Илона на шпильках

Глава 8

— Поскольку Ирма солгала вам, я считаю это наговором на себя и имею на это полное право.

— Выходит, вы не хотите сознаться в содеянном? — следователь пожимает плечами и смотрит на мои ножки, а я перехватываю его взгляд, в надежде за него зацепиться как за последнюю соломинку. У Ирмы с Гамлетом Ивановичем очень-очень много денег и, должно быть, связей, поэтому им ничего не стоило всех подкупить и меня упечь за решётку...зачем-то. Ладно бы Гамлет разочаровался, что у него со мной ничего не вышло, обиделся и отомстил. Но Ирме-то я что сделала?!

— Я не хочу лжесвидетельствовать против себя и брать на себя вину за то, чего не делала.

— Зря, очень зря. Я надеялся на ваше благоразумие и помощь следствию, Илона Юрьевна.

Я спрятала свои ножки подальше от сальных глазёнок амбала, который уже мне вынес приговор без суда и следствия и усадил в темницу за решётку на съедение крысам.

— Ирма утверждает, что мы с ней конфликтовали? И что же стало яблоком нашего раздора?

— Всему виной любовь и ревность. Вы приревновали вашего возлюбленного Иванова Гамлета Ивановича к Хорькиной Ирме Данияровне, потому и напали на неё.

— Как я могла приревновать Гамлета...Ивановича к...Ирме Данияровне, если они женаты и счастливы? Я всего лишь работала временно под руководством Иванова, чтобы купить те самые туфли.

— Они были женаты и счастливы.

— Кто, туфли?

— Илона Юрьевна, — бесится амбал и сверлит меня суровым взглядом, — не пудрите мне мозги, у вас не получится уйти от ответственности, вы ответите за нарушение закона по всей строгости.

— Что же вы меня самовольно обвинили, приговорили и посадили? А суд, вынесение приговора, защита адвоката? Или у вас свои процессуальные методы расследования? — я тоже бешусь да пуще этого бритоголового следователя. Кем он себя возомнил? А кем себя возомнила Ирма? Дура ревнивая! Да мне её Гамлет, что с туфлями, что без них, не сдался. Похотливый мальчишка с переизбытком тестостеронов!

— Можно сказать, ваша вина полностью доказана. — я ошеломлённо открываю рот, а следователь продолжает. — По камерам из магазина видно, как вы берёте с витрины сиреневые туфли Rubeus Milano и уходите с ними. Побои Ирмы Данияровны также зафиксированы в травмпункте, это раз, и два, гражданка Зелина Анжела Романовна подтверждает, что вы напали с кулаками на гражданку Хорькину, также разгромили рабочий кабинет управляющего магазина Иванова Гамлета Ивановича.

— У меня только два маленьких вопроса.

— Слушаю вас, гражданка Белозёрова.

Гражданка Белозёрова...детка...звучало лучше. Пусть я буду гражданкой, опустим детали и не будем придираться к словам.

— Почему вы нарушаете статью 51 Конституции РФ? Кто такая гражданка Зелина Анжела Романовна?

Амбал нервно закашливается и расстёгивает ворот своей чёрной кожаной косухи, определённо не ожидая, что в это время мне прилетает уйма сообщений в w******p, открытом на компьютере, от моих любимых, заботливых и участливых помощничков. Именно Никитка написал, что...гражданин Юлий Парамонович не имеет права самоуправствовать, масло масляное, но не суть, и допрашивать меня без защитника, а я не обязана свидетельствовать против самой себя. А Аллочка любезно вверила меня в руки своего одноклассника — какого-то крутого адвоката, который что-то ей задолжал.

— Она — консультант. — голос следователя заметно слабеет. Ну что, амбал, сделала я тебя?!

— Вы не ответили на мой первый вопрос. — я стучу ногтями по столу и требую взглядом ответа.

— Мы можем предоставить вам защитника и продолжить...разговор в отделении.

— Продолжить допрос, вы хотели сказать? Потому что то, как вы себе позволили со мной говорить, как обвиняли бездоказательно меня, ничто иное как допрос. А вы меня даже не удосужились уведомить об этом. Решили, раз вы — следователь, а я — беззащитная и слабая женщина, то вам всё можно?

— Илона Юрьевна, не перегибайте пожалуйста.

— Запомните, Юлий Парамонович, я — Илона Белозёрова — никогда не нарушала законы, ничего не брала чужого и всегда жила честно, добиваясь всего своим трудом, мне нужно моё место под солнцем, моя жизнь и только мой возлюбленный, а не чей-то захудалый мужичок малолетний, у которого чешется писюн при виде представительниц противоположного пола. Когда суд меня оправдает, вам будет непременно стыдно за ваше поведение и слова.

— Гражданка Белозёрова, я вас услышал.

Он меня услышал! Не знаю, почему, но, когда так говорят, у меня создаётся ощущение, что тебя посылают далеко и надолго. Мол, бла-бла-бла, позвезди, позвезди тут, я тебя услышал. Я не успеваю додумать мысль, так как в кабинет стучит Алла, а за её спиной я смутно вижу мужскую фигуру. Видимо, защитник подоспел.

— Глебов Артём Борисович, — симпатичный незнакомец пожимает следователю руку, — адвокат Илоны Юрьевны. Попрошу вас прерваться и ввести меня в курс дела. А товарища Белозёрову мы пока отпустим попить кофе, да?

— Да, — нехотя соглашается Юлий Парамонович.

Под сосредоточенным взглядом адвоката и жутко недовольным следователя я выхожу из своего кабинета и нос к носу сталкиваюсь с Константином Аркадьевичем. И опять внизу живота разливается тепло. Да что со мной творится сегодня? Парфюм у шефа новый что ли, с феромонами?! Отгоняю от себя наваждение, отстранённо здороваюсь с Аркадьевичем и иду от него в сторону, забыв, куда, собственно, направлялась.

— Куда?! — сопит шеф, голос пронизывает меня холодом до мурашек, хотя я вся горю, так и не выпив ничего от температуры и простуды.

— Туда, — указываю рукой в пространство и ускоряю шаг, но Костя меня нагоняет и зажимает между стеной и высоким белым стеллажом с открытыми полками.

— Ничего не хочешь мне объяснить?

— Какие-то вопросы по плану модернизации? — я старательно хлопаю глазами и делаю вид, будто не догадываюсь, о чём меня спрашивает шеф.

— Я похож на идиота?!

— Бог с вами, Константин Аркадьевич, вы у нас — эрудит, знаток и рассудительная голова нашего журнала.

— Тогда, — шеф переходит на шёпот, — какого фига ты из меня его делаешь?

— Когда я из вас делаю, Аркадьевич?

— Илона Юрьевна, — шеф ударяет кулаком в стену в миллиметре от меня, а я опускаюсь по стенке вниз и ловко проныриваю под его рукой, ухожу от...Кости, хватающего ртом воздух. Но не успеваю пройти и пары шагов, как над ухом чувствую придыхание и гневный голос.

— Я тебя не отпускал, Белозёрова. Мы не договорили. Почему, почему, скажи мне на милость, у меня снова заходится сердце при мысли, что тебе что-то грозит? Мне сорок пять лет, Илона, я в группе риска людей с сердечными заболеваниями, а ты совсем не бережёшь моё изношенное сердце.

— Я предлагала тебе с кем-нибудь познакомиться, ты же сам отказался. А так женился бы, она бы и берегла твоё сердечко, старичок ты наш. — я хлопаю, смеясь, рукой шефа в области сердца, а он перехватывает мою ладонь и держит...своей горячей, крепкой, мужской ладонью. Нет, только не это...опять я...вся неистово горю внизу, хоть пожарных вызывай.

— Не нужны мне твои знакомства. Мне нужно знать, что с тобой всё в порядке. Слышала, мы в ответе за тех, кого приручили?

— Со мной всё в полном порядке, уважаемый шеф.

— Конечно, я вижу. Поэтому твой кабинет временно превратился в филиал следственного комитета.

— Мне ничего не грозит.

— Кроме денежного штрафа или исправительных работ, или лишения свободы ненадолго. — щебечет звонким голосочком со знанием дела Аллочка, отчего Костя реально хватается за сердце, и я не на шутку пугаюсь за него.

— Алла, чтоб тебя, не лезь, а! Видишь, шефу плохо?! — я машу кулаком, и Алла быстренько теряется в офисном пространстве.

— Посиди, прикрой глаза, сейчас накапаю тебе что-нибудь для сердца. — усаживаю шефа на диван и иду к себе в кабинет, не обращая внимания на что-то бурно обсуждающих следователя и адвоката. А вот они меня замечают, замолкают и оба усаживают в кресло. Но я сопротивляюсь, встаю и подхожу к своему столу, беру из верхнего ящика настойку пустырника, накапываю в стакан, заливаю водой из кулера, в гостевую кружку, что ждёт своего звёздного часа в высоком шкафу за стеклом, наливаю гранатовый сок и возвращаюсь к Косте под недоумевающие, хмурые взгляды мужчин. Слышу за собой шаги, это двое идут за мной и пытаются привлечь к диалогу. На что рукой я их останавливаю и указываю на лежащего, бедного шефа. Голоса стихают, все ждут, когда я реанимирую Аркадьевича. Тот принимает молча всё из моих рук, жалобно смотрит на меня, чуть не скулит, видит рядом со мной Юлия Парамоновича и Артёма Борисовича и срывается на крик.

— Илона Юрьевна, ни в чём не виновата! Она — кристально чистый человек!

— Константин Аркадьевич, мы и не сомневаемся. Но есть процедура, мы обязаны проверить информацию. — говорит переминающийся с ноги на ногу следователь.

— И сейчас мы должны с Илоной Юрьевной проехать в отделение. — добавляет адвокат.

Я стою посередине как на распутье, и до меня начинает слабо доходить, что адвокат не убедил следователя в моей невиновности, раз мы должны проехать в...отделение. Ну да, это не делается по щелчку пальцев. Нужно время, соблюсти все формальности, что-то где-то подписать. Но действительность оказывается хуже того, что я себе представляла, прямо как в моём сне. Меня задерживают и сажают в камеру предварительного заключения до выяснения обстоятельств. Я падаю и лечу куда-то вниз, далеко, в темноту.

***

Я усаживаюсь на...тюремную кровать...металлическую, скрипучую с серым видавшим виды матрасом, свешиваю свои длинные ножки без туфель на шпильках и в такт дождю за маленьким окошком с решётками вспоминаю А.С. Пушкина, начиная понимать смысл его «Узника»:

Сижу за решеткой в темнице сырой.

Вскормленный в неволе орёл молодой,

Мой грустный товарищ, махая крылом,

Кровавую пищу клюет под окном…