В подвале было холодно, и даже плед, в который Лера завернулась, как в кокон, не спасал. Сырость, казалось, сочилась из каждой щели, проникая под кожу. Горло саднило, а губы, исцарапанные изнутри зубами, казались наждачной бумагой. Лера честно пыталась собраться с мыслями, пыталась успокоиться, но зубы сами собой отбивали дробь, а тело пробивала дрожь, не связанная с холодом. Ей было мерзко. Отвращение прошивало от макушки до пяток, вызывая желание смыть с себя чужие касания, стереть, замазать, забыть. Но перед внутренним взором снова и снова вставали перекошенные от похоти лица, а тело помнило чужие прикосновения, наглые, грубые.
Кому это понадобилось? Кто решил заказать это похищение? Могло ли быть так, что всем в городе была известна личность Игрушки Аджитта? Едва ли. Лера видела – они
