Белль для монстра

Глава 8

Изабелла.

Охрана реагирует мгновенно. Двое делают шаг ко мне, их шаги тяжёлые, уверенные. Воздух сжимается, будто в комнате вдруг стало тесно и нечем дышать.

— Нет! — мама резко встаёт, её пальцы судорожно хватают меня за плечо. Но в её глазах нет протеста — только восторг, но для вида играет в "любящую маму". — Не сейчас, Константин Петрович! Она просто растеряна и не понимает кто её в невесты берет!

— Замолчи, Анна, — обрывает её Михаил. Его голос звучит так, что у меня по спине пробегает холодок. Он делает шаг вперёд, заслоняя нас с мамой от охраны. — Ты перегибаешь. Она — под моей крышей.

Константин Петрович усмехается, но глаза его остаются холодными:

— Под твоей крышей, Михаил, но не под твоей фамилией.

Я чувствую, как руки охранников почти касаются моих плеч. Сердце бьётся так сильно, что дыхание становится не ровным.

— Я не поеду! — бросаю и пятюсь назад, но натыкаюсь на стул и чуть не падаю. — Слышите? Я не поеду к вашему Марку!

Константин Петрович чуть склоняет голову, его усмешка становится хищнее:

— Чем больше ты сопротивляешься, Изабелла… тем больше я хочу, чтобы ты оказалась в доме моего сына.

И он снова кивает охране.

— Не трогать! — рявкает Михаил так, что даже охрана на секунду замирает. Его голос гулко отдаётся под потолком. — А как же уговор? Марк с Олей.

Секунда тишины. Оля оживилась. В глазах вспыхивает радость, что о ней помнят. И у меня надежда, что её заберут вместо меня.

Константин Петрович медленно поворачивает голову к дочери Михаила. Его взгляд скользит по ней, и она опускает глаза, не решаясь дерзить.

— Договор был со словами «твоя дочь», — произносит он ледяным голосом. — Изабелла почти дочь. Всё честно.

Я замираю. Почти? Слово звенит, будто приговор.

Михаил хмурится, его челюсть двигается, как будто он перемалывает злость.

— Ты слишком вольно трактуешь условия, Константин.

— Я трактую их так, как мне выгодно, — усмехается Демидов, не сводя глаз с меня. — И ты это знаешь.

Мама сжимает мое плечо до боли, её пальцы дрожат — от восторга. Она шепчет мне в ухо:

— Белль, молчи! Это наша удача…

— Это моя жизнь! — срываюсь я, скидывая её руку. Голос дрожит, но слова режут воздух. — Вы что, с ума сошли?!

Оля резко подаётся вперёд, её голос высокий, срывающийся:

— Папа! Ты обещал Марку меня! Меня!

Константин Петрович поворачивает к ней голову. Тишина становится ещё гуще.

— Ты слишком… мягкая, Оля, — произносит он холодно. — Марку нужна дерзость. Он не терпит послушных.

Оля бледнеет, её губы дрожат, а в глазах — паника. Она впервые теряет свою уверенность.

Я ощущаю, как весь зал сжимается вокруг меня, будто стены придвинулись ближе. И понимаю: Демидов выбрал. Окончательно.

— Хватит, — голос Михаила звучит глухо, но в нём металл. — Константин Петрович, разговор — в кабинете.

Они смотрят друг на друга. Два хладнокровных зверя, которые привыкли решать жизни людей за закрытыми дверями. Воздух натянут и буквально звенит.

Наконец Демидов усмехается и бросает короткий кивок своим людям.

— В кабинете, так в кабинете.

Он разворачивается, но прежде чем выйти, снова смотрит на меня. Взгляд прожигает насквозь, холодный, тяжёлый.

— Саша, девочку в машину.

Я таращусь на этого Сашу и пятюсь от него. Не поеду! НЕ ПОЕДУ!

Михаил быстро идёт ко мне, шаги гулко раздаются по мрамору. И прячет меня за широкой спиной.

— Нет! — его голос режет воздух. — Она останется здесь. Я сказал: в кабинет!

Охранник по имени Саша на секунду замирает, между ними явное противостояние. Демидов прищуривается, уголки его губ поднимаются в хищной усмешке.

— Ты решил перечить мне, Михаил?

Мама опускается на стул, но в глазах блеск восторга: она наслаждается каждым словом. Оля кусает губы, на её лице страх и злость одновременно.

А я… я едва дышу. Меня будто на казнь вести хотят, а я не могу избежать этого.

— Хочешь сохранить со мной деловые отношения?! Заткнись и не лезь! — холодно бросает Константин Петрович.

Михаил не двигается. Его широкая спина заслоняет меня полностью, но я вижу, как напряглись его плечи.

— Она останется здесь, — отчеканивает он, и в голосе металл, от которого мороз по коже.

Воздух звенит. Мужчины в чёрном чуть меняют хватку на автоматах. Ещё миг — и может полететь первая пуля.

Демидов делает шаг ближе. Его тень ложится на пол, тяжёлая, как приговор.

— Ты слишком многое себе позволяешь, Михаил, — тихо, но угрожающе произносит он. — Я сказал: девочку в машину. Или твой брак закончится, не успев начаться.

Я сглатываю, ноги дрожат, пальцы мёрзнут, хотя в комнате душно.

Михаил чуть разворачивает голову, и я слышу каждое слово, сказанное почти рычанием:

— Ещё один приказ в моём доме — и ты не выйдешь отсюда сам.

Оля вскрикивает тихо, мама застывает, даже дыхание затаила.

А я впервые понимаю: для них я — только разменная монета. Но прямо сейчас именно Михаил — единственная преграда между мной и Демидовым.

Автоматы поднимаются направляясь на Михаила.

— Так боишься потерять свою долю, Миша? — насмешливо спрашивает. — Тогда умолкни и пошли в твой чёртов кабинет.

Михаил не двигается сразу. Его подбородок чуть вздёрнут, пальцы сжаты в кулаки.

Охрана Демидова опускает автоматы, но не убирает совсем. Атмосфера всё равно остаётся удушающей — будто кислорода в зале не хватает.

— Девочки остаются здесь, — добавляет Михаил, бросая на маму и Олю взгляд, в котором приказ, а не просьба. — Никто никуда не идёт.

Константин Петрович кивает, всё с той же холодной усмешкой.

— Хорошо. Пусть моя невестка ещё немного погостит у тебя.

Он разворачивается первым и идёт к дверям. Его люди — тёмной волной за ним. Михаил следует следом, даже не оглянувшись. Двери закрываются за ними гулко, отрезая нас от той части особняка, где решается моя судьба.

Я остаюсь в зале с мамой, Олей и этим Сашей. Их взгляды разные, но одинаково тяжёлые.

Мама сияет, улыбка на лице уже не прячется. Берет бокал и делает глоток мечтательно смотря в потолок.

Оля хмурится, будто её любимую игрушку пытаются отобрать. А охранник избегает смотреть на меня, будто это теперь запрещено.

А у меня внутри только одно: я должна отсюда уйти, пока двери не откроются снова.