Шевелись, Плотва!

11

С дня рождения Йеннифэр минула неделя. И всю эту неделю, полную душевных мук и борьбы с новым имиджем Геральта, Лютик маялся от дикого желания трахаться. Повышенное либидо, разбуженное желание, близость любовника давали о себе знать, но усы ведьмака, отросшие, как ему казалось, до невообразимых размеров, срубали все под самый корешок. К тому же они еще и распушились, будто Геральт грешил в душе Йениным шампунем «Объем от корней». Сама Йеннифэр дома появлялась все реже, убегая на заказы по утрам, а по вечерам проводя досуг с Грегорием, и Лютик начал надеяться, что она скоро переберется к тому с вещами, освобождая тесную жилплощадь.

— Даже не подумаю! — сверкнула фиолетовым огнем ведьма. — Должна быть в женщине какая-то загадка. А если все время мелькать у мужика перед глазами, он быстро надоедает.

Лютик не мог выгнать Йеннифэр, пустившую корни в Геральтовой квартире, потому что сам тут был никто. Даже «никтее» Йени — та хоть бывшая жена…

Он посчитал на пальцах, и выходило, что до конца оговоренного срока пребывания с ведьмаком в одной квартире ему оставалось не так много времени. Что будет делать дальше — непонятно. Усы молчали, хмыкали, но эту тему не поднимали. И Лютик малодушно оттягивал конец. И в прямом и в переносном смысле.

Сразу после возвращения от галантного вампира Йеня была встречена Лютиковым лично испеченным чизкейком, у которого подгорел бочок, — его потом положили Геральту, потому что тот ел все, кроме брокколи и лимонов; — праздничным столом — по-свойски, без креветок, но с оливье; — надутыми шарами, песней и вручением комплекта нижнего белья.

— Оу. — Тронутая встречей и подарками ведьма достала из коробки кожаные стринги и лифон с клепками.

— Ориентировались на характер именинницы, — сообщил Лютик, подсовывая ей тарелку с пирогом.

Йеня тогда растрогалась, и они смогли сделать свое единственное нормальное семейное фото, на котором Лютик тут же в фотошопе подтер ненавистные усы. Потом все пошло как всегда: Геральт поперхнулся пригорелым бочком, но его удалось отпоить лимонадом; Йеннифэр напялила лифон на Якуба, и тот гордо носил два горба на спине до конца вечера, вопя: «Я верблюд, я верблюд!», «Я кожаный ублюдок!»; Цири восторгалась своим корейцем и показывала всем селфи с ним, а Лютик поступил как обычно на всех торжествах — положил себе оливье. Вспомнив, что он уже как бы не один и как бы в отношениях, взял тарелку побольше и насовал туда всех салатов по чуть-чуть, сыпанул зеленого горошка, устроил поверх пюре котлету и поставил все это перед Геральтом. Тот, глянув на него одобрительно, принялся подношение уничтожать, а Лютик, подперев голову рукой, уже видел их счастливую совместную жизнь — тихие уютные вечера, бренчание на гитаре, покупку нового дивана… Оставалось только этого ёжика плавно подвести к такой мысли. А потом в усах застряла горошина, и Лютик едва не разревелся от досады. Захотелось вскрыться самому и вскрыть Геральта вилкой для рыбы, чтобы больше никогда не видеть этого усатого сталинского беспредела.

Цири весь день названивала по скайпу своему Суню, который с ней трындел по-английски с большим энтузиазмом, непривычно мяукая на гласных. Лютик, проходя мимо спальни, с удивлением отметил, что болтают они весьма и весьма увлеченно. Будто знакомы не один год. Геральт тоже заметил, и ему это, судя по угрожающему молчанию и встопорщенным усам, не понравилось.

— Геральт, не делай лицо, умоляю, — сказал, не стерпев, Лютик. — Ты так еще больше похож на физкультурника, которого обэжэшник не позвал обмывать новый верстак в учебном классе.

— Ей всего тринадцать! — произнес тот укоряюще.

— И что! Я в тринадцать вырезал красоток из журнала и клеил их в специальную тетрадку, а спустя год я уже клеил одноклассниц! Вживую! А тут дети дружат и ничего страшного…

Геральт фыркнул в усы.

— Не сравнивай себя и Цири. Она девочка, у нее другие приоритеты.

— Геральт, — сощурился Лютик, напомнив себе свою бабулю, когда та лупила его кухонным полотенцем за воровство соседских яблок. — Она, заметь, так же вырезает — только корейцев, клеит их не в тетрадку, а сразу на стену. А теперь склеила одного живого, и это здорово — он богат, известен, обаятелен. В конце концов, никто не говорит о чем-то серьезном. Это обычные переписички по интернету, ну у кого их не было! Вот если бы он ее в гости позвал…

Из комнаты, лучась счастьем, выскочила Цири и, подпрыгивая на месте, как мячик, сообщила срывающимся от восторга голосом:

— Сунь зовет меня в гости!

— Ты не поедешь! — прорычал Геральт, и Лютик нащупал задом стул, подогнувшись в коленях.

— Поеду! — рявкнула в ответ ведьмачка, и лампочка в светильнике взорвалась.

— Да кто он такой? Ты его видела один раз, и готова на другой конец света лететь по первому зову?

— Видела один раз, а люблю уже три года!

— Сказал — нет! Не поедешь! Ты ребенок!

От вопля Цири окно пошло трещинами. Лютик, упав на пол, по-пластунски дополз до порога, прикрывая голову руками и уворачиваясь от срывающихся со стен картин и летающих предметов. Якуб лежал тут же, у двери, не в силах справиться с обилием такого выброса энергий и сотрясаясь в экстазе. Шерсть на брюхе стояла дыбом как на щетке, будто его лупануло током в 220 вольт, а он сжимал и разжимал лапки, выпуская когти на всех четырех конечностях.

Чуть позже, когда Цири, чуть успокоившись, заперлась в спальне, хлопнув дверью так, что часть обоев отклеилась, Геральт, пригладив встопорщившиеся воинственно усы, поднял за шкирку растянувшегося у ног Лютика кошака и вышвырнул его из комнаты. Лютик, наблюдая за его нервным хождением от стены к стене, несмело сказал:

— Мне кажется, этот Сунь — приличный парень. Зря ты так переживаешь.

— Знаю я этих Суней-Выней! Сам таким был. Да и некогда мне следить за девицей в пубертате, — ответил Геральт. — У меня работа, между прочим!

За стеной блажил Якуб, демонстрируя орально кошачий календарный март, хотя на дворе было лето и котом он уж точно не являлся.

— Чего он орет? — и так взвинченный Геральт начал звереть. А с усами это выглядело еще и смешно.

— Он спрашивает «Какого хрена?» — невозмутимо пожал плечами Лютик.

— Какого хрена что?

— В целом, — Лютик, единственный островок спокойствия среди бушующего моря эмоций, тоже держался из последних сил. Хотя у него совершенно не давалась новая статья — не было заданий, не было идей, не было денег.

Якуб голосил, подвывая Цири, не желая оставаться с бездушными ведьмаками, когда их звал в гости САМ Сунь!

— У вас тут какой-то дурдом! — заявила с порога Йеня, вваливаясь из жаркого полдня в квартиру и бросая охапку цветов на стол.

— Что значит «какой-то»? Лучший в городе! — оскорбился Лютик.

— Есть что пожрать? — ведьма устало плюхнулась на новый табурет, который Лютик все-таки купил на кухню пару дней назад.

За время проживания в лучшем в городе дурдоме Лютик понял, что Геральт самый неприхотливый в еде и быте из всех, кого он знал: ел, все, что плохо лежит и медленно бегает, носил абы что, жил скромно. А ведь он заслуживал самого лучшего — Лютика, например! А не всего того бардака, что его окружало.

— Яишню будешь? — провел ревизию в холодильнике Лютик, согнувшись и явив свету свой аппетитный зад, на который тут же плотоядно уставился Геральт. — Тут Геральту за эликсир бабулька яиц коробку приперла, надо жрать, пока не испортились.

— Да я и слона съем, — улыбнулась Йеня.

К вечеру Геральт начал собирать вещи — бросил в сумку пару чистых рубашек, штаны, носки, личные вещи в виде подаренного еще тысячу лет назад Йеней шипрового одеколона, который Лютик называл «Похмелье в сосновом бору», бритву, зубную щетку, дезодорант, боксеры с флагом Великобритании в стратегически важном месте.

— Когда выезжаем? — спросил Лютик, появляясь в комнате.

Геральт, издав свое «Хмм», застегнул молнию на сумке и перекинул ее через плечо.

— Я выезжаю прямо сейчас, — сказал он. — А ты остаешься. Это особое задание, которое нужно выполнить в одиночку, ты только помешаешь. Следи тут за всем и напомни Йеннифэр, чтобы создала портал для блоховозки.

Часом ранее они пришли к компромиссу — правда, в отсутствие Цири, — Якуб отправляется засланным шпионом к Суню, наблюдает за ним, и если намерения корейского красавчика чисты, как слеза единорога, то Цири едет в гости. И Геральт, и Лютик, и Йеннифэр, которая как раз и согласилась организовать это, воспользовавшись щедростью Грегория. Самого упыря, правда, тоже нужно было теперь брать, иначе получалось совсем некрасиво. Якуб, согласившись с превеликим удовольствием, готовился к перемещению в энергополях, пожирая на кухне прокисший йогурт.

Лютик, услышав ответ Геральта, надулся, но ведьмак в самом деле не мог его взять с собой, ведь Пшемыслав, родители которого до сих пор жили рядом с домом его бабули и были хорошими соседями, просил сделать все как можно тише и деликатнее, а Лютик и тишина были вещами взаимоисключающими. Пшемыслав, ксёндз в Церкви Матери Божией в захолустье на юге Польши, вот уже полгода как получал письма весьма крамольного содержания от неизвестной. Предположительно, прихожанки. Разумеется, это мог сделать и обычный человек, но Пшемыслав был уверен, что в добрую женщину вселился злой дух.

— Никто не может знать моих тайных фантазий, — пояснил он в телефонной беседе. — Только злонамеренная сущность. А еще подарки… Сексуального характера… Подбрасывают в костел.

Именно поэтому, для того, чтобы его лицо имело вид благопристойности, а не хищности, Геральт и отрастил усы. Они сразу внушали людям чувство доверия — так сказал Пшемыслав, который собирался выдать ведьмака за наведавшегося в гости священника, дабы проследить, кто приносит послания и резиновые дилдо. И Лютик, путающийся между ногами, в этом деле точно бы не подсобил. Хватило и того, что кельпи они ловили в десять раз дольше, чем Геральт мог бы сделать в одиночку, и закончилось это тем, что на коня поставили магическую ловушку, добытую Йеннифэр. Конь, покочевряжившись в сетях до рассвета и несказанно обидевшись, ушел на глубину, предварительно показав фак согнутым хитрым способом копытом, подбив себя под коленкой другой ногой, и сказал, что сюда, в эти ваши палестины, больше ни ногой. Этому заявлению можно было верить, поэтому Геральт посчитал задание выполненным.

Геральт уехал, так и не расколовшись, куда именно, и Лютик совсем скис. Йеннифэр спала после ночных кутежей, Цири переписывалась со своим корейцем, Якуб ушел харчеваться к соседке — та снова ругалась с подвыпившим мужем, напитываясь эмоциями впрок перед дальней дорогой.

Самое время было написать статью, но писать, по факту, было не о чем — про кельпи уже было, свекла в цене чуть подскочила, призраков новых не наклюнулось. Геральт удалился на неопределенное время, а блог бросать было нельзя ни в коем случае, поэтому Лютик, сбацав утром свои любимые — уже всеми любимые — оладьи, прилепился к выспавшейся Йеннифэр с мольбой о сенсации:

— Разве тебе никогда не было любопытно, как устроен вампирий быт? Уму непостижимо, сколько там может оказаться всего интересного! Архитектура и готичность замка, антикварная мебель…

— Лютик. — Ведьма полила оладьи малиновым сиропом. — Он живет не в замке, а в особняке, хоть и старинном. Тебе, понятно, статья нужна, а ему какая польза?

— Йеня, — Лютик сел, накрыл ее руку своими и сделал свои самые щенячьи глазки. — Ну пожалуйста! А я буду тебе тоже должен, и стирать буду, и пылесосить, и готовить всегда! И перетирать твои вонючие травы!

— И даже мышиные внутренности? И гуарану? — фыркнула Цири с набитым ртом.

— Серьезно? — спросила Йеня.

— Обещаю! — горячо заверил Лютик, и она сдалась.

Грегорий упирался недолго, потому что Йеннифэр приехала на встречу в обтягивающем красном платье и ботфортах на острой шпильке. Проморгавшись, не веря своим глазам, он поинтересовался, провожая ее в зал:

— Я так понимаю, ты ведь не просто так посреди дня согласилась на чаепитие?

— Понимаешь, Грегори, — ведьма, поглаживая его локоть, шептала в самое ухо. — Есть у меня друг, и его очень интересует ваша… тематика. Ты не мог бы встретиться с ним и немного побеседовать? Что-то вроде анонимного интервью.

— Ох, дорогая, — Грегорий замялся. — Ты же знаешь, я не люблю огласку…

— Значит, я зря не надела нижнее белье?

Грегорий, остановившись посреди коридора, набрал в легкие воздуха:

— Йеннифэр, дорогая, это бесчеловечно, так меня…

— Ты плохой мальчик, Грегори, — сказала строго ведьма, расстегивая ему ремень и вытаскивая его из шлеек. — А ты знаешь, что делают с такими плохими мальчиками, как ты?

Грегорий знал, потому что в детстве его за шалости ставили в угол на гречку, но сейчас вряд ли именно это имелось в виду. Он представил, какое наказание его может ожидать в лице ведьмы без нижнего белья под платьем, и поспешно кивнул, открывая дверь в спальню, в которой его наказывали последующие несколько часов, связав руки и отхлестав собственным ремнем.

— Так что там с моим другом? — спросила Йеннифэр потом, не торопясь его развязывать.

— Зови! — простонал Григорий.

Почти сразу после ее звонка, будто поджидая удобного момента заранее, к дому на такси подъехал ушлого вида молодой человек с пронзительно-чистым взглядом голубых глаз и улыбкой от уха до уха.

— Добрый день! — Под нос Грегорию вспорхнул включенный диктофон. — Меня зовут Юлиан Леттенхоф, интернет-издание «Варшавский вестник». Тема вампиризма — красная нить, проходящая через наши национальные верования, и наши читатели хотели бы побольше узнать о том, как выживают вампиры в современном мире. Итак, вы готовы ответить на пару вопросов?

Держась за поясницу, Грегорий молча указал на диванчик в гостиной. Поначалу он вежливо пытался отвечать на вопросы, но потом журналиста прорвало:

— По какому принципу Вы живете? Вы сами пришли к этой позиции или вас подтолкнул вампирский образ жизни? Как изменились Вы, став вампиром? Чем Вы любите заниматься в свободное время? Какие советы Вы можете дать новичкам, только ступившим на путь вампиризма? Когда Вы в последний раз пили кровь? Что Вас интересует помимо сосания телесных жидкостей? Как Вы отдыхаете от вампиризма? Как часто Вы пьете кровь? Как вы считаете, какова должна быть жизненная позиция в вопросах вампирской этики? По-вашему, какими качествами должен обладать настоящий вампир? Вы остаетесь самим собой, посасывая кровь или это PR ход? Какова доля удачи и везения в Вашем деле? Есть ли у Вас свой девиз, миссия? Вы уже много добились в своем деле, изменила ли Вас популярность? Сколько времени Вы посвящаете кровососанию? Расскажите пошагово, что нужно сделать, чтобы стать успешным вампиром? С чего начинать новичку, если он захочет пойти по Вашим стопам? Какие профессиональные рекомендации можете дать тем, кто только начинает развиваться в кровососании? Какие могут быть подводные камни в Вашей сфере? Сложно ли заниматься? Чего Вам это стоит? Как к Вам пришел первый успех?

У Грегория начал подергиваться глаз, а гость все продолжал терзать его похлеще Йеннифэр, которая, уехав, бросила его в лапы этого монстра. Вначале он хотел честно, но малодушно признаться, что у него болит выпоротый зад, затем даже готов был чисто по-женски увильнуть, пеняя на то, что разболелась голова, но понял, что Лютика этим не пронять:

— Ох, простите, вынужден вас покинуть, — произнес он, поднимаясь. — Мне пора! Как раз время послеобеденного сна!

— Но погодите! — журналист, семеня следом, ворвался в спальню, где рядом с кроватью стоял обитый бархатом гроб. — Как же интервью?

— Если я не посплю, то превращусь в горстку пепла! — слукавил Григорий, которого слегка потряхивало.— Погуляйте по дому, полюбуйтесь обстановкой, а дальше Мари проводит вас к выходу. Всего доброго!

Забравшись в гроб, он задвинул крышку и облегченно вздохнул. Как хорошо, что открыть его можно было только изнутри. Грегорий вставил в уши наушники и довольно закрыл глаза, переживая еще раз сессию с Йеннифэр, которая оказалась прекрасной доминой и шикарно могла контролировать уставшего от ответственности вампира. Это было поистине глотком свежего воздуха в затхлом и устоявшемся мире. Эту тему можно было чудесно развивать, у Грегория даже появились идейки для следующей тематической сессии, и он полез в интернет, чтобы заказать в специальном магазине нужные атрибуты и полный шкаф костюмов для ненаглядной ведьмы. Пока он будет ее интересовать в этом плане, не скатываясь в тряпку или демонического насильника, она не пресытится. Хотя с демоническим насильником идея ее может заинтересовать — как у нее поблескивали сапфирами глаза, когда он однажды ночью застал ее на кухне за поеданием сала. У-ух, как она тогда возбудилась! Кхе-кхе!

От Лютика сбегали, и не раз, но вот так, чтобы сразу в гроб — впервые. Поэтому он растерялся. Постучался в крышку с просьбой ответить на еще один вопросик, но ему не ответили.

— Что ж! — сказал Лютик, осматриваясь.

Особняк поражал своей роскошью, высоченными потолками и обилием света. Побродив по нему, сделав не меньше сотни фотографий гобеленов, напольных часов, резных трюмо из красного дерева, витражей и зеркал, он отправился на нижний этаж, свернул в сторону кухни и замер перед приоткрытой дверью в какое-то подсобное помещение. Сердце у него стукнуло в горле и забилось в районе кадыка, так как такое он прежде видел только в фильме про Дракулу — под потолком были подвешены мерзкие на вид мешки, обросшие от сырости и бог весть чего грибами. Лютик уже знал, что внутри взращиваются маленькие вампирята, потомство Грегория, который только прикидывался простачком.

— Ах ты, падлюка! — воскликнул Лютик, хватаясь за стоящую в углу палку и начиная колошматить по мешку.

Домоправительнице Мари с трудом удалось его выволочь через черный ход на улицу и дать пинка со словами:

— Чтобы я тебя больше в этом доме не видела, паршивец!

Вечером злой, но больше обескураженный Грегорий звонил Йеннифэр:

— Детка, давай больше без друзей, договорись?

— Что он натворил? — вздохнула та.

— Понимаешь, только полный идиот будет уничтожать мою домашнюю грибницу под предлогом, что в мешках с грунтом я выращиваю собственных детей! Где он этого нахватался?.. Мещанство! Голимая голливудщина! Между прочим, в них почти созрели шампиньоны по швейцарской технологии, и я мечтал угостить тебя чудовищно вкусным блюдом…

После интервью Лютик вернулся еще более опечаленным, — без Геральта и приключение было не приключение — побродил по кухне, потом вынул из-за шкафа обнаруженную недавно в сарае за домом гитару, хоть старую, но еще не рассохшуюся окончательно и вполне пригодную. Подкрутил колки, натягивая струны, провел по ним пальцами и вздохнул. Вскоре мурлыканье уложилось в устраивающие его рифмы:

Когда лихой виконт

Отлынивал от дел,

С Геральтом Ривийским

Он песню эту пел.

Сразился тот ведьмак с пропойцей-чертом,

Сразился с духом мерзким и карликом-плутом.

А сзади подползал, хоть это стыд и срам,

Призрак Хильдеееемунды и дал по зубааам,

И целилось отродье виконту прямо в глаз,

И тут ведьмак прикрикнул:

Пришел твой смертный чааааас!

Ведьмаку заплатите чеканной монетой, чеканной монеетоооой!

Ведьмаку заплатите, зачтется все этооооооо ваааааам!

— Заткнись, Лютик! — В стену что-то громко ударило — предположительно сапог. — Иди поешь и успокойся!

— Это моя баллада! — крикнул Лютик обиженно. — Я написал ее для Геральта.

Только что народившиеся строки он записал на бумажку, повторил еще пару раз и потом подвывал польские народные в вольном исполнении. Цири, не выдержав пытки творчеством, спустя некоторое время вошла в комнату и положила перед ним карту с отмеченным красным фломастером городком:

— Туда Геральт поехал. Только я тебе ничего не говорила.

Лютик, обрадованно изучив путь, вытащил из-под кровати свою сумку и чехол для гитары — нужно было обязательно спеть балладу ведьмаку. Якуб, вернувшись, застал его у дверей.

— Йеннифэр отправит тебя утром на разведку, — сказал Лютик. — Помни, что вся надежда на тебя, и не подведи!

Якуб, пережрав эмоций соседки, икнул.

Добираясь на перекладных, Лютик в автобусе строчил статью, вкладывая фотографии вампирьего быта, все еще не зная, как подать информацию так, чтобы не отяжеленные умы соотечественников не сделали ненужных выводов и не бросились штурмовать замки, разыскивая вампиров, как это было после фильма «Сумерки» — одни, чтобы поднять на вилы, другие, чтобы их искусали.

Но ему приходилось довольно часто отвлекаться: обида ела поедом. Значит Цири Геральт признался, куда едет, а ему — ему! — который для него все делал, прикрывал его задницу, на все пошел, многого лишился в плане удобств, быта и денег — ему досталось целое нихуя вместо доверия. Вот и сейчас — зная только название, трястись в этом маленьком автобусе и не ведать, где можно найти ведьмака в городе — тоже о многом говорит о Геральте как о человеке, с которым Лютик собрался провести остаток жизни, хочет того ведьмак или нет.

Грело его душу три вещи: сочиненная баллада про их приключения — он давно не брал в руки инструмент, и легшие как влитые слова бальзамом упали на душу внутреннего певца виконта Леттенхофа. Вторым было то, что он увидит Геральта и наконец-то спокойно, во всех позах, не сдерживая страсти, отдастся ему, потому что дома для этого вот уже много времени не было никаких условий. Третья радующая его вещь была та, что Якуб, который редактор — Лютик зарекся давать имена детям и питомцам в честь кого-то, это все-таки было ошибкой с его стороны — Збигнев наконец-то увидел, разглядел его потенциал и предложил возглавить отдел их Вестника.

Вообще, если покопаться, хороших событий было много, но эти три были основополагающими. В противовес тем, что терзали его душу плохими поступками.

— А что, отец, есть ли в вашем городе… — сходя с автобуса и обращаясь к пожилому жителю районного центра, Лютик хотел спросить о ведьмаке, но вовремя спохватился. Тут за такое и побить могут. — … невесты?

На удивление начитанный оказался народ в этом заштатном городишке, прекрасно осведомленный об Ильфе и Петрове и «Двенадцати стульях».

Отсмеявшись и отказавшись от кобылы, стоявшей тут же, рядом с автовокзалом, и мерно пережевывающей зелень, Лютик спросил о гостинице, собираясь закинуть туда личные вещи, чтобы налегке перемещаться по городу и искать пропавшего Геральта, а потом там же и провести марафон любви. Да и освежиться после дороги не мешало.

— А что-то мистическое у вас в городе происходит? — Козырнул корочками журналиста «Варшавского вестника». Столичная газета всегда имела успех в провинциальных городах, и его удостоверение часто открывало двери туда, куда всем доступ был запрещен. Хотя частенько за это же и поколачивали.

— Отчего же не происходит, — задумчиво почесал бороду мужик и с намеком посмотрел на вокзальную пивнушку.

Купив страдальцу и себе по кружке пива, Лютик почти час выслушивал все события небольшого городка, причем не все оказались мистического характера, больше всего было жалоб на мэра и муниципальные службы, но пару историй и для газеты и для себя Лютик выцепил.

Прихожанку удалось вычислить во второй день на вечерней проповеди. В подброшенных письмах, сочащихся похотью и больными фантазиями, прослеживался интерес нечеловеческого разума и желание не столько получить ответ, сколько вызвать в Пшемыславе хоть какую-то ответную эмоцию, кроме удивления.

— Дурные помыслы ведут к дурному делу и гибели души, — с этих слов Пшемыслав начал проповедь, а Геральт в этот раз занял место в темном углу за треножником со свечами и внимательно вглядывался в лица прихожан. Вчерашняя ловля на живца, когда он стоял рядом с ксёндзом не сработала, и сегодня они прорабатывали другую тактику.

Среди постных и унылых физиономий он сразу выделил одну — с нездоровым румянцем на щеках, с горящими глазами и приоткрытыми красными губами. Женщина в бордовых перчатках ловила каждое слово Пшемыслава, и именно от нее исходили флюиды, на которые тот не обращал внимания. Сущность, завладевшая несчастной, была банальна и слаба, не дотягивая даже до уровня самого низшего из низших демонов, изгонялась просто, посредством употребления внутрь настойки заговоренного на перекрестке чертополоха, и не стоила тех усилий, что приложил Геральт, терпя экспансию усов и брюзжание Лютика. Не стоило конспирации с тайной поездкой и напяливанием рясы, игнорирования сообщений от явно заскучавшего журналиста, отчего досаднее было вдвойне — уж вместе бы они точно потратили свободное время на более интересные вещи. Досадно. Наверное поэтому ему теперь мерещилось лицо Лютика среди…

— Зараза! — выругался Геральт, вглядываясь в сидящего у прохода парня.

Это был точно Лютик, хоть и натянувший на себя вид благопристойный и немного благочестивый, будто собирался хоть сейчас принимать постриг и до конца своих дней копаться в земле, выращивая под псалмы морковь для всей братии. Всю проповедь он просидел не растеряв апломба, а после устремился к Пшемыславу, преграждая ему путь и упрашивая о чем-то. Пшемыслав, объясняя что-то в ответ, качал головой и потрясал молитвенником, но от Лютика так запросто еще никто не отвязывался, поэтому спустя пару минут тот шел в сторону исповедальни.

— Я займусь им, в нем тоже присутствует опасная сущность, — удержал за локоть Пшемыслава Геральт, вкладывая ему в руку склянку. — А ты пока отведи в кабинет вон ту дамочку в перчатках под предлогом личной беседы и накапай ей десять капель вот этого.

— Так это она? Она писала письма? — шепотом поразился тот. — Неисповедимы пути, как говорится… Это подруга моей матушки.

Проводив причитающего Пшемыслава вслед за выходящими, Геральт вошел в кабинку, задернул за собой шторку и постучал в деревянную стенку с крошечными дырочками, отделяющую его от Лютика.

— Вы уже здесь, отец Пшемнишек? — спросил тот, и Геральт, усмехнувшись, покачал головой — ничего не менялось, Лютик оставался Лютиком. — Мне нужно выговориться. Скажите, как вы относитесь к геям? Ах, простите, я же должен просто говорить, а не спрашивать. Понимаете, я люблю мужчину. Я не уверен, что он любит меня, но по крайней мере, он очень хорошо ко мне относится. Но он считает меня каким-то беспомощным существом, не доверяет мне, многое скрывает, а мне… Мне обидно! Я ведь тоже человек! Мы с ним столько вместе прошли, но я все равно боюсь, что он выставит меня за дверь. Пнет под зад, и прощай, наивный Юлиан!

Он вздохнул, и Геральт придвинулся ближе, прислушиваясь.

— А я знаю, что это мой человек, верите? Вот сразу, как только увидел, сразу что-то тренькнуло, как звук такой в голове, будто тосты выпрыгивают, вот такой. Потом, конечно, тосты выпрыгнули, и у него тоже выпрыгнули, и не раз, и это было так охуительно, что у меня задница ныла еще неделю и яйца звенели… Ой! Простите, отец Пешеслав, просто я так по нему скучаю!

Геральт, который с первых слов Лютика тоже вспомнил их гимнастические упражнения тогда, в гостинице, понял, что до еще одной гостиницы не дотерпит. Болтающий Лютик пах домом и чем-то родным, говорил с жалобной интонацией и требовал немедленного утешения, и был таким несчастным, что закаленное в борьбе с нечистью сердце ведьмака дрогнуло.

— Вы можете меня испытать, если не верите! Вот правда! Любое испытание! Я так люблю его, что готов на все!

Зайдя в кабинку с целью исповедаться за грехи, за то, что утащил у сатанистов книгу, вызвал фамильяра, наврал карлику, что он авокадо, тьфу, адвокат, плохо думал о Цири, брехал в своих статьях, чтобы привлечь больше целевой аудитории, Лютик, как обычно начал не с того, накрутил себя, сам на себя обиделся и закончил совсем не тем.

Идея, пришедшая Геральту на ум, была такой же идиотской, как, собственно, и план Лютика исповедаться. Закинув подол рясы на плечи, он расстегнул ширинку брюк и выложил в отверстие под мелкой решеткой свой вздыбленный орган.

— Нихуя себе испытание! — Изумился вслух Лютик и тут же шлепнул себе по губам — материться в храме было даже для него занадто.

Он наклонился пониже, заинтересованно разглядывая орган, как микрофон перед своим первым серьезным интервью, постучал пальцем по головке, как тогда, и сказал:

— Минет! Посвящается Геральту!

Когда с той стороны раздался знакомый смех, усиленный акустикой здания, Лютик расстроенно щелкнул легонечко по члену:

— Ну Ге-е-еральт! Ну такой минет обломал, ну!

Оторвались они уже в гостинице: вытирая мокрые волосы ведьмак вышел из душа и чуть не скопытился — голый Лютик, наигрывая на его старой гитаре, напевал, судя по всему, балладу собственного сочинения.

— Ну, что думаешь? — горделиво спросил тот, закончив завывания и покачав эрегированным членом из стороны в сторону.

Геральт осмотрел его с ног до головы, остановил свой взгляд на поджатых яичках и, сделав задумчивое лицо, приподнял обе брови как можно выше:

— Немного ассиметричные, но повода для беспокойства нет.

Гитару — к вящей радости Цири и Йеннифэр — Лютик все-таки разбил. И не об голову уклонившегося Геральта, как он хотел, а об стол. Но жаркая ночка все исправила.