Мой сводный тиран

Глава 3: Прозрачные стены

Первая ночь в комнате с зеркалами началась с тишины, густой, как застывший соус. София лежала на узкой кровати, вцепившись в подушку, и считала трещины на потолке. Их было семнадцать — одна длинная, как шрам, пересекала центр, остальные расходились лучами, будто паутина. Она пыталась дышать ровно, но воздух казался тяжёлым, пропитанным запахом старого дерева и лака. Зеркала. Они окружали её со всех сторон, отражая отражения отражений, пока комната не превращалась в бесконечный лабиринт из её собственных силуэтов — сгорбленных, искажённых, размноженных до бесконечности.

В полночь погас свет. Тьма поглотила зеркала, и София зажмурилась, пытаясь убедить себя, что теперь они просто стены. Но через минуту услышала щелчок. Едва уловимый, как звук включаемой камеры. Она приподнялась на локтях, всматриваясь в темноту. Сначала ничего. Потом — слабый луч фонарика, скользнувший по полу. Он двигался от двери, выхватывая из мрака фрагменты комнаты: край кровати, её босые ноги, руку, сжатую в кулак. София замерла. Луч остановился на её лице, слепя глаза. Где-то за стеклом раздалось шуршание — будто кто-то переступил с ноги на ногу.

— Ты спишь? — голос Даниила прозвучал из ниоткуда, словно из самого воздуха.

Она не ответила. Луч фонарика пополз вниз, по шее, к воротнику ночной рубашки. София почувствовала, как мурашки побежали по спине.

— Я знаю, что ты не спишь. — Пауза. — Ты всегда закусывала губу, когда боялась.

Она резко села, натянув одеяло до подбородка.

— Уйди.

— Это моя территория. — Голос приблизился. Теперь она ясно слышала его дыхание — ровное, нарочито спокойное. — Ты же видишь меня?

София вгляделась в зеркало напротив. В темноте едва угадывался силуэт — высокий, недвижимый. Он стоял вплотную к стеклу, одна рука прижата к поверхности, как будто пытался прощупать её теплоту.

— Что ты хочешь? — её голос дрогнул, и она тут же пожалела.

— Хочу понять, — он сделал шаг в сторону, и луч фонарика скользнул по стене, — сколько продержишься. Отец говорил, что ты слабая. Что сбежишь при первой же возможности.

— Он ошибался.

— О? — Даниил рассмеялся коротко, сухо. — Тогда докажи. Встань. Подойди к зеркалу.

Она не двинулась. Луч фонарика резко метнулся к её лицу, заставив зажмуриться.

— Встань, София. Или я войду и подниму тебя сам.

Она медленно спустила ноги с кровати. Холодный пол обжёг ступни. Сделав шаг, она намеренно наступила на острый край коврика — боль пронзила пятку, но она не издала звука. Зеркало перед ней было тёмным, но она чувствовала его взгляд сквозь стекло.

— Ближе. — Его голос звучал мягко, почти ласково.

Она подошла вплотную, упёршись ладонями в холодную поверхность. Где-то за ней, в темноте, он повторил её жест — их пальцы совпали, разделённые лишь тонким слоем стекла.

— Видишь? — прошептал он. — Мы на расстоянии вытянутой руки. Но ты не можешь меня коснуться.

— Это игра? — она прижала лоб к зеркалу, чувствуя, как холод проникает в кожу.

— Это правда. — Луч фонарика погас. В темноте его голос приобрёл металлический оттенок. — Ты думаешь, я ненавижу тебя? Ты ошибаешься. Я ненавижу то, что ты заставляешь меня чувствовать. Каждый раз, когда ты рядом, я… — он замолчал, и в тишине послышался скрежет — будто нож провели по стеклу.

— Ты что…

— Спи, София. — Перебил он. — Завтра тебя ждёт первый рабочий день.

Шаги затихли. Она стояла у зеркала ещё долго, пока холод не начал проникать в кости. Ложась в кровать, она накрылась одеялом с головой, но даже сквозь ткань чувствовала — где-то в темноте он всё ещё наблюдает.

Утром её разбудил стук в дверь. На пороге стоял Даниил с подносом: кофе, яичница с трюфельным маслом, ломтик чёрного хлеба.

— Завтрак для сотрудников, — сказал он, ставя поднос на тумбочку. Его взгляд скользнул по смятой простыне, остановился на её босых ногах. — Ты кричала во сне.

— Не верю.

— «Почему ты не спас меня?» — процитировал он, прищурившись. — К кому это?

Она схватила чашку, обжигая пальцы. Кофе пахло кардамоном — точно как у отца.

— Ты подслушиваешь. Это патология.

— Это забота, — он скрестил руки на груди. — Сегодня у нас банкет. Мэр отмечает юбилей. Ты будешь обслуживать его стол.

— Почему я?

— Потому что, — он наклонился, подбирая с пола её заколку, — если ты сбежишь или ошибёшься, я смогу наконец вычеркнуть тебя из завещания.

Банкетный зал пах хвоей и дорогими духами. София поправляла фартук с вышитой змеёй, наблюдая, как гости рассаживаются за столиками. Мэр, полный мужчина с сединой на висках, занял центральное место. Его глаза скользнули по её фигуре, задержавшись на вырезе платья.

— Вино, — щёлкнул он пальцами, даже не взглянув на неё.

Она подошла с бутылкой, но в этот момент кто-то толкнул её сзади. Красное вино брызнуло на скатерть, оставив пятно, похожее на кровь.

— Неуклюжая! — мэр вскочил, вытирая платком рукав. — Даниил! Как ты допускаешь таких…

— Прошу прощения, — Даниил уже был рядом. Его рука сжала её запястье так больно, что она едва удержала бутылку. — Она новенькая.

— Уволить! Сейчас же!

Даниил наклонился к её уху:

— Ну же, София. Попроси. Скажи, что будешь хорошей девочкой.

Она вырвала руку, чувствуя, как злость поднимается к горлу.

— Простите, — она повернулась к мэру, заставляя голос звучать ровно, — это была моя ошибка. Позвольте исправить.

Мэр хмыкнул, садясь.

— Ладно. Но если ещё раз…

Даниил проводил её на кухню. У двери он резко развернул её к себе:

— Зачем?

— Что?

— Ты могла уйти. Свободна. Но предпочла остаться. Почему?

Она посмотрела на его руку, всё ещё сжимающую её плечо.

— Потому что я не позволю тебе выиграть.

Вечером, вернувшись в комнату, она обнаружила на кровати новое платье — чёрное, с более глубоким вырезом. К нему была приколота записка: «Для тех, кто умеет держать удар».

А ночью свет снова погас. На этот раз луч фонарика скользил по стенам медленно, будто вырисовывая контуры её тела. София встала, подошла к зеркалу и прижала ладонь к стеклу.

— Я вижу тебя, — прошептала она.

В ответ раздался смешок.

— Нет, сестрёнка. Ты видишь только то, что я позволяю.

На следующее утро на зеркале красовалась надпись губной помадой: «Счёт: 1-0».