Изабелла.
Лёша высаживает меня у медицинского университета и уезжает на работу, а меня цепляет за руку Инга.
— Боже, — дёргаюсь как от огня. — Ты меня напугала, подруга.
— Ну прости, — мило улыбается. — Я всего лишь хотела сказать «доброе утро», а не устроить тебе инфаркт.
— После Бефентовой нам точно понадобится реанимация, — бурчу я, поправляя рюкзак.
— О да, — Инга кривится. — Эта ведьма питается страхом студентов.
— От того она такая и толстая, — подхватываю эту тему. — Слишком много "ест".
Инга смеётся, а я за ней. У неё смех напоминает крик чайки. Просто невозможно не смеяться рядом. Даже если у тебя внутри всё горит, рядом с ней как-то легче.
— Пошли, чайка, — толкаю её плечом. — Пока ведьма не начала перекличку.
— Ага, — кивает она и впихивает мне в руки своё кофе. — Иди. Шнурок завяжу и догоню.
Я иду и оборачиваюсь, бросая через плечо:
— От того я и ношу балетки.
Врезаюсь во что-то твёрдое, и горячее кофе расплёскивается — на мою блузку и на чужую чёрную футболку.
— Чёрт! — вырывается у меня, и я отскакиваю назад. — Простите…
Поднимаю взгляд и замираю. Передо мной стоит парень. Высокий, широкоплечий, волосы тёмные, чуть падают на лоб. Но главное — глаза. Чёрные, тяжёлые, хищные. Он смотрит на меня так, будто я сделала не неловкость, а личное оскорбление.
— Ты всегда так входишь в людей? — его голос низкий, насмешливый, но в нём чувствуется сталь.
Я открываю рот, чтобы оправдаться, но он не даёт и слова сказать.
— Учись смотреть под ноги, детка! — с нажимом говорит и сжимает челюсть.
Детка? Учись смотреть? А сам чего не смотрит?
Внутри что-то щёлкает. И вместо извинения слетают слова:
— А ты всегда стоишь посреди прохода, как памятник? И тоже не смотришь под ноги?!
Где-то за спиной Инга прыскает, но я не отрываю взгляда от этого «памятника». Сердце бьётся слишком быстро, руки липкие от кофе, а он ухмыляется. Снимает кожанку и отдает какой-то губатой блондинке. Снимает футболку и меня жаром обдает.
Он как с билборда у входа в тренажёрный зал. На рёбрах с левой стороны тату — чёрный дракон. Тело его изгибается вдоль мышц, крылья раскинуты, когти будто вонзаются в кожу. Но я вижу: под хвостом, уходящим к боку, скрывается грубый шрам. Старый, неровный, как будто его полоснули ножом или ударили чем-то острым.
Он ловит мой взгляд и ухмыляется, будто специально подставляется, позволяя рассмотреть ближе. В его чёрных глазах мелькает вызов.
— Нравится, детка? — бросает он.
Щёки вспыхнули мгновенно. Я вообще-то не пялюсь на голых мужчин так нагло.
— Да, — смотрю ему в глаза, а внутри всё сжимается от тяжести его взгляда. — Я как хирург оценила красоту шрама.
На секунду в его глазах вспыхивает огонь — то ли злость, то ли интерес. Он точно не ожидал, что кто-то осмелится так ответить.
— Дерзкая, — хрипло усмехается и бросает в меня свою футболку. — Постираешь и вернёшь.
Футболка летит прямо в лицо, пахнет парфюмом с нотками табака, и я машинально ловлю её. Сердце колотится уже в горле.
Вот это наглость! Бросаю футболку ему обратно.
— Стиралка сломалась.
Ловит, но у него бровь поднимается в удивлении, а за его спиной ржач парней на всё фойе.
— Ты хоть знаешь, с кем говоришь? — фыркает блондинка, прижимаясь к его плечу так, будто метит территорию.
Я поднимаю подбородок.
— С наглым памятником, — отвечаю и тут же понимаю, что перехожу грань.
Фойе снова взрывается смехом. Парень прищуривается, в его глазах темнеет и блестит не хорошее. Он делает шаг ближе, и мне приходится поднять голову, чтобы выдержать его взгляд. И заставлять себя стоять на месте. Он давит своей энергией, как дым при пожаре. Даже дышать становится тяжело.
— Не дерзи мне. Могу наказать за такое, — тихо бросает он, так что слышу только я. — Увидимся, детка.
Ложит мне на плечо свою футболку и разворачивается к своим, надевая кожанку на голое тело, будто так и нужно.
А я стою с этой футболкой и понимаю, что только что нарвалась на человека, с которым лучше не связываться. Никогда. Вообще.
Инга подходит ко мне ближе.
— Красивый, опасный и залётный, — бурчит смотря ему в след. — У нас он точно не учиться.
— Зато его губатая учится курсом ниже, — отвечаю, снимая с плеча его футболку. — И зачем он мне её оставил?
Инга хмыкает.
— Может, пометил, как пёс.
— Очень смешно, — бурчу, но запах парфюма с табаком всё равно остаётся в носу.
Бросаю футболку в рюкзак. Здесь урны поблизости нету. Потом выкину.
— Пошли, Белль, а то опаздываем.
Мы с Ингой заходим в аудиторию за минуту до звонка. Я швыряю рюкзак на стол и стараюсь не думать о том, что внутри лежит чужая футболка. Главное вовремя выкинуть, чтобы Лёшка не заметил. Ссориться с ним точно не хочу.
— Белль, не смотри так, будто у тебя там бомба, — шепчет Инга, вытаскивая тетрадь.
— Она мне муляет, — бурчу, усаживаясь на своё место.— Вдруг заразный?!
— Заразный? — удивляеться подруга.
Я молча пожимаю плечами.
— Всё, чем он может заразить, это желанием потрогать его пресс, — ухмыляется Инга, подмигивая.
Я закатываю глаза и делаю вид, что листаю конспект. Мне точно не хочется обсуждать тело какого-то наглого мужика.
У меня Лёшка тоже красавчик. И пресс не хуже!
Дверь с шумом открывается, и в аудиторию входит Бефентова. Класс мгновенно стихает. Каблуки отстукивают по полу, и у меня всё сжимается внутри. Эта женщина умеет одним взглядом превращать студентов в пепел.
— Открыли тетради, — сухо бросает она. — Сегодня контрольная по теме сосудистой системы. Посмотрим, кто из вас способен держать скальпель, а кто максимум — половник.
Я сжимаю ручку в пальцах и сосредоточено слушаю. Мне точно облажатся нельзя. Иначе Вишневский быстро свернёт мою практику.
— Вопрос первый, — сухо бросает Бефентова. — Назовите основные ветви брюшной аорты.
Тишина. Кто-то нервно листает конспект. Инга закатывает глаза и шепчет:
— Я уже пас.
Я пишу почти на автомате: чревный ствол, верхняя и нижняя брыжеечные артерии… Буквы ложатся ровно, словно в операционной я делаю разрез скальпелем.
Следующий вопрос.
«Опишите схему кровоснабжения почки».
Перед глазами всплывает утро. Чёрные глаза, ухмылка, дракон, прячущий шрам.
Я раздражённо моргаю и отбрасываю картинку прочь. Зачем я вообще думаю о каком-то придурке?
Почка. Артерия. Сегментарные, междольковые, дуговые…
Ручка царапает бумагу быстрее, чем мысли успевают вернуться.
— Изабелла, — голос Бефентовой прям над головой, и я вздрагиваю. — Дополнительный вопрос для вас. Можно устно: «Что произойдёт, если во время операции повредить нижнюю полую вену?»
В аудитории тишина, как будто все одновременно задержали дыхание.
Я поднимаю голову и спокойно отвечаю:
— Кровотечение, угрожающее жизни пациента. Требуется немедленная остановка — зажим, прошивание, при необходимости — шунтирование.
Она смотрит несколько секунд, будто пытаясь найти брешь, и наконец кивает.
— Хорошо. Практика идёт на пользу.
Вдох входит в лёгкие только тогда, когда она уходит дальше по рядам. Но улыбка на губах остаётся дольше чем нужно. Её похвала это как снег летом.