Как я стала наследством для ДЯДИ

Глава 1: «Наследство»

Дождь стучал по окну так яростно, будто хотел выбить стекло. Я сидела на краху кровати, сжимая в руках конверт с гербовой печатью. Чёрные буквы «А. Громов» казались мне сейчас насмешкой. Арсений Громов. Человек, которого я называла отцом, хотя он никогда не обнимал меня, не целовал в лоб перед сном. Его смерть должна была стать освобождением, но вместо этого…

«Виктория Александровна, вы обязаны явиться». Голос юриста скрипел, как несмазанная дверь. Я до сих пор помню, как его пальцы дрожали, когда он протягивал мне документы. «Согласно завещанию, опекунство до вашего совершеннолетия переходит к Дмитрию Сергеевичу Громову».

Мой взгляд упал на строчку, выделенную жирным шрифтом: «…в случае неподчинения наследница лишается прав на имущество и помещается под полный контроль опекуна». Холодная октябрьская лужа за окном отражала моё лицо — бледное, с синяками под глазами от трёх бессонных ночей.

«Он даже не брал трубку последние два года», — прошептала я, но юрист лишь пожал плечами. Его галстук цвета запёкшейся крови болтался, как петля.

Первая встреча с Дмитрием случилась на похоронах. Он стоял у мраморного надгробия, в чёрном пальто, под которым угадывались плечи боксёра. Его глаза — холоднее февральского Нева — скользнули по мне, будто оценивая лот на аукционе. «Ты похожа на Елену», — сказал он, и от этого сравнения с матерью меня передёрнуло.

Он не предложил помочь донести сумку. Не спросил, как я себя чувствую. Просто кивнул водителю, и тот бросил мой чемодан в багажник, словно мешок с картошкой. «Ты будешь жить со мной», — бросил Дмитрий, закуривая. Дым смешался с паром от дыхания. «Пока не станешь достаточно умной, чтобы не совать нос в дела семьи».

Дом. Нет, особняк — трёхэтажный монстр из тёмного кирпича, с башнями, как у средневековой крепости. В прихожей пахло лавандой и чем-то металлическим. Горничная с лицом восковой куклы провела меня в комнату на третьем этаже. «Ваша мать спала здесь», — сказала она, и дверь захлопнулась с тихим щелчком.

Я упала на кровать с балдахином, уткнувшись лицом в подушки. Тут он и нашёл меня — Дмитрий. Без стука. Без предупреждения. Его пальцы впились в моё плечо, заставляя сесть. «Завтра в семь утра завтрак. Ты явишься в платье, которое выберет Марьяна. И забудь о своих дурацких розовых кофточках».

Когда он ушёл, я обнаружила на запястье синяк в форме отпечатка большого пальца.

Ночью я рылась в шкафу матери. Под стопкой шёлковых платьев нашла дневник с замком-сердечком. Страницы пахли её духами — «Chanel №5», хотя отец запрещал ей тратить деньги на «эту буржуазную дрянь». Первая запись датирована за год до моего рождения: «Арсений обещал, что разведётся. Но сегодня снова пришёл с запахом её духов…»

Утром Марьяна принесла платье — точную копию того, что мать носила на свадьбе. «Дмитрий Сергеевич просил передать: вы будете носить это каждый день, пока не научитесь себя вести». Ткань врезалась в рёбра, как корсет викторианской эпохи.

За завтраком он сидел во главе стола, читая газету. «Ты ешь слишком медленно», — бросил, не глядя. Ложка с овсянкой замерла у моего рта. «Я… У меня болит горло».

Газета упала на стол с глухим шлёпком. «В этом доме ты будешь говорить только когда тебя спрашивают». Его рука резко дёрнулась, и чашка с кофе опрокинулась. Горячая жидкость растеклась по скатерти, словно кровь по снегу.

Когда я подняла глаза, он уже стоял надо мной. «Убери», — прошипел он. Капли кофе стекали с края стола на мои босые ноги.

В тот момент я поняла: наследство — не деньги, не особняки. Это я сама стала тем лотом, который перешёл новому владельцу.

Стены особняка дышали тишиной, густой и тяжёлой, как сироп. Я стояла посреди мраморного холла, глядя на портреты Громовых, которые словно следили за мной сверху вниз. Их глаза — холодные, как сталь, — повторяли форму разреза глаз Дмитрия. Он шёл впереди, его каблуки отстукивали ритм похоронного марша. «Твоя комната на третьем этаже», — бросил он через плечо, даже не замедляя шаг. Лестница скрипела под ногами, как будто предупреждая: «Беги, пока не поздно».

Комната. Нет, склеп. Шторы из бархата цвета запёкшейся крови, кровать с резными колоннами, будто позаимствованная из готического романа. На туалетном столике — флакон духов матери. Я прикоснулась к нему, и стекло оказалось тёплым, словно его только что выпустили из рук. «Не трогай!» — рык Дмитрия заставил меня вздрогнуть. Он стоял в дверях, его пальцы впились в косяк. «Здесь всё осталось как при Елене. И ты будешь поддерживать порядок».

Он указал на шкаф. «Платья, обувь, украшения — всё её. Ты будешь носить это. Каждый день». Я открыла дверцу. Шёлк шипел, скользя по пальцам, как змеиная кожа. «Я… не могу. Это же…» — «Можешь», — перебил он. «Или тебе напомнить пункт завещания о «неподчинении»?»

Ужин подали в столовой, где люстра с хрустальными подвесками бросала на стены тени, похожие на пауков. Дмитрий сидел во главе стола, разрезая стейк с точностью хирурга. Нож скрипел по тарелке. «Ешь», — приказал он, не глядя. Вилка дрожала в моей руке. Картофельное пюре имело вкус пепла. «Ты ковыряешься, как нищенка», — его голос прозвучал резко. Я замерла, кусок застрял в горле. «Простите, я…»

Тарелка с грохотом съехала по столу, разбив хрустальный бокал. «В этом доме не извиняются. Совершают ошибки — наказывают». Он встал, подошёл ко мне. Его пальцы обхватили моё запястье, заставляя разжать кулак. «Видишь эту вилку? — Он прижал зубцы к моей ладони. — Следующий раз, если увижу, что играешь с едой, воткну её в твою руку. Поняла?»

Ночью я бродила по коридорам, как призрак. Тени шевелились за спиной, будто особняк был живым существом. На втором этаже дверь в кабинет отца стояла приоткрытой. Я зашла, и запах его сигар ударил в нос, вызвав спазм в горле. На столе — фотография матери в серебряной рамке. Её улыбка казалась фальшивой, глаза — пустыми.

«Что ты здесь делаешь?» — голос Дмитрия прозвучал прямо за ухом. Я взвизгнула, роняя рамку. Стекло разбилось, осколки впились в ковёр. «Я… просто…» Он схватил меня за волосы, заставив наклониться к осколкам. «Подбери. Каждый кусочек». Его дыхание пахло виски и мятой. Когда я потянулась к стеклу, он наступил на мою руку. «Медленнее. Аккуратнее. Иначе порежешься».

Утром Марьяна принесла завтрак — чёрный кофе и тост без масла. «Дмитрий Сергеевич приказал сократить ваш рацион. Говорит, вы слишком нервная». Она избегала моего взгляда, поправляя салфетку на подносе. В окно бил слепящий свет, но решётки на стекле дробили его на мелкие квадратики, как клетки в тюрьме.

После завтрака он велел мне пройти в библиотеку. Книги стояли ровными рядами, корешки сверкали золотым тиснением. «Ты будешь читать по два часа в день. Классику. Никаких глупых романов», — он провёл пальцем по корешку «Анны Карениной», оставив след на пыли. «А после — уроки этикета. Ты ходишь, как ломовая лошадь».

В четыре часа начался дождь. Я прижалась лбом к холодному стеклу, наблюдая, как капли стекают по решёткам. Где-то внизу, за высоким забором, шумел город. Свобода. Всего тридцать шагов через газон. Я приоткрыла окно — свежий воздух ударил в лицо. «Первая попытка побега?» — голос Дмитрия заставил меня обернуться. Он стоял в дверях, держа в руках зонт с серебряным набалдашником. «Пойдём. Покажу, что случается с непослушными птичками».

Он повёл меня в подвал. Ступени скрипели под ногами. Внизу пахло плесенью и чем-то кислым. Он щёлкнул выключателем — свет замигал, открывая комнату с железной дверью. Внутри — кровать с кожаными ремнями, стены в царапинах. «Здесь твоя мать проводила время, когда бунтовала», — сказал он, проводя рукой по ржавой петле на стене. «Не советую повторять её ошибки».

Когда мы поднялись наверх, он вдруг резко развернулся. «Завтра начнёшь занятия с Марком. Он научит тебя… выживать». Его губы дрогнули, будто слово «выживать» было кодом к чему-то страшному.

Ночью я снова открыла дневник матери. Её почерк дрожал на странице: «Он запирает меня здесь на недели. Говорит, что я должна «очиститься». Но я беременна…» Страница оборвалась, как крик.

Утром Марк ждал в спортзале. Его глаза были мягче, чем у Дмитрия, но в них таилась тень. «Начнём с защиты», — сказал он, бросая мне боксёрские перчатки. Они пахли чужим потом. «Если кто-то подойдёт сзади — удар локтем вот сюда». Он показал на манекен. Когда я попыталась повторить, он поправил мою стойку. Его руки на моих бёдрах были нежными, но я дёрнулась, как ошпаренная. «Расслабься, — он усмехнулся. — Я не укушу».

Дмитрий наблюдал с балкона. Когда Марк случайно коснулся моей шеи, поправляя положение головы, я услышала, как стул упал на пол. Через минуту он уже стоял рядом, выхватывая у меня перчатки. «Урок окончен. Марк, в мой кабинет. Сейчас».

Вечером Марьяна шепнула за ужином: «Марка отправили в командировку. На север». Её глаза блестели от страха. Суп остыл, но я не заметила.

Перед сном я нашла у двери свёрток. Внутри — книга по самообороне и записка: «Сожги это после прочтения. — М.» Я спрятала её под матрас, но когда вернулась из ванной, книги уже не было. На подушке лежал лепесток розы — чёрной, искусственной.

Особняк молчал. Но в тишине я услышала шаги за дверью. Медленные. Размеренные. Они остановились у самой щели. Дыхание. Затем — звук ключа, поворачивающегося в замке.