Монро

1

Зиньк-зиньк...

Опять громко заиграл будильник. Блин, снова проспала.

Открыла глаза — так не хочется вставать. Но нет, нельзя.

Быстро вскочила, схватила одежду, что валялась на полу, и наспех оделась.

Посмотрела на телефон — блин, почти восемь! Господи, опять опаздываю.

Забежала в ванную: умылась, почистила зубы. Волосы собрала кое-как в пучок, даже не расчесывая. Конечно, длинные, тяжёлые — висит, как попало.

Быстро заглянула в холодильник — как всегда, пусто.

Выбежала из дома, не сказав ни слова...

Бегом к остановке — начала ждать автобус. Я нервничала, ноги хлопали по земле, будто пытались успокоить внутреннюю бурю.

Я — Амалия Рей.

Обычная девушка из Люксарии — города мечты и криминала. Здесь за деньги можно купить всё.

А без денег… ты просто не человек.

Села в автобус, глубоко вдохнула, достала телефон.

8 пропущенных от повара Кейна.

Господи… опять.

Опять буду до поздна мыть полы.

Уже четвёртый день подряд опаздываю...

Я не помню отца.

По рассказам мамы, он был богатым и влиятельным человеком, а она — бедная сирота.

Их история — будто сказка, только со слишком печальным концом.

Из-за несчастного случая — аварии — всё оборвалось.

Отец погиб.

Мама выжила, но осталась инвалидом.

Самое болезненное… это случилось именно в день их годовщины.

А я и моя младшая сестрёнка Ева, к счастью, в тот день остались у бабушки. Точнее, у мамы отца.

Это и спасло нам жизнь.

После смерти отца всё его богатство забрали родственники.

Не оставили ничего. Даже фотографии.

Никакой памяти, кроме слов мамы.

Слава Богу, у неё осталась хотя бы квартира — единственное, что она получила от государства.

Но самое обидное — мама осталась прикованной к инвалидной коляске.

Для операции требовались огромные деньги.

Деньги, которых у нас не было… и, похоже, никто не собирался нам помогать.

Я должна хоть как-то подняться на ноги.

У меня просто нет другого выбора.

После окончания школы я не пошла учиться дальше.

Обстоятельства...

Я должна была работать — кормить младшую сестру, помогать маме.

На кого им ещё было надеяться?

Я работала на двух работах, по сменам.

Иногда почти без сна.

Было тяжело. Очень.

Иногда казалось — я больше не выдержу.

Но каждый раз, когда смотрела на сестрёнку или на маму, находила в себе силы идти дальше.

Потому что кто-то должен держать этот дом.

Кто-то должен держаться… хотя бы ради них.

Мысли метались, как пыль в вихре — бессвязные, тревожные, тяжёлые.

Я уставилась в окно, пока автобус мчал по улицам, словно гнал меня к очередному бою.

И вот — резкий толчок.

Остановка.

Я приехала.

Пиццерия. Огромная.

Громкая.

Тепло не от уюта — от печей, суеты и вечного запаха теста и сырной корки.

Место, которое вытащило меня хоть на какой-то берег.

Место, где я должна была выжить.

Где мой лучший друг вытянул меня из тьмы — устроил сюда, когда я была почти на дне.

— Ты опять опоздала, Монро, — раздался знакомый голос с металлической насмешкой.

Кейн.

Как всегда, сухой. Холодный.

Но с глазами, в которых пряталась какая-то доля понимания.

Я резко вдохнула, будто оправдываясь перед миром, не только перед ним.

— Прости... Я просто… я устаю. Сильно. Ты ведь знаешь.

Он молча кивнул. Без осуждения.

Но и без жалости.

— Сегодня снова будешь мыть полы. Всё заведение — в твоём распоряжении.

— Ну конечно... — прошептала я почти беззвучно.

Я сжала кулаки.

В груди сжалось что-то горячее, глухое.

Обидно. Тяжело. Но я не заплакала. Не здесь. Не перед ним.

Кейн настоял, чтобы за уборку мне платили отдельно — он знал, в каком я состоянии.

И за это... я, наверное, должна была быть благодарна.

Он понимал, хоть и не показывал.

Коллеги тоже не были чужими.

Они были добры. Понимающие.

И, возможно, именно это меня и держало.

Пока другие собирали мечты, я собирала смены.

Но у меня была мама. И Ева.

А значит — я должна была идти дальше. Даже если ноги уже не слушались.

Иногда я оставалась до полуночи.

Работа была такая.

Уставшая, с болящими ногами и тяжёлой головой, я мыла полы, пока город за окнами уже давно спал.

Но именно в такие ночи... приезжал Реми.

Он всегда забирал меня. Провожал до самого дома.

Без лишних слов. Без упрёков. Просто... был рядом.

А Кейн — молчаливый повар с добрыми глазами — каждый раз щедро упаковывал мне пакеты: пиццу, закуски, что-нибудь горячее.

Чтобы дома, хоть как-то, было что поесть.

Ему не надо было говорить — он всё понимал сам.

Реми — мой одноклассник.

Наследник богатой семьи.

Красавчик из школьных стен, любимец всех учителей и девчонок.

С лёгким нравом, чуть высокомерным взглядом и неизменной улыбкой.

Словно из другого мира...

Но почему-то всегда рядом.

---

Ах, вот и снова... до двенадцати.

Пустой зал, запах чистящего средства, тишина.

Только Кейн остался в заведении.

Он молча передал мне горячий пакет: пицца, наггетсы, картошка фри.

Сверху — деньги за сегодняшнюю смену.

— Я уже Реми написал. Он в пути, — сказал он мимоходом.

Я только устало кивнула и продолжила выливать грязную воду, тщательно споласкивая ведро.

И вдруг — за спиной раздался спокойный голос:

— Ну что, Монро, всё?

Я вздрогнула и обернулась.

— Господи, Реми! — выдохнула я. — Ты как всегда вовремя.

Мог бы спать. Я бы дошла сама…

Он лишь ухмыльнулся — легко, уверенно, по-своему.

Схватил меня за ладонь и потянул к выходу:

— Ты же знаешь — в такое время автобусов нет. А на такси я тебя не пущу. Не верю им. Никому, кроме себя.

Кейн, ничего не говоря, передал пакет прямо в руки Реми.

Тот кивнул и пошёл дальше, не отпуская меня.

У двери, во дворе, уже стоял его шикарный Ламборгини — глянцевый, блестящий, как ночное небо.

Он любил возить меня в нём.

Каждый раз, когда я опаздывала.

Каждый раз, когда казалось, что сил больше нет.

В школе меня все называли Монро.

Не по доброй воле. Не с восхищением.

Это была насмешка, обёрнутая в красивое имя.

Я была изгоем.

Бедная. С дешёвой одеждой, потёртым рюкзаком и глазами, в которых слишком рано поселилась усталость.

Они стороной обходили меня в коридорах, словно боялись заразиться нищетой.

Презрение было в каждом взгляде.

Брезгливость — в каждом жесте.

Но Реми и его друзья...

Богатые. Уверенные.

Из тех семей, где на завтрак подают не еду, а власть.

Они почему-то были только со мной.

Общались.

Сидели рядом. Помогали. Даже... давали деньги, когда мама снова не могла купить лекарства.

Это сводило других с ума. Особенно девушек.

Они шипели за спиной:

> — Вот, опять лезет к богатым…

— Хитрая лицемерка, цепляется за мужиков…

— Что они в ней вообще нашли?

А я просто жила.

Тихо.

Старалась не мешать.

Не просить.

И не ломаться.

Я была поклонницей Мэрилин Монро.

Не той, что в глянце, а настоящей — умной, сильной, ранимой. Женщины, которую никогда не поняли до конца.

Я хранила её фото в шкафчике.

Когда гниды сломали его, нашли портрет…

Они смеялись, как будто нашли улики преступления.

— Ну всё, теперь ты — Монро, — сказали.

И так это имя прилипло.

Сначала — как оскорбление.

Потом — как броня.

Теперь, когда я слышала Монро, я не злилась.

Я знала, что за этим именем — моя история.

И ни одна из них не смогла бы выжить в ней.

У меня было хобби.

Точнее — страсть.

Музыка. Танцы. Пение.

Это было моим воздухом, моей свободой.

Когда я пела, я забывала о серых стенах квартиры, о боли в спине после смены, о холоде в холодильнике.

В эти минуты я была живой.

Но, увы...

Жизнь не была щедрой на шансы.

Я обходила кастинги, конкурсы, студии.

Меня не брали.

Не из-за голоса. А из-за нищеты.

Одежда не та. Вид уставший. Денег нет. Связей нет.

А главное — нет нужной фамилии.

Реми видел, как я горю этим.

Он дал мне адрес одного продюсера.

Сказал:

> — Он может сделать тебя звездой. Быстро.

— Просто попробуй, Монро.

Я попробовала.

Пришла.

Он даже не стал слушать, как я пою.

Только усмехнулся и сказал:

> — Два варианта: пять тысяч — и мы начинаем.

Или... ты знаешь. Пару ночей, и всё будет улажено.

Я помню, как сжала кулаки, как горело лицо.

Позор. Отвращение. Боль.

Я ушла, не сказав ни слова.

И снова вернулась к привычной жизни:

полы, уборка, боль в ногах, тяжёлый пакет с едой — и тишина.

Мне было стыдно рассказывать это Реми.

Он бы помог. Я знаю.

Но...

Гордость — странная штука.

Она не кормит, не лечит, не спасает.

Но всё равно не даёт просить.