В следующий раз на прогулку Мин Гю вышел не хотя. Мышцы неприятно зудели, кости, казалось, не встали на свои места после превращения и блуждали под шкурой, хвост постоянно дергался, временами лихорадочно просекал воздух взмахами. Обостренные органы чувств стали работать на все обороты, внешние раздражители причиняли боль своей красочностью, ясностью.
Мин Гю не успел даже дойти до темного леса, осторожными короткими шагами преодолевая расстояние, его остановил голос, уже ставший знакомым:
— Возвращайся обратно, — приказ был прямым. Безапелляционным. Мин Гю на миг растерялся, замер в нерешительности, глядя прямо перед собой, с заплывшим сознанием. Он чувствовал себя под дурманом. Мощным, захватившим все тело и разум так, что не контролирующий себя омега, чувствовал беспомощность, качаясь в волнах этого состояния. — Слушайся меня, возвращайся к себе. Я приду за тобой.
Мин Гю выполнил то, чего от него требовали. Под пристальным наблюдением он достиг своего дома. То, что волк переступил их границу и, не боясь, расхаживал по территории Серых, давало понять, что он один из них. Омега ликовал. Впервые за всю жизнь он искренне благодарил Луну за выпавшую возможность.
Видимо от слабости, омега забыл о горячей ревности хладнокровных альф, возможно, поспешил со своими выводами, которые с высокой вероятностью приведут к неизбежному разочарованию.
Но в данный момент, невзирая на усиливающуюся боль в теле, радовался, улавливая тяжелые шаги волка за спиной, слыша запах альфы, постепенно заполняющий все клеточки организма. В центре хаоса, творившегося с ним, ясной оставалась лишь мысль об обещании волка, который был известен верностью слову.
* * *
Чуткое родительское сердце не давало покоя папе – омеге Мин Гю . Тот был сильно встревожен прогулками чада, но и понимал, что без этих вылазок омега не справится совсем. Оттого успокаивал свое изнывающее нутро, постоянными доводами. Хотя этой ночью выдержка его дала слабину, и, накинув пальто на острые плечи, он покинул дом. Долго ходить не пришлось. Белоснежная волчица медленно поплелась ему навстречу со стороны леса, папа – омега заметил на миг внушительную тень за сыном, но та молниеносно скрылась в ночной темноте. Обеспокоенный родитель метнулся к омежке, тут же забыв о минутном видении.
Волчица в объятиях папы забилась в припадке и пала на землю, уже обратившись юношей. Затащить худощавое тело сына в дом не составило особого труда. Родитель еще долго кружил около постели Мин Гю , молил Луну, чтобы та оберегала их.
Но этой ночью Луна не была благосклонна ни к папе – омеге, ни к его сыну.
Ближе к полуночи, подтвердив ужасающиеся предположение папы, Мин Гю потек, раскрыв очаровывающий нежный запах, что несомненно вскружит голову занятых волков стаи. Старший омега ещё несколько десяток минут расхаживал по комнате, пока второй признак течки не стал заметен. Теперь сомнений не было – его сын потек, пачкая смазкой простыню под собой и лихорадя от нахлынувшего возбуждения.
Невзирая на поздний час, папа Мин Гю постучался в дверь вожака. Встретил его сонный омега вожака, но после услышанной новости пошел будить мужа.
Мужчина, услышав о случившемся, нахмурил густые брови и долго стоял, усиленно размышляя.
Он, как и все остальные, годами отмахивался от существования Мин Гю . Теперь полотно пало вниз, открыв неприятную картину и неся с собой серьёзную проблему.
Вожак повел по лицу огромной ладонью. Даже в его богатой опытом жизни не наблюдались омеги, потекшие к наступлению весны истинной течкой, не имея партнеров для спаривания. Если бы не эта чертова метка, уродующая всю омежью шею, вожак приказал бы одному из воинов, пусть даже занятому, провести течку с ним, но эта метка чужака связывала ему руки окончательно.
— Мой муж уехал в Город за заработком, вернётся с наступлением весны, я переживаю за безопасность сына, — подал голос папа Мин Гю, нарушив ход мыслей вожака.
— Я… — вожак взглянул на омегу перед собой, можно сказать, пораженный идеей. — Отправлю Нам Джуна к вам, будет сторожить твой дом до скончания течки.
— Насколько бы не было велико доверие к нему, но он все же зрелый альфа с сильной природой…
— И это будет ему в помощь, к тому же, он не видит никого кроме своего истинного, Нам Джуну никто не нужен кроме Сок Джина, — горделиво сказал вожак.
Папа Мин Гю поджал губы, но слегка опустил голову и подался назад, ссутулившись. Спорить с вожаком у него нет ни права, ни статуса, остается лишь слушаться и доверять, тому ведь виднее.
* * *
Мин Гю, окутанный в одно одеяло, бегал, босыми ногами наступая на снег. Он лихорадил, тело его, ставшее в сотню раз чувствительнее, иглами пронзалось от каждого прикосновения одеяла к нежной коже. Омега еле сдерживался от душераздирающего крика. Но он держался, весь слабый, дрожащий, бежал за спасением.
Его глаза ничего не видели, он двигался к знакомому запаху альфы. Когда цель была достигнута, он еле смог остановиться и встал вкопанным, смотря со слезами на глазах на могучего Нам Джуна. Тот, получив приказ от отца, прямиком направился к дому Мин Гю , но омега, встретивший его посреди дороги почти голый, распускающий сладостранный аромат, заставил остановиться в двух шагах от мелкого тела.
Нам Джун тяжело сглотнул, он хотел снять пуховик и накинуть на этого засранца, но подойти ближе не хватало смелости. Было дурманяще представлять, каков запах течного вблизи, и Нам Джун, не уверенный в своей силе воли, не решился проверить правдивость предположения.
— Ты действительно пришел, — посиневшими губами заговорил Мин Гю первым.
— Отец приказал явиться, — словно оправдываясь, изрек альфа.
— Я… — освободив руку из одеяла, омега вытер лицо от слез. Он не плакал, но эти противные, выставляющие его слабым слезы текли сами по себе. — Я готов на все, за время наших прогулок я привык к тебе настолько, что готов заплатить любую цену, чтобы быть рядом. Я поднесу к альтарю всего себя. Мне не нужен статус пары вожака, которым ты непременно станешь, не нужен дом, уважение и даже потомство, тебя одного достаточно, — его маленький нос шмыгнул, слезы капали на землю. Он сильнее сжимал кулачками одеяло. — Можешь жениться на Сок Джине, я даже не пискну…
— Какие еще прогулки? — Нам Джун глубоко вдохнул воздух, забывшись. Этим запах течного лишь глубже въелся, казалось, в самую душу. Нам Джун медленно провел рукой по лицу, привычка перенятая от отца, старательно избегая взглядом оголенные плечи омеги. Они манили, хотелось провести по ним языком, покусать тонкие ключицы, оставив отметки после себя, ощутить дрожь чужого тела на своих руках и только метка на шее, поставленная не им, отталкивала его и вызывала чувство обреченности… потому что Мин Гю занят не им, а чужаком. Альфа покачал головой. Мыслить сейчас было сложно, а течка тем временем набирала обороты, больше заводя истинную природу самца. — Ситуация итак не самая приятная, будь благоразумен вернись домой.
— Ты ведь обещал, — тихо сказал омега. — Все эти ночи ты не зря был со мной…
— У тебя высокая температура, Мин Гю, и ты бредишь. Я никогда не был с тобой.
— Это… это был не ты? — Мин Гю непослушными ногами отступил, чуть не упал запутавшись в одеяле. — Не ты спас мне жизнь, не ты дал обещание вернуться, не ты все время был со мной ? Кто? Кто, если не ты?
— Мин Гю, вернись домой.
Омега обессилено упал на холодную землю, все же наступив на край покрывала. Альфа рвано рыкнул, не скрывая отчаяния, и подался вперед, резким движением поднял безвольного, словно тряпочную куклу, на ноги и, надежно укрыв наготу в одеяле, поднял того на руки.
Мин Гю тихо плакал, уткнувшись в шею Джуна. Тот бежал, тревожа ночную тишину тяжелыми шагами, чувствуя морозные кисти Мин Гю на шее, отдавая предпочтение игнорированию этих касаний, и усиленно притворялся глухим, только единой Луне известно, как его душа крошилась на мелкие части от слов, сорванных из посиневших губ омеги, произнесенных еле слышным шепотом:
— Почему не ты? За что ты так со мной, мой альфа? Чем же я тебя не угодил? Хочешь я изменюсь?
Альфа сжимал челюсть сильнее,так, что скрежет зубов глушил его самого, прижимал омегу плотнее к себе и пытался дышать через раз. Каждый вдох — яд, окрашивающий кровь в черный, расширяющий зрачки, заставляющий сердце стучать в разы быстрее. Нам Джун был слаб против него, но больше его убивал сам Мин Гю, тихо плачущий у него на груди.
И во мраке ночной не было видно слез, что полосили альфе лицо солеными дорожками.
* * *