Темная История. Озимандия

День второй. Эпизод VII

Эпизод VII

            — А-а-а, — завизжала она. – Совсем крыша поехала. Ты мне все лицо разбил, урод.

—Не ори, — Лорман попытался ее перекричать, но все было бесполезно. Тогда он нащупал в темноте ее рот и попытался его заклеить своей ладонью, чтобы хоть на несколько децибел ослабить вой сирены. Сирена замолкла, но в ту же секунду он почувствовал, как ее остренькие зубки резко впились ему в пальцы. Дикая боль пронзила суставы. Теперь уже заорал он:

— Пусти-и-и…больно же!

            — А ты не размахивай, где попало, — Лика разжала свои зубки. – А то калекой отсюда выберешься, я тебе обещаю.

            — Сука!

Лорман вовсе не собирался ее валить, просто нога, когда он всего лишь попытался ее догнать, ускорив шаг, на бегу попала в какую-то яму, и он со всего маха полетел прямо на нее, за что и был слегка искусан.

— Урод!

— Я не хотел, — парень, упершись здоровой рукой в шпалу, продолжая все еще дуть на кровоточащие пальцы, стал медленно подниматься.

            — Чего не хотел? — почувствовав, что тяжесть свалилась с ее тела, Лика тут же перевернулась на спину и принялась в темноте размахивать руками, несколько раз, даже на что-то натыкаясь. – Ты чего это здесь вытворяешь, — визжала она. – Сила есть, ума не надо, да? Хотел изнасиловать, да?!! Только еще раз приблизься, я за себя не отвечаю.

            Получив в темноте по носу и в челюсть, несчастный потомок некогда побежденных оккупантов, добравшихся до Москвы и не очень благополучно сваливших обратно, все же ухитрился подняться на ноги, и тут же отскочил в сторону, чтобы не получить еще.

            — Споткнулся я, — пробурчал он, — не неси чушь, еще кусается. Нужна ты мне, коза драная, н********ь еще, поищи себе другого козла!

            Сказал и напрягся, приготовившись к получению очередной очереди «лестных» определений и местоимений в свой адрес, особенно за «драную козу», слетевшую с языка.  Однако, на свое удивление, ответной очереди не последовало. Тишина и темнота завладели пространством. Он постоял еще немного, прислушиваясь, но все было напрасно. Девчонка молчала.

            — Эй, — подал он голос, — ты где? – и снова прислушался. И снова тишина… Тогда он выставил вперед руки и сделал неуверенно один шаг вперед. – Где ты?

            Не рискуя двигаться дальше стоя и ожидая от этой сумасшедшей всего, чего угодно, Лорман опустился на четвереньки и только после этого продолжил свой путь. Мелкий гравий тут же впился в коленки и в ладони. Парень сморщился, но позы не изменил. Осторожно перебирая ногами и руками, он медленно-медленно двинулся на ощупь вперед. «Ну вот, — мелькнула мысль, — и я сделал первый шаг в сторону деградации. Обезьяна и только, только хвоста не хватает. Пить меньше надо». Еще несколько движений и его голова наткнулась на что-то мягкое. Он тут же отпрянул, опасаясь очередной затрещины, но этого делать, было уже не обязательно. Девчонка даже не пошевелилась.

            — Ты чего молчишь? – испугался он. – Ты там не умерла случаем?

            — Не дождешься, — всхлипнула Лика. — Фашист проклятый. Ты мне… кажется... зуб сломал.

            Уточнять, какой именно, Лорман благоразумно не стал, да она бы и не ответила. Обхватив колени руками, девчонка вдруг перестала сдерживаться и разревелась.

            — Не плачь, — парень с опаской протянул руку и предпринял неуклюжую попытку ее успокоить, пытаясь погладить ее по голове. – Я же не специально…

            — Мамочка, — Лика принялась растирать слезы по щекам, — забери его отсюда. Руки убери, недоносок, укушу. Как я теперь домой появлюсь беззубая? Сядешь за изнасилование, понял! Из тебя там быстро девочку сделают, — всхлипнула она, — и все зубы повыбивают.

            Два раза просить не потребовалось.

            — Ну, и черт с тобой, — отшатнулся Лорман. – Свалилась на мою голову…

— Иди к черту, что б глаза мои тебя не видели.

            — Фонарик дай и пойду

            — Что?

            — Фонарик, говорю, отдай, — повторил Лорман, — и до свидания…

            — У меня его нет, – Лика пошарила вокруг себя руками. – Он куда-то закатился.

            — Час-от-часу не легче, — выдохнул Лорман. – И как ты себе представляешь без света дальнейшее наше путешествие по этим катакомбам?

— Молча, — огрызнулась Лика. — Вали вместе со своим фонариком. Как я теперь без зуба жить буду? Кому я теперь нужна буду беззубая?

— Ты и с зубами вряд ли кому понадобишься, — ухмыльнулся в темноте Лорман, представив на секунду себе ее щербатое во всей красе личико.

— У-у-у, — завыла снова девчонка. —  Он еще издевается. Фашист, эсэсовец проклятый, чтобы у тебя самого все зубы повылетали, зараза…

Дослушивать парень не стал, заткнув пальцами уши, он повалился на спину, и вдруг, неожиданно даже для самого себя рассмеялся, не веря, что все это происходит с ним наяву.

Так они и жили. Она во все горло ревела, оплакивала себя, красивую, сидя на рельсах или на шпалах, в темноте ведь не видно, а он во все горло ржал, как конь, во всей красе представляя себе беззубую улыбку этой брыкающейся кобылки.

— Ах так, да, — Лика вдруг перестала реветь, совершенно сбитая с толку его идиотским смехом. Значит, так, да… Изуродовал меня и смеешься, да? Тебе смешно, да?

Лорман не реагировал, продолжая все еще закатываться от смеха. И, чем больше она свирепела, тем сильнее он закатывался.

— Ну-ну… Посмотрим еще, кому хуже будет?

И подвернувшийся под руку первый же увесистый в темноте булыжник полетел в его сторону. Послышался глухой удар, и смех тут же прекратился. До этого здесь было только темно, а теперь стало еще и тихо! Ощущение, как в гробу с закрытой крышкой, единственное отличие — присутствие воздуха и возможность шевелить конечностями.

— Эй, — позвала Лика, первая, не выдержав гробового молчания, так неожиданно свалившегося на ее голову, — ты чего молчишь? Эй… я кому говорю, — повторила требовательно она, но ответа так и не последовало. – Ты, что, в пустое место превратился?

Лорман не отвечал.

            — Дьявол, — девчонка выругалась и полезла в карман за зажигалкой. – Куда ты пропал?

            Колесико чиркнуло, и легкий свет от крошечного пламени озарил темноту. Девушка повела рукой, пытаясь получше рассмотреть освещаемое пространство, она даже сощурилась, напряженно всматриваясь в темноту, но эффект был тот же, что и пол минуты назад, когда она еще только полезла в карман за зажигалкой, — парень, словно сквозь землю провалился. Единственное, что она увидела, был валяющийся около самой стены его фонарик, который она, правда, сама же и выронила при падении. Зажигалка нагрелась и обожгла палец. Девчонка выругалась, гася пламя, и снова оказалась в темноте. Подув на свой поджаренный пальчик, она поднялась, и сделала несколько неуверенных шагов в сторону фонарика. Крошечное пламя снова ожило в ее руке. Пара шагов и фонарь оказался у нее в руках, правда, для этого потребовалось согнуться и чуть-чуть пошарить ручками.

            — Ну и черт с тобой, — крикнула она в темноту, разгибаясь и включая фонарик. – Посмотрим, кому еще хуже будет… Думаешь, испугаюсь, да? Ой-ой-ой,.. камушком в него кинули, блин! Так теперь, что — можно бросать бедную девушку в темноте, да? Вот скотина, выбил зуб и бросил…

            — Чего разоралась?

От неожиданности Лику даже передернуло. Так, что она даже фонарик снова выронила с испугу, который со стуком упал на рельсы, но в отличие от первого раза, теперь продолжал светить.

            — Никто тебя не бросал, — Лорман нагнулся и поднял нужную вещичку. – Разбросалась тут… решила нас без света оставить?

            — Ты где был? – Лика потихоньку стала приходить в себя.

            — Пиво пил, а что? — усмехнулся он. — Сидел и ждал, пока ты в меня следующим камнем не промажешь.

            — А отозваться ты, конечно, не мог, – девчонка сузила глазки, — да?

            — Что бы ты в меня рельсу зашвырнула…

            — Чего зашвырнула? — не поняла она его юмора. — Какую еще рельсу?

            — Об которую зуб сломала.

            — Она же тяжелая, — не поняла та немецкого юмора.

            — Вот-вот, — парень набрал полные легкие воздуха и выпустил его тонкой струйкой прямо в лицо негоднице. – Это-то меня и спасло, что ты не смогла ее от земли отодрать.

            — Мне домой надо и, чем быстрее, тем лучше.

            — Мне тоже, — он посветил на свои часы и присвистнул. – Я уже, два часа как должен быть на работе.

            — Не расстраивайся, тебя уже выгнали.

            — Типун тебе на язык, не каркай…

            — Вот еще, — Лика в темноте прищурила глазки, — каркать я буду. Сам рассуди, кому в наше время нужны пьяницы и прогульщики?

            — На себя посмотри.

            — И что? Я не прогуливаю, у меня каникулы. Так что…

            — Глаза закрой.

            — Зачем? – Лика насторожилась. – Что бы ты мне второй зуб выбил?

            — Хочу посмотреть, что с первым стало.

            — Только осторожно, хорошо?

            — Договорились.

Девчонка зажмурилась и послушно открыла рот. Парень слегка улыбнулся, направляя луч света на ее лицо, пытаясь в очередной раз понять, с кем это он, собственно, связался? Только, что она еще в него кидала камни, ругалась и орала во все горло, и вот уже стоит с открытым ртом и закрытыми глазами и терпеливо ждет, что же он ей скажет и какой диагноз поставит. Ему даже показалось, что если даже диагноз этот будет не очень утешительным, то она же еще его и успокаивать начнет.

            — Долго мне еще с этой идиотской улыбкой стоять? – вернула она его к действительности. – Ты в рот смотри, а не на мое лицо пялься.

            — А я что делаю, — вздохнул Лорман, направляя луч света прямо ей в рот. Губа у нее и в правду была разбита, и даже немного припухла, но вот зубы, зубы все у девочки были на месте. Он еще раз прошелся лучиком по белоснежной эмали и опустил фонарь.

            — Ну? – спросила Лика в напряжении.

            — Что, ну? – передразнил ее Лорман. —  Нет трех зубов. Родители будут тебе рады. Чего реветь было?

            — Мне показалось, что выбиты все, без трех жить можно.

            — В таких случаях обычно крестятся, когда кажется, — заявил Лорман и, не дожидаясь ответа, зашагал дальше по шпалам.

            — Мне показалось, что он качается.

            —Говорю же, крестись!