БУЧА-ТУЧА, ПУТЧ

БУЧА-ТУЧА, ПУТЧ ч.2

вульгарной девицей. В общем, спектр обитателей телевизоров очень широк. Он четко отражал все слои нашего общества «образца 1991-го года».

На этот раз посетителей в телевизорах было не много. Двое бродяг, которых нужно было доставить в «приемник распределитель» и один семейный скандалист категорию таких нарушителей работники дежурки, почему-то называли «кухонными боксерами».

Сержант Тяпков принял дежурство у старшины Шивякова. Настроение у Тяпкова как всегда в начале дежурства было скверное. Он представлял, что ему сейчас придется развозить бомжей и «кухонных боксеров» по приемникам - распределителям и народным судам. А если не дай бог, на территории района обнаружатся трупы, то вообще дело труба! Ведь должность второго помощника дежурного по отделу предусматривает сопровождение этих самых трупов до морга. Также в обязанности помощника дежурного входит оформление всех доставленных и прочая грязная и рутинная работа. В общем, скверная эта должность.

Тяпков вдруг заметил, что его непосредственный начальник оперативный дежурный капитан Малахов, как-то странно себя ведет. Обычно Малахов подолгу копался в документах, перечитывая каждую бумажку, пересчитывал в оружейке не только пистолеты, но и боеприпасы. За это его недолюбливали остальные оперативные дежурные. Но сегодня все было иначе.

Вообще-то капитан милиции Андрей Малахов был человек исполнительный. Маленький и худой внешне, он был решительным и волевым по натуре. Замечаний по службе не имел, был сдержан в поступках и никогда не высказывал напрямую свое мнение начальству. Андрей, правда считал, что его «не ценят». Третий год Малахову задерживали звание майора, поэтому где-то в глубине души он презирал в себе эту проклятую исполнительность, заставлявшую подчинятся людям, как он считал, гораздо менее умным, чем он. Часто сидя на длинных и скучных планерках, где обычно разыгрывалась целая пьеса для драмтеатра, Малахов замечал, что это больше и больше начинает его раздражать. Ему становилось противно, когда начальник отдела, развалившись за столом в кресле, как среднеазиатский бай, по очереди отчитывал подчиненных как нашкодивших школяров!

Сегодня Малахов понял, что день особенный. Начальник отдела впервые никого не ругал. Сидя в кресле мрачнее тучи, шеф постоянно посматривал на телефон прямой связи с генералом. Но бездушный красный аппарат упорно молчал. Это тягостное молчание порождало тревожную неопределенность в душе у всех присутствующих на планерке.

 Малахов догадался, что паника царила в голове не только у начальника отдела, но и там, в большом сером доме название которому «Главное Управление Внутренних Дел». Андрея решил, что если он упустит момент, то упустит его навсегда! А такое дается только раз в жизни! И Малахов отважился на авантюру, которая по его предположениям, должна была стать решающей в карьере!

«Только надо склонить, кого ни будь на свою сторону, а там можно и разработать план действий» - думал он.

Малахов медленно обвел взглядом весь свой дежурный наряд, поочередно разбирая в уме характер и кандидатуру каждого. В первую очередь он обратил внимание на оперов. Один из них Сергей Зайцев, недавно закончивший среднюю школу милиции, горячий «сорви - голова» парень. Сергей был сторонник демократических перемен, бунтарь по натуре.

«Этот свой» - решил Малахов.

Вторым опером в сегодняшний наряд заступил опытный Виктор Серов. С ним было сложнее, коммунист со стажем мог спутать все карты. Но надежда на Серова все-таки была. Виктор хоть и формально, будучи членом партии, не мог терпеть все партийное, хотя и регулярно сдавал взносы и ходил на собрания. Правда, после которых он в курилке рассказывал пошлые анекдоты о членах политбюро КПСС. С началом перестройки, Серов как опытный и рассудительный человек партийный билет не сжег и не выкинул как другие, а аккуратно припрятал. Это был хитрый лис.

Дежурными следователями заступили две молодые девушки Пучкова и Любимова. Но, не смотря на молодость, это были опытные юристы. Пучкова и Любимова работали уже четвертый год и перелопатили не один десяток уголовных дел. С ними Малахову дежурить нравилось. В них он был уверен.

«Надо действовать жестко и решительно, а главное неожиданно» - рассуждал Малахов.

Условия благоприятные, начальник и замполит в управлении. Из руководства в отделе остался единственный зам по службе майор Тупаков.

После планерки, Андрей вызвал обе оперативные группы вниз, в дежурную следственную комнату. Через несколько минут все были на месте. Помимо оперов и следователей на это совещание пришел и первый помощник Тунцов.

Григорий Тунцов был известный в отделе весельчак. Невысокого роста, склонный к полноте мужчина, он одним своим внешним видом вызывал улыбку. Дежурить с ним нравилось всем. Как человек он был порядочный и честный. На него можно было положиться в любой ситуации. Тунцов не способен был «настучать», а тем более предать. Единственным его минусом было чрезмерное употребление спиртного. Вот и сегодня, Тунцов пришел с глубокого похмелья. Хотя для человека, мало знакомого с Григорием, это было практически не заметно.

Малахов стоял у окна и курил. Сделав две глубокие затяжки, капитан выбросил сигарету в форточку и повернулся к собравшимся:

- Сколько нам оставила дел предыдущая смена?

- Да нет, Петрович, прошлым повезло, ничего нет, - ответил медленно и рассудительно Серов.

При этом он хитро прищурил левый глаз. По его взгляду было очень трудно определить его настроение и мысли. Голос у Серова уверенный и спокойный.

Малахов вновь посмотрел в окно.

- Слушай, Петрович не тени, чего собрал? Про остатки от старой смены можно было и по прямому телефону узнать, - спросила Пучкова.

 Люда Пучкова, высокая крашеная блондинка с несколько вульгарным видом. И если бы Малахов не знал, что она работает следователем в милиции, то наверняка бы принял ее за продавщицу с рынка или официантку из привокзального ресторана.

- Да, Петрович. Чего согнал-то нас в свой зверинец, здесь вонь стоит кошмарная! Давай говори быстрее, а то я когда домой прихожу, от кителя смердит так, что тараканы дохнут. Мама думает, что я все дежурство по помойке лазила! - поддержала подругу вторая следователь Вика Любимова.

Это была высокая брюнетка двадцати шести лет отроду. В отличие, от Пучковой, в ней чувствовалась порода. Правильные черты лица, никакой косметики, красивая высокая грудь и осиная талия.

Малахов еще несколько секунд помолчал, а потом тихо сказал:

- Ладно. Как вы уже знаете, в стране, если можно так выразиться другая власть.

- Да, слышали эту брехню все! - не терпеливо перебил его Зайцев. -  Дальше-то, что?

- Так вот. Я как дежурный со всей ответственностью, в здравом уме заявляю, что буду подчиняться только законному правительству! А законное правительство у нас, правительство эр-эс-сэ-фэ-сэр во главе с президентом Ельциным! Все приказы и директивы, если они будут основаны, на приказах и директивах гэкачепэ, я выполнять не стану! Если управление и наше руководство, пойдет на поводу у гэкачэпэ, я открыто выступлю против!

Воцарилась тишина. Малахов этого не ожидал. Он думал, что его заявление вызовет хоть какую-то реакцию. Но молчание затягивалось. Никто не спешил высказать своего мнения.

- А в чем заключается твой открытый протест, против этого кагечепэ или как там его гэкачепэ? - первым нарушив молчание, спросил Серов.

- Да, Петрович, ты, что собрался делать? - Пучкова достала из пачки сигарету, щелкнув зажигалкой, закурила.

- Вот, что я скажу, если кто-то не согласен и боится, может выйти из игры! Но только просьба делайте это сейчас, поэтому я вас всех и собрал.

- Нет, я Петрович тоже не понимаю, что мы делать-то будем? - Зайцев, почему-то сказал эту фразу уже во множественном числе.

И это Малахову понравилось.

- Вот, что Петрович, не томи. Здесь все свои, говори, что ты предлагаешь, а там уж каждый решит, что ему делать! - как всегда, рассудительно сказала Любимова.

В это время громко раскашлялся Тунцов. Его лицо побагровело от напряжения. Еще мгновение и кашель мог перейти в рвоту. Григорий подошел к подоконнику, где стоял графин с уже пожелтевшей водой и не смотря на подозрительный цвет жидкости, отхлебнул прямо из горлышка. Малахов подождал, пока он утолит жажду. Тунцов виновато посмотрел на всех поочередно, затем достал носовой платок и вытер губы.

- Так вот! -  продолжал Малахов прищурил глаза.

Он, внимательно смотрел на Серова и говоря эти слова, понимал, что от него зависит практически все. Как Виктор себя поведет, так поведут себя и остальные.

- Я считаю так! Начальства сейчас нет, кроме Тупакова, да он не в счет, теленок нерешительный, без старших, пальцем не пошевелит. А все остальные боссы в управлении и черт его знает, когда они в отделе появятся и появятся ли они здесь вообще?! Поэтому самый момент!

- То есть, как это? - перебил его Зайцев.

Он все еще не понимал серьезность обстановки.

 - Да вот так! Ты, что истории не знаешь? Когда делались перевороты, неугодных ликвидировали. Еще не известно в управлении ли сейчас наши начальнички. Если даже они и в управлении, то после этого вонючего совещания, где их хорошенько обработают, засунут свои языки в задницу и будут делать, что им прикажет из Москвы это самое вонючее гэкачепэ, а это явная хунта, а значит гражданская война! В лучшем случае в трюм закроют! Потом пришлют из управы, каких ни будь козлов и будем мы под их дудочку плясать! Понял, недотепа?! - Малахов говорил это очень быстро в полголоса.

- Так, что ты предлагаешь конкретно? Ты нам, только какие–то страшилки рассказываешь! Рисуешь перспективы нашего туманного будущего и всё, все тут уже прекрасно поняли, что оно может быть весьма интересным! Ты конкретику давай!

- Конкретно, я предлагаю, не подчинятся указаниям городского управления, создать временное руководство отдела, связаться с Москвой и подчинятся непосредственно распоряжениям правительства Ельцина, Рудского и Хасбулатова! При этом поддерживать порядок в районе, выезжать на все преступления и происшествия, что бы нас потом не обвинили в неисполнении своих должностных обязанностей!

- Ты сам понимаешь, что предлагаешь!? Это ведь статья! Должностное преступление! А при чрезвычаловке это вообще вышкой пахнет! - спокойно, как настоящий следователь профессионал сказала ему Любимова.

- Да, я согласен, но возникает вопрос, кто объявил это чрезвычайное положение? Бунтовщики и предатели?! Люди, скинувшие Горбачева?! - парировал Малахов.

- Да так-то оно так. Но, а если они победят? Если они возьмут вверх? Если их поддержит армия, эмвэдэ, кагэбэ? Ведь в состав этого сраного гэкачепе входят все силовые министры! А они далеко не дураки! Они, уже, наверное, все важные приказы подписали! В Москве, наверное, уже танки на улицах! Они наверняка давно к этому готовились. А ты о других подумал? Ну ладно у девчонок и Зайца нет мужей и детей, а у меня и у тебя, да и у Василия по двое, ты о них подумал? - Серов говорил это, пристально смотря Малахову в глаза.

Но Андрей выдержал взгляд и ответил:

- Да, я все обдумал. Риск конечно велик. Они, когда придут в себя и пережуют информацию, конечно омон поднимут, шутка ли бунт! Но на штурм они не решатся до того времени, пока не станет ясна ситуация в Москве. Если там будет все нормально, а у меня на это большие надежды, то, не какого, состава преступления, в нашем поступке нет! Более того, мы окажемся в выигрышном положении, герои как ни как! Останется только награды получить! Пот очередному званию и тепленькому месту!

- Так ты нас только ради этого, на эту авантюру и подбиваешь? - возмутилась Пучкова.

- А ты что думала девочка, я на старости лет буду здесь в героев играть? Чушь, какая! Из всего надо делать выгоду!

В комнате воцарилась тишина. Малахов вновь повернулся к окну. На улице стояла прекрасная погода. На небе не облачка. Природа словно издевалась над всеми в этот день и шептала: «налей да выпей».

 «Эх, на озеро бы сейчас!» - подумал Андрей.

Но словно встрепенувшись, он тут же спросил:

-  Ну, что решили?

Малахов произнес это, чувствуя, что начинает волноваться. И особенное волнение он испытывал за Серова.

Первым ответил Зайцев:

- Ну, ладно. Бунтовать, так бунтовать! Вспомните, когда Хруща сняли, никто не пискнул, а что потом началось?

- Не бунтовать, а выполнять свой долг перед законным президентом и правительством! - поправил его Малахов.

- Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец! Я с тобой Петрович! -вслед за Зайцевым поддержала Малахова Пучкова.

- Ну, Люда! Если ты и на этот раз втянула меня в историю с географией?! Я тебе этого никогда не прощу! За! - глядя на Пучкову, сказала Любимова.

Серов и Тунцов молчали.

- Ну, а как вы? - Малахов вопросительно уставился на Серова.

Ему было особенно важно, чтобы поддержал именно он.

- Ну, хорошо, что мы будем делать? Проголосовать одно, а дальше-то что? - после этих слов Серова, у Малахова упал камень с души.

 Он понял, что ответив так, старый хитрый опер поддержал его.

- Пока не будем делать никаких резких движений. Обычное дежурство. Потихоньку разузнаем о настроении в отделе и постараемся по мере возможности привлечь на свою сторону как можно больше людей. Но тянуть долго тоже нельзя. Максимум два часа. Больше опасно, могут вернуться начальники. Поэтому пока по району из преступлений ничего нет, расходитесь по кабинетам, нюхайте, чем дышит отдел, ведите потихоньку агитацию,  склоняйте на нашу сторону как можно больше народу. Но действуйте аккуратно, иначе нам труба!

 И тут раздался кашель Тунцова. Григорий словно напомнил всем, что он тоже имеет право голоса, сотрясанием легких, склонным перерасти в рвоту. Но феномен Тунцова заключался в том, что он умел держаться на грани. Хотя лицо его побагровело, а из глаз катились слезы, Гриша сдержал себя, вовремя сделав несколько глотков жухлой воды из графина.

Поставив стеклянный сосуд на подоконник, Тунцов, невинным голосом сказал:

- Вода-то старая, надо бы новой водички набрать, да и вообще, душно здесь. Давайте хоть окно приоткроем.

- Ты не уходи от темы, ты с нами или нет? - потребовал Малахов.

- А, что я погоды не делаю, хотя конечно хорошей был бы рад. Зачем сегодня такую погоду портить? Солнце всегда лучше, чем дождь! - замысловато ответил Тунцов.

Но все поняли смысл его слов.

- Ну, что на этом и закончим? Расходимся и действуем, как договорились! О малейших, хоть каких ни будь, отклонениях докладывать мне! - Малахов дал понять всем, что он главный в этой затеи.

Все направились к выходу. Лишь Серов остался сидеть. Андрей догадался, что он хочет поговорить с ним один на один.

***

Олесь Иванович Геращенко, седой коренастый мужчина в темном помятом костюме, стоял возле длинного стола покрытого красной скатертью. Олесь Иванович, волновался и это было видно по постоянному подергиванию мышцы не его правой щеке. Она ходила ходуном, не давая Геращенко четко выговаривать слова.

— Мы, товарищи братья, живем, как оказывается в замечательное время! Мы с вами будем творить историю!! – Олесь Иванович задрал руку вверх, нелепо вытянув указательный палец.

В небольшой комнате сидело еще с десяток человек. Они задергали руками, хлопали в ладоши и завыли, словно футбольные болельщики на стадионе. Воодушевившись такой поддержкой присутствующих, Олесь Иванович, по-актерски кивнул головой и насупив свои густые брови, поправил очки на переносице. Во рту его пересохло, поэтому Геращенко схватил с центра стола большой ребристый графин и сделал несколько больших глотков из горлышка.

— Так, вот товарищи братья! Я объявляю вам об историческом решении, об историческом событии!

Присутствующие опять заулюлюкали и захлопали в ладоши. Кто-то даже затопал каблуками по дощатому полу. Олесь Иванович удовлетворенно окинул взглядом помещение, и, вытянув вперед ладонь, дал знак, что бы воцарилась тишина.

— Тихо товарищи братья тихо!!! Я! Олесь Геращенко, председатель верховного цэ-ка городской организации космических коммунистов и депутат городского совета! Объявляю! Нами, цэ-ка принято решение о захвате руководящих должностных лиц города и области!!!

В комнате опять завизжали и застучали. Геращенко даже на секунду оглох от этой звуковой вакханалии, но, тем не менее, он испытал настоящее наслаждение от этого секундного триумфа от своей речи. На глазах Олеся Ивановича выступили слезы умиления. К этому он шел давно, как давно он к этому шел.

Олесь Иванович Геращенко был убежденным коммунистом и ленинцем. С детства он воспитывался родителями по принципам марксистко-ленинской идеологии. Его отец Иван Геращенко, заслуженный работник сельского хозяйства, был почетным дояром района и бессменным депутатом райсовета. Папа влился в ряды активистов–партийщиков после мрачных годов коллективизации, когда под его чутким руководством был отправлен в ГУЛАГ, не один односельчанин, не пожелавший вступать в коммуну. Мама Олеся Ивановича, Клавдия Петровна, была комсомольской активисткой приехавшая по путевки ВКПБ ликвидировать неграмотность в деревне. Правда, с ликвидацией у нее получился конфуз. Индивидуально занимаясь с малограмотным дояром Иваном Геращенко, она не подрасчетала силы упрямого и напористого ученика. Через два месяца Иван Геращенко подарил ей материнское чувство вместе с тугим и округлым животиком. После родов мамаша так и осталась в деревне.

Сына родители назвали Олесем по неизвестной причине. Поговаривали даже, что почетный дояр, напившись, приперся в ЗАГС и думая, что у него девочка записал приплод как Олесю. Но через неделю запоя дояру сказали, что у него все-таки сын. Имя папаша менять не стал, переправив лишь последнюю букву с «я» на мягкий знак.

Детство у Олеся Ивановича было суровое. Папа постоянно готовил его к мировой революции, закаляя сына телом и душей. По утрам заставлял обливаться холодной водой, а целыми днями зубрить книги по марксизму и ленинизму. Но как не странно Олег Иванович не противился таким экзекуциям, напротив, он с удовольствием прочитал «Капитал» от корки до корки и испытал настоящее облегчение души. Поле этой толстенной книжищи, полное собрание сочинений Ленина для него было словно беллетристика. Из художественной литературы Олесь Иванович читал только пролетарских писателей. Даже к Алексею Толстому, с его «Хождению по мукам» он относился пренебрежительно, говоря, что у Толстого «проскакивает буржуазная жилка - ностальгии по прошлому», особенно в первой части «Сестры».

Не мудрено, что к своему совершеннолетию, Олесь Иванович решил стать писателем. Но попробовав себя в прозе, он разочаровался. Писать длинные романы ему было скучно. И Олесь Иванович переквалифицировался в поэты. Отец помог ему поступить на филологический факультет в Томский университет, где Олесь Иванович закалял свой природный дар пролетарского поэта. Но писать стихи тоже было трудно, поскольку приходилось заниматься еще и комсомольской работой. Олеся Геращенко выбрали секретарем комсомольской организации университета. Так и разрывался Олесь Иванович между творчеством и общественной работой. Но, тем не менее, уже к диплому, Олесь Геращенко закончил свой первый сборник стихов под броским названием «Мозолистый кулак». А за одно, из самых, как говорили местные городские критики, лучших стихотворений «Смерть электрика», Геращенко даже получил премию от областной организации литераторов. Сам Олесь Иванович очень любил свое произведение и постоянно читал вслух строки из «Смерти электрика»:

Не выдавив ни звука и пикнуть не успев,

Он дернулся и будто подкуривать засел!

Светилось фейерверком в толстенных кабелях!

Дымила папироса в оплавленных зубах!

Мало, кто догадывался, что Геращенко написал «Смерть электрика», под впечатлением Лермонтовкого  «На смерть поэта». С его, бессмертными:

Погиб поэт невольник чести…

 Но в Томске, тогда поэтов не убивали и царизма, уже не было, поэтому Олесю Ивановичу пришлось довольствоваться образом электрика.

Олесь Иванович, даже хотел развить эту тему и написать поэму с броским названием «Высоковольтная трагедия», но дальше второй главы не зашел и в конце концов отказался от этой идеи.

Так и толкался он без дела, пока его не избрали парторгом литературного союза. По совместительству он был редактором областной газеты «Знамя коммунизма». Постоянно ездил на различные писательские конференции, но особого роста в карьере литератора не достиг, а на партийном поприще застрял в должности собирателя взносов и агитатора субботников и воскресников. И так бы сгинуть ему в небытие гигантской машины КПСС и литературного союза СССР, но к власти пришел Горбачев. И это был счастливый билет Геращенко.

С началом «перестройки» Олесь Иванович понял одну простую вещь, с его пустословием и умением говорить много и не о чем можно достичь весомых результатов. Ставропольский генсек открыл лазейку для выскочек, самодуров, болтунов и политических авантюристов. Именно на втором году перестройки у Геращенко родилась идея о создании своей «особой» коммунистической партии. Святая идея равенства и братства униженных и оскорбленных бурлила в его литературно партийной голове, как густой борщ из квашеной капусты. Олесь Иванович мучительно искал выход, вернее новую идею и однажды нашел.

Побывав случайно в церкви на крестинах племянницы, Олесь Иванович вдруг понял, что православие и коммунизм практически «близнецы - братья», а основы христианства очень смахивают на «манифест коммунистической партии». И тогда Геращенко взялся за невозможно соединить коммунистическую идею и веру в Бога!

Олесь Иванович понял, что он и есть «новый гений», который в будущем осчастливит весь «род людской». Ночами Геращенко писал устав и программу своей партии. Название он решил не менять, но вот концепцию слегка подправил. Идея «привлечения Бога» была ключевой, но вносить ее открыто в конце восьмидесятых, было бы кощунственно. Тогда многие коммунисты жгли свои билеты членов КПСС в печке и ходили креститься в церковь, замаливая «грехи молодости». Мода на «веру» была огромной. Олесь Иванович решил, что нужно это использовать. Новую партию он назвал: «Партия Космических Коммунистов». Программа ПКК позволяла коммунистам верить в Бога и даже больше использовать все божественное.

 Геращенко придумал новые символы. Посредине Креста он присобачил серп и молот. Внизу пририсовал пятиконечную звезду. Флаг избрал красный с белой окантовкой. И главное его нововведение, было принятие «новых апостолов космической коммунистической идеи». В «апостолы» он выбрал Ленина, Сталина, Маркса и почему-то Мао Дзе Дуна. За что великий кормчий Китая, был удостоен такой почести, не понимал даже сам Олесь Иванович. Но перед тем как ввести Мао в разряд «апостолов» он видел «святое видение», как ему тогда казалось. Узкоглазый старец едущий на облаке в виде серпа и молота. Геращенко понял, что это был «знак свыше»!

С молитвами Олесь Иванович, тоже определился быстро, переделал парочку библейских псалмов и вставил в них имена Ленина и Сталина. Получилась забавная штука.

Но главное, что было достигнуто Геращенко, он нашел много «последователей» своей идеи. Верующие в душе члены партийных организаций повалили к нему в партию гурьбой. За год он собрал около ста идейных сторонников. А после этого Геращенко и стал верховным председателем ЦК ПКК.

В городе о «партии космических коммунистов» знали многие, но никто всерьез не обращал на это внимание, понимая, что это очередная «секта сумасшедших людей» маявшихся дурью, среди бардака и агонии «советского строя».

В общем, власть к «космическим коммунистам» относилась с сочувствием и некоторым пренебрежением, правда длилось это недолго. На очередных выборах в Городской Совет народных депутатов «космические коммунисты» заняли пять из двадцати пяти мест. С Геращенко стали считаться, хотя и посмеивались за спиной. Но Олесь Иванович, зная это, лишь ухмылялся, понимая, что скоро настанет его день.

И вот, вот он настал! Создание ГКЧП Олесь Петрович опять воспринял как «знак свыше».

***

Когда в РОВД шло тайное совещание заговорщиков, к отделу походили Редькин, Цаплин и Толик. Первые шли рядом, Толик же отстал от них на несколько метров. Каждый шаг ему давался труднее и труднее. Редькин же наоборот внутри чувствовал эмоциональный подъем и уверенность. Валерий почти протрезвел. Цаплин, наоборот был еще пьян, хотя держался молодцом. Редькин уверенно поднялся на крыльцо, открыл большую стеклянную дверь и вошел в вестибюль, где столкнулся с Пучковой, Любимовой и Зайцевым.

- Редя, ты чего не отдыхаешь? Без работы как без хлеба? - на ходу спросил Зайцев. Редькин выдавил из себя улыбку и нервно засмеялся.

- Да нет, кое-какие дела с Малаховым, он там?

- Да с Серовым в следственной комнате секретничает. - Зайцев улыбнулся, хлопнув Редькина по плечу, добавил. - Ну, ты заходи в сорок пятый кабинет поговорим на досуге, -  подмигнув, направился по коридору.

 Редькин смотрел ему в след.

«Что-то здесь не так» - подумал он.

Цаплин и Толик в стороне наблюдали за этим разговором. Редькин подошел к ним и сказал в полголоса.

- Делаем, все как договорились!  По моей команде, поняли! Но пока стойте тут и ждите, а я пойду, разузнаю обстановку!

Редькин частенько замечал, что чутье сыщика его редко подводит. И это касалось не только работы, но и жизненных ситуаций, запутанных и безнадежных, из которых выхода практически не было. Но Валерий этот выход удивительным образом находил, поражая тем самым своих родственников и знакомых.

Открыв дверь дежурки, Редькин сразу заметил, что за пультом, который находился за стеклянной перегородкой, никого нет. Камеры для задержанных были открыты и тоже пусты. В углу на стуле сидел Тунцов и смотрел в окно. Он не обращал внимания на Редькина, хотя тот довольно громко хлопнул дверью.

- Здорово Гриша, ты что один? А где все? -  Редькин улыбнулся.

- Да! Тяпков, задержанных в сортир повел, сейчас кого в суд, кого в приемник-распределитель повезет. А ты, что Редя домой не идешь? Я бы на твоем месте бежал из этого дурдома!

Редькин уже давно привык, что его звали по фамильной кличке. Он даже иногда забывал, что настоящее его имя Валера. Случались с этим различные казусы. Иногда дома жена звала его из другой комнаты по имени, а он не реагировал.

- Да знаешь, дело к Петровичу есть. Пошептаться надо. А что вы в суд надолго поедите?

- Да Панасюка нет. Уехал заправляться и как в воду канул! - Панасюк работал водителем дежурной машины.

- А сам где Петрович?

- Петрович в следственной комнате с Серовым. Тоже, что-то там шепчутся, не хрена не пойму я сегодня, что происходит? Вчера, вот нажрался, башка трещит!

После этих слов Редькин насторожился. Ему показалось подозрительным, что Малахов секретничает с Серовым.

- Ладно, пойду посмотрю, что они там делают, - Редькин, подмигнул Тунцову и прошел в следственную комнату.

Малахов и Серов сидели за столом. Их лица были напряжены. Редькин слегка растерялся.

- Ты, что Редькин, ты же с дежурства? Что пришел-то? - насторожился Малахов.

- Да понимаешь, Петрович, домой пришел, жена на работе, по телевизору какую-то гадость на рояле играют, словно помер кто! Дай думаю, схожу в родной отдел, кое-какие дела улажу, - уклончиво ответил Редькин.

- Да ты что? Какие дела? Я бы на твоем месте набрал пивка, рыбки и на природу с друзьями, а лучше с подругой махнул! Ты посмотри погода-то, какая стоит?! Налей да выпей! - Малахов подмигнул Редькину и натянуто улыбнулся.

- Подожди Петрович, Редя как я понял ты не за этим приперся! Ты нам мозги не компостируй! Я тебя насквозь вижу! - Серов пристально уставился на Редькина.

Валерий замялся. Его взгляд упал на ключи от ИВС и оружейки, которые крутил в руках Малахов. В это мгновение Редькин понял, что его план абсолютная утопия, обреченная на провал без поддержки. Он решил довериться Малахову и Серову.

«Если, что прикинусь пьяным, от меня сейчас, наверное, разит, как от пивной бочки» - рассудил он.

- В общем, так мужики, я пришел вас агитировать революцию совершать! Поднять бунт в отделе, захватить власть, одним словом путч делать! - выпалил Редькин, даже не зная значения слова путч.

 Но звучание этого слово ему нравилось, оно чем-то напоминало слово понос и казалось Редькину забавным.

- А как ты собрался революцию делать? Главное против кого выступать-то будешь? В отделе из начальства никого нет, управа молчит. - Серов хитро прищурился.

- Так вот пока замешательство надо и захватывать отдел, потом поздно будет! - Редькин взмахнул рукой как оратор на трибуне.

- Да не ори ты, не на митинге! Если хочешь революцию делать, нужно в массы идти, настроения этих масс знать, а так все это авантюра с печальным концом. Лучше иди в уголовку. Поговори потихоньку с мужиками, узнай, как у них настроение по поводу этого сраного гэкачепэ, - осадил Редькина Серов.

Тут Редькин понял, что он с Толяном и Цаплиным опоздал. Все решилось без них. В этот момент, открылась, дверь и появился сержант Тяпков:

- Петрович, там тебя Зайцев срочно по прямому требует! И еще, Панасюка так и нет, а в суд ехать надо. Я его по рации кричу, кричу, тишина!

- Ладно, Игорь, разберемся с Панасюком, - Малахов встал со стула и подошел к пульту.

В телефонной трубке он услышал взволнованный голос Зайцева:

- Петрович! Тут такое дело! Все опера стихийное собрание по нашему общему делу собираются провести! Сбор через полчаса в сорок третьем кабинете! На собрании наверняка, что ни будь, произойдет! Все настроены очень агрессивно! Дальше говорить не могу!