Марк.
Щёлк.
Грохот рвётся в уши, и на секунду весь мир глохнет.
Рука вспыхивает болью, горячей, жгучей. Ткань рубашки мгновенно темнеет, алое растекается по белому, горячее, липкое. Но я даже не морщусь.
Боль — это пустяк. Я к ней привык. Она лишь раззадоривает зверя в груди, бросает ему мясо.
А вот её глаза…
Зелёные, распахнутые, полные ужаса. Белль дрожит так, что видно издалека. Смотрит на меня, будто я уже мёртвый. Или будто сама не верит, что смогла выстрелить.
Пистолет с глухим стуком соприкасается с полом. А следом её шепот:
— Боже, я попала...
Я делаю шаг вперёд.
Каждый мой шаг тяжёлый, уверенный. И каждый её вдох — резкий, сбивчивый. Она пятится, но ей некуда бежать.
Зверь внутри довольно скалится: куснула по-настоящему.
— Пиранья, — хриплю, чувствуя, как тянутся губ
