Монстр

Глава 5

— Она ни в чём не виновата!

Аяз наклонился, его губы почти коснулись уха пленника. Шёпот был сладким, как яд:

— Но ты виноват. Без меня она умрет. И теперь она — мой рычаг.

Где-то в подсознании: Мира. Её смех, который он слышал лишь раз. Её глаза, широко открытые в ужасе, когда она поймёт. Когда он заставит её понять.

Он выпрямился, отряхивая руки, будто стряхивая пыль в темноте.

- Я не знал!!!

Когда свет вернулся, тень Аяза уже нависала над пленником, как гильотина. Его пальцы впились в подлокотники стула, сжимая до хруста.

— "Не знал"? — голос Аяза был тише шороха крысы в вентиляции, но каждое слово прожигало кожу, — Ты думал, играешь в песочнице? Что твои грехи не коснутся её?

Глеб резко отвернулся — даже он, видавший виды, не хотел видеть, что будет дальше. В воздухе запахло мочью — пленник не сдержался.

Аяз выпрямился, доставая из внутреннего кармана нож с клинком, чёрным от тефлонового покрытия.

— Ты слышал, как кричат девчонки, когда их ломают? — он провёл лезвием по щеке пленника, оставляя тонкую красную нить, — Сначала они зовут папу, потом брата. Потом — маму. А под конец...

Клинок упёрся в нижнее веко, приподнимая его.

— ...им остаётся только выть.

Пленник забился в истерике.

— Мы не можем изменить прошлое, — сказал он, его голос звучал как приговор. — Но мы можем постараться исправить будущее. Надеюсь, ты готов к последствиям.

***

Комната, еще минуту назад наполненная тишиной и воспоминаниями, вдруг стала тесной и чужой. Воздух будто застыл, когда незнакомец переступил порог. Его взгляд, холодный и оценивающий, скользнул по мне, по разбросанным вещам, по стенам, которые больше не были моей защитой. В его движении чувствовалась привычная власть — он знал, что сопротивление бессмысленно.

— Нет... — вырвалось у меня, голос дрогнул. Я отступила на шаг, спина уперлась в край кровати.

Он не стал ждать. Два быстрых шага — и его рука сжала мое запястье, пальцы впились в кожу так, что кости затрещали. Боль пронзила руку, но я не закричала. Не дам ему этого удовольствия.

— Ты думаешь, у тебя есть выбор? — голос тихий, звучал почти ласково, но в глазах читалось что-то животное. — Аяз ждет. А когда Аяз ждет, лучше не заставлять ждать долго.

Он дернул меня за руку, заставив сделать шаг вперед. Я споткнулась, но он не дал упасть — просто перехватил за талию.

Комната внезапно стала слишком маленькой, стены будто сжимались вокруг меня. Плюшевый мишка, последняя ниточка к маме, впивался в ладони, словно умоляя не отпускать. Отец в дверном проёме — статуя из страха и молчаливого предательства. Его глаза избегали моих, и это больнее, чем железные пальцы незнакомца, впивающиеся в руку.

— "Я НЕ ПОЕДУ!" — голос сорвался на крик, рваный, почти детский. Я упёрлась босыми ногами в пол, но он дернул сильнее, заставив споткнуться.

Его дыхание пахло чем-то металлическим — кровью? Он наклонился, и губы почти коснулись уха:

— Будешь выть — получишь ремнём по голой спине прямо в машине. Аяз ненавидит нытиков.

Отец вдруг сделал шаг вперёд — я замерла, сердце ёкнуло надеждой — но он просто захлопнул дверь за нами. Последнее, что я увидела — его сжатые кулаки. Он мог бы остановить это. Не захотел.

— Пусти!

Грубо мужик толкал меня к машине, его пальцы впились в мою руку, как кандалы. Я споткнулась о порог, но он даже не замедлил шаг — элементарно тащил за собой, будто мешок с мукой. Его смех, низкий и хриплый, резал слух, как ржавая пила.

— Думаешь, слёзы помогут? — швырнул на заднее сиденье, глаза блестели, ему нравилось насилие. — Аяз любит, когда его девки плачут. Особенно в первую ночь.