Я не пошёл за ней, хотя тело рванулось первым, грудь сжало так сильно, что сердце ударилось о рёбра, словно пыталось вырваться и побежать следом за её удаляющимися шагами, а волк внутри поднял голову и зарычал низко, хрипло, так, что вибрация прошла по всем костям и потребовала догнать, взять, удержать.
Но я не сделаю этого ни сегодня, ни позже, потому что она должна прийти сама, и я не превращу женщину, которую хочу больше всего на свете, в добычу, которую просто берут, когда волк не в силах больше терпеть.
Я стоял у дома, пока звук её машины не растворился в лесу, пока её запах, тёплый, чуть сладкий, с тонкими нотами солоноватой кожи, не ослаб, а потом и вовсе исчез из воздуха, оставив внутри пустоту.
Пальцы сжались до хруста, дыхание стало тяжёлым, я закрыл глаза и она была там, так близко, что я почти чувствовал вкус её губ, мягкий, горячий, её руку в моих волосах, её тело, прижатое ко мне и дрожащее не от холода, её спину, выгнувшуюся, когда моя ладонь скользнула ниже.
Если бы я не поймал её руку тогда, мы бы не остановились, и именно поэтому она уехала, а я остался стоять, потому что инстинкт не даёт права лишать человека выбора.
Волк бился под кожей, требовал, рычал, что она должна быть здесь, рядом, сейчас, но я заставил его замолчать, хотя каждое слово давалось с трудом, потому что он был прав: я тоже хотел её так сильно, что боль отдавалась в костях.
Я повернулся и ушёл в лес, снег трещал под ботинками, холодный воздух резал лёгкие, но не помогал, её тепло всё равно оставалось в моих руках, её запах, смешанный с моим, был сильнее мороза и продолжал жить во мне, будто она всё ещё стояла рядом и дышала мне в кожу.
Я остановился у границы, там, где её след обрывался, вдохнул медленно, глубоко, пытаясь поймать хотя бы остатки её присутствия, и тишина вокруг была ровной, почти мёртвой, а внутри меня совсем другая, полная её дыхания, её взгляда, её дрожи, когда она тянулась ко мне губами сама, забыв на миг обо всём.
Я хотел большего, хотел телом, душой, волей, но удержал себя.
Когда я вернулся к дому Адриана, он ждал на крыльце и сразу понял всё без слов: она уехала, я остался, и в этом был весь ответ.
— Ты будешь давить? — спросил он прямо.
— Нет, — ответил я, глядя ему в глаза. — Она сама придёт.
— А если нет?
Я сжал челюсть, потому что сама мысль об этом резала острее любого клыка.
— Она придёт.
Адриан кивнул: он увидел то, что я не говорил вслух, связь уже случилась, и обратного пути нет ни для неё, ни для меня.
Я достал телефон, набрал Кая и сказал только одно: следи за стаей, я уеду ненадолго. Он понял сразу, без лишних вопросов, и в его коротком «разберёмся» было всё, что нужно.
Я сел в машину и поехал.
Город встретил светом, людьми, запахами бензина,я въехал на её улицу тихо, остановился не у подъезда и даже не на соседней улице, а там, где меня невозможно увидеть.
Я представлял, как она ходит по квартире, как снимает куртку дрожащими пальцами, как закрывает лицо ладонями, как садится на диван и втягивает воздух, пытаясь проглотить всё, что между нами случилось, и я тоже втянул воздух, тяжёлый, будто мог вдохнуть её боль и забрать себе.
Я согнул пальцы, почувствовал, как ногти впиваются в ладони, и повторил: мы не войдём, мы не будем давить, её граница, её право.
Волк рычал тихо, но уже не спорил, он понимал, хоть и ненавидел это понимание.
Когда стало ясно, что она не выйдет и не должна выходить, я сел в машину, завёл двигатель, не смотрел на её окна, не ждал чуда.
Лес встретил меня тишиной, я остановился на обочине, заглушил двигатель, вышел, холодный воздух прорезал кожу, и волк выдохнул громко, тяжело.
— Она чувствует нас, — сказал он.
— Да.
— Она вернётся.
— Конечно.
— Когда?
— Когда перестанет бояться.
— Мы не отпустим.
Я улыбнулся уголком губ.
— Мы не отпустим.
Он замолчал, а потом добавил тихо, почти смиренно:
— Мы дождёмся.
— Да, — ответил я. — Мы дождёмся.
Я уехал в стаю позже, чем планировал, дом был тёмным, мир холодным, руки пустыми, но внутри уже не было той пустоты, потому что там была она, её дыхание, её тепло, её выбор, который я уважал больше собственного желания.
И мой выбор: ждать столько, сколько понадобится.
Не ради инстинкта.
Ради неё.
Потому что никакой другой конец невозможен.