не смотрел ей в глаза, а спешно убегали по своим делам, кидая ей вслед лишь дежурные фразы.
Вскоре отчуждение от народа стало поводом для сплетен об их заносчивости. Кто-то придумывал, что Урсула всегда была такой. Появлялись слухи о том, что Агапион не уходил на войну, а прятался в погребе, чтобы не получить всеобщего порицания. Вспоминали часто и о дорогом подарке полководца после той ночи, обвиняя его в том, что из-за этого супруги и стали такими заносчивыми, что не желают здороваться с людьми.
Ненависть так быстро переросла в нечто угрожающее жизни несчастным. Постоянно у входа в дом Агапион находил убитых крыс, а в одну ночь загорелся сарай.
Урсула и Агапион были свидетелями их позора и всеобщего стыда, которые невольно не давали забыть народу об их унижении. Люди делали всё, чтобы изжить их из этой земли, позабыв о помощи Урсулы.
В конце концов один из местных мужчин подошёл к Агапиону и прямо попросил покинуть деревню. Измученные супруги, не споря ни с кем, собрали свои вещи и покинули поселение на рассвете. Весь народ вышел провожать их, однако ни одного слова не было сказано им в дорогу.