Еврей в России

Глава 13. МИМО ЖОПЫ НИКАК НЕ СЯДЕШЬ

В ДРУЗЬЯХ НЕ ОШИБАЙТЕСЬ

Получив отлуп наивным поползновениям получить гуманитарное образование, Женя повесил нос, огорчился, а потом, подумав, что «мимо жопы не сядешь», осенью 1950 года появился на площади Разгуляй в старинном (зодчий Казаков, XYIII в) семи-колонном здании Московского строительного института (МИСИ) им. В.В.Куйбышева.                                 рис. 46

Однако все оказалось вопреки злому року не так уж и зловредно. Довольно скоро его прежние юношеские мечты о какой-то мифической стране Литературии стали бледнеть, а потом и вообще почти совсем полиняли под густым дождем новых интересов. Его склонная к увлечениям душа все больше начала прикипать к красоте конструкций из сборного железобетона, к изяществу арочных плотин и мощи гидроэлектростанций. Женя вступил даже в Студенческое Научное Общество, где занимался гидравлическими исследованиями, а потом стал настолько успешно учиться, что получил так называемую "повышенную стипендию".

Мало того – его, как наиболее успевавшего студента, еще выбрали и старостой группы. Сначала это было смазочным маслом для сердца, громко пробибиковшего клаксоном мелкого тщеславия. Но вскоре Женя понял, что находиться в этом почете не так уж лестно, а еще и  довольно накладно – в его обязанности входило получать на всю группу стипендию, что оказалось делом хлопотным и неудобоваримым.

В связи с этим именно тогда Женя открыл для себя старую истину: раздающий другим блага никакой особой любовью и уважением не пользуется, а наоборот, вызывает подозрение и недоверие. Поначалу наш юный герой чувствовал себя этаким ордынским баскаком средневековой Руси (или современным главбухом стройтреста), когда раскрывал расчетную ведомость, в которой расписывались его однокурсники, укладывавшие в карманы и сумочки полученные от него ассигнации со строгим профилем Ильича.

Однако со временем такая неизбежная взаимная зависимость, и явилась одной из главных причин возникновения неприятной напряженки в жениных отношениях с коллективом. К нему перестали приходить откровенничать ребята, с которыми он был раньше довольно близок, его стали все реже приглашать на студенческие вечеринки-попойки-танцульки. Все это очень огорчало.

И этот первый, оказавшийся неудачным, опыт обладания некоторыми властными полномочиями, послужил Жене уроком на всю дальнейшую жизнь. Именно тогда ему стало ясно, что быть начальником - не его дело, и что лезть во власть – не его путь. Наверно, это и определило характер всей жениной дальнейшей профессиональной деятельности - больше трех подчиненных он никогда не имел.

Вот почему теперь Женя облегченно вздохнул, услышав к себе обращение об идее досрочного перевыборного собрания, на которое он сразу согласился. В конце третьего семестра оно и состоялось.

Говорили на нем всякое, но больше всего Женю задело нечто такое, что очень напоминало прежние антисемитские ругалки дворовых мальчишек лишь слегка подкрашенные розовым колером вузовской образованности. Особенно отвратно звучали слова его бывшего «приятеля» Вани Клепова, по-видимому, страстно охочего получить роль нового старосты. И очень уж была прозрачна неуклюжая и подленькая накидка, которой он неловко пытался прикрыть это свое устремление:

- Такому, как Зайдман, - заявил он, отведя взгляд от Жени, - нельзя доверять денежные дела. Это ж ежу известно, что ротшильды вечно занимаются всякими грязными делишками. Нельзя им давать деньги распределять, вокруг пальца обведут.

 «Вот сволочь, - ругнулся про себя Женя, - мерзавец, скотина, юдофоб сраный!»

Кроме антисемитской вони, в словах Клепова его сильно возмутил этот гадкий намек на мошенничество. Он ощущался Женей обиднее всех других, винивших его в еще каких-то грехах, потому, что был вопиюще сволочным, несправедливым!

На самом деле, он никогда никого не подводил, все деньги отдавал точно и четко. Бывало даже, что ему приходилось откусывать какие-то суммы от своей собственной степухи. Дело в том, что кассиром-расчетчиком Женя, действительно, был неважным - постоянно где-то в чем-то ошибался, и чтобы никого не оставить в накладе, ему приходилось покрывать постыдную недостачу за собственный счет.  

Но следовало ли так нервничать и обижаться на этого идиота, ублюдка, ничтожества с уровнем уличного подметалы? Вопрос обострялся из-за того, что по своему недомыслию Женя к этому Клепову, проявлявшему настойчивое стремление дружить, некоторое время относился со знаком плюс. Правда, тот положительный знак довольно скоро потерял вертикальную палочку. На это были веские, хотя и мелкие, причины.

В ноябрьские праздники Клепов увязался за Женей в двухдневный турпоход по истринским перелескам. Они спали в одной палатке, помогали напяливать друг на друга двадцатикилограммовые рюкзаки, делили, так сказать, хлеб-соль. Но вот именно последнее и послужило индикатором-указателем того, кто чего стоит.

Правда, это была не соленая соль, а сладкая шоколадка, положенная Жене заботливой мамой в карман брезентухи и не без удовольствия сжеванная им на одном из привалов. Оказалось, что такое преступление надо было делать незаметно, где-нибудь за кустиком, чтобы не вызвать у кого-то животную зависть.

И вот теперь, взяв слово на групповом собрании, Клепов не нашел ничего более подходящего, чем вспомнить то свое слюноотделение:

 - К тому же, нельзя не добавить, - наморщив лоб, как бы, в тяжелом раздумье, продолжил он свою речь, - что Евгений еще и отъявленный эгоист. Вот, к примеру, ходили мы с ним на праздники в поход, так он там в одиночку лопал шоколад от пуза и ни разу ни с кем не поделился. Разве это по-комсомольски? Разве русский человек так поступил бы?    

То был достаточно чувствительный хук в пах еще от одного из уроков науки нравственности. Недолгий пока еще жизненный опыт Жени, естественно, не так уж сильно полнился встречами именно с этой категорией человеческой подлости. Но, конечно, он знал, что есть на свете немало людей-оборотней, которые, когда им надо, будут с тобой премиленькими, а когда ты перестанешь им быть нужен, за милую душу тебя предадут, повернутся к тебе задницей, оговорят, унизят, выгонят, уничтожат.

МОШЕННИКИ РОТШИЛЬДЫ И ДРУГИЕ…

То, что в Жене не оказалось ни грамма счетоводческих способностей, на самом деле, было несколько необычным, так как именно финансовая деятельность испокон веков была уделом людей его племени. Так, в поздне-средневековую эпоху чванливые европейские дворяне, сановники, бюргеры заниматься какими-то подсчетами, какой-то куплей-продажей, торговлей, деньгами считали ниже своего достоинства. И пустили в это дело «презренных иудеев», менял-шейлоков, как обозвал их английский юдофоб В.Шекспир.

А те местный мелкооптовый рыночный барторный товарообмен в короткие сроки превратили в мощную разветвленную финансово-торговую систему, сначала общегосударственную, а потом и международную. Со временем этот процесс лег в основу всей ремесленно-промышленной революции в Европе.

Однако вместо уважения и благодарности за масштабное развитие прогрессивных торгово-денежных отношений еврейские «ростовщики-деньгодавалы» стали властями притесняться, преследоваться и вытесняться из банковской системы, теперь уже признанной ими выгодной и почетной.

Завзятые антисемиты до сих пор никак не могут уняться и продолжают обвинять евреев, работающих в области финансов, во всех смертных грехах. Вот, например, как, повторяя стародавние юдофобские измышления, несет антисемитскую ахинею некий Д.Дюк, составитель книжки «Еврейский вопрос глазами американца». Несмотря на название, с первых же страниц становится ясно – глаза у него вовсе не американские, а самые обычные антисемитские, и ничего нового здесь не разглядишь.

Евреи пролезают во все области жизни, утверждает Дюк. Особенно, по его наблюдению, их много именно в банковской сфере. Еврейский криминальный капитал, якобы, испокон веков правит миром. Преступные денежные обороты, банковские махинации евреев давно уже возмущают бессовестной наглостью, бесцеремонностью и агрессивностью.

Для подтверждения вековой давности этого мерзкого явления приводится случай из европейской истории XIX столетия. Вот он.

18 июня 1815 года никому ранее неизвестный молодой еврей Майер Амшель Ротшильд провел авантюрную операцию, жестоко обманув всех английских маклеров. Во время знаменитой битвы при Ватерлоо он с помощью привлеченных им заранее почтовых голубей и рыбацких лодок с сигнальными огнями в Ла-Манше раньше всех узнал о победе над Наполеоном британского фельдмаршала А.Веллингтона.

       И, воспользовавшись этим, он злонамеренно распустил среди английских брокеров ложный слух о поражении, а не победе, британцев, и тем самым полностью обрушил лондонскую биржу. Затем на пике ее краха и растерянности финансовых дельцов, этот еврей-прохиндей скупил за гроши все ценные бумаги, и на следующий день, когда пришло сообщение о победе Англии, продал их за огромные деньги. В один миг он стал миллионером.                                               Рис. 47

       Такое подлое мошенничество, сетует Дюк, почему-то выдается за классический пример удачной банковско-денежной операции, хотя, в действительности, оно было настоящим подсудным криминалом, уголовным преступлением, за который того гешефтмахера надо было повесить на первом фонарном столбе, а он, вместо этого, сделался основателем преступной финансовой империи всех своих потомков Ротшильдов.

       Однако Дюк не ограничивается обвинением евреев преступлениями лишь в области финансов. Он предлагает вспомнить и «еврейский характер большевистской революции», и последующий «захват евреями власти в России», и «раздувание Холокоста», и «еврейское засилье в СМИ».

*  *  *

Впрочем, весь этот юдофобский бред, который много лет уже кочует из одной антисемитской книжки в другую, давно уже набил оскомину. Приходится лишь удивляться, почему в свое время такие российские антисемиты, как А.Проханов, И.Шафаревич и др. не подали на Д.Дюка иск в московский Басманный суд за плагиат, за воровство тех мудрых формулировок, которые, на самом-то деле, были придуманы ими, а не им.

       Однако и небезызвестный американский антисемит Генри Форд, будь он жив, тоже мог бы привлечь Дюка за плагиат. Повторяя почти буквально измышления того автомобильного авторитета, он обращается к американскому прошлому. Неискушенному любителю юдофобского чтива из молодого поколения, еще не читавшему Г.Форда, он сообщает, что в 50-60-е года прошлого века «евреи полностью доминировали в коммунистическом движении США».

Освежая эту протухшую «истину», Дюк, напоминает, что, хотя маккартизм в те далекие времена и дал по рукам коммунистам, покушавшимся на святую для каждого американца движимую и недвижимую собственность, но угроза со стороны зловредного народца еще и ныне очень велика.

Вся книжка Дюка, как и большинство других ей подобных, полна таких вот нелепых глупых небылиц, наветов, абсурдов. Евреи, как всегда, виноваты во всем: от работорговли и привоза в Америку негров до разбавления на заправках бензина водой. Они даже (представляете?) «возражают против международного знака «плюс» поскольку он напоминает им крест»!

       Над этим можно было бы смеяться, но больше хочется плеваться.

ВСЕ ЛЮДИ РОЖДАЮТСЯ РАВНЫМИ (?)

       Одними из самых интересных и важных эпизодов жениной студенческой жизни были производственные практики. Первая, после 3-го курса, состоялась на строительстве Усть-Каменогорской                Рис. 48 гидроэлектростанции в Восточно-Казахстанской области, куда летом 1953 года после многодневной тряски на вторых и третьих полках бесплацкартного вагона он приехал с большой группой своего МИСИ.

Жили студенты по 8-10 человек в классных комнатах средней школы поселка строителей Аблакетка. Одни из них работали на установке арматурных каркасов водосливной плотины, другие – на монтаже гидротурбин. Женя глотал цементную пыль на бетонном заводе.                                                

       Кажется, именно тогда простая истина, что люди разной национальности во многом отличаются друг от друга, в женином сознании перешла из теории в практику. В то время в Казахстане жили высланные Отцом народов немцы Поволжья. Это были толковые работящие люди, резко выделявшиеся среди основного населения - казахов, которые в большинстве своем были ленивыми, тупыми и неряшливыми. На стройке немцы работали прорабами, бригадирами, начальниками участков. В противоположность им, казахи либо занимали представительские должности больших начальников, либо были простыми чернорабочими.

       Кстати, во всех колониях СССР, называвшихся «Союзными республиками», существовала такая же практика, при которой разные таджики, узбеки, татары и прочие нацкадры числились секретарями обкомов, председателями горсоветов, директорами заводов, начальниками стройуправлений, а русские или евреи (это чаще) были их заместителями. На самом деле, именно вторые и являлись настоящими руководителями, вели все дела и за все отвечали.

Здесь, в советском Казахстане, расовые отличия были особенно наглядными, заметными. Улицы Аблакетки по внешнему виду в точности соответствовали образу жизни местного населения, разделенного по этническому признаку. С одной стороны улиц стояли добротные каменные немецкие дома, окруженные садовыми деревьями, кустами, огородными грядками. С другой теснились приземистые саманные глинобитные хибары казахов, вокруг которых пылила выжженная солнцем голая желто-серая земля, не державшая на себе ни одной травинки, даже сорняковой.

Было очевидно, что недавним туркестанским степнякам кочевникам ничего иного и не надо.

       Рассказывали, как в одном знатном показательном колхозе где-то под Алма-Атой сельским дыкханам построили нормальные кирпичные жилые дома, но они жить в них не стали, а поселились в служебных деревянных сараях, поставленных рядом с основным зданием. «В камне», объясняли они, им было неудобно, душно.

Кстати, такую же причину выдвигали приезжавшие в Москву на очередную сессию и все другие средне-азиатские депутаты Верховного Совета СССР, которых поселяли в лучших столичных гостиницах. Они ложились спать на пол, объясняя это тем, что на кроватях им становится плохо, так как там «нечем дышать».

       А что, собственно говоря, странного в различиях национальных и исторических традициях разных народов? Причем, не только советской действительности, но и вселенском конституционном и бытовом опыте. Например, можно ли согласиться с громогласным пустозвонством американской Декларации независимости, когда-то провозгласившей, что «все люди сотворены равными»?

Ведь это настоящая глупость и недомыслие – на самом деле, все люди рождаются разными, каждый человек имеет свои (так же, как его глаза, уши, рот) только ему данные способности, характер, возможности. И они в огромной степени на генном уровне связаны с принадлежностью к той или иной национальности, к тому или иному народу, особенности которого зависят от его исторического опыта, географии, внешней среды проживания и прочих отличий.

Жене, сыну народа, веками притесняемого именно по национальному признаку, конечно, было не просто принять правду расовой теории. Но он рано понял, что против истины не попрешь. Разве мог он с самого детства не замечать глубокое различие в поведении грубых крикливых абхазцев и таджиков на Преображенском рынке и тихих скромных москвичек, покупавших у них чернослив и курагу? Хотя его и коробила глупая кликуха «черножопые», которой почему-то в московских дворах и подворотнях обзывали тех брюнето-волосных южан.

*  *  *

И вообще, почему так широко и глубоко утвердилась в человеческом общежитии эта всеобщая всемирная и многосотлетняя страсть на всем и на всех навешивать цветные ярлыки?

Голубые береты миротворцев ООН и алые паруса Грина, коричневые фартуки школьниц и белые платья невест. Нет ни одной области человеческой жизни, которая не знаменовалась бы тем или иным цветовым символом.

В то же время все краски мира вечно перемешивались и перепутывались (вплоть до семицветной радуги гомиков). Так, в партии зеленых нередко попадалось немало голубых, в Красной армии не было ни одного краснокожего, зато в Белой - полно черносотенцев, да и чернокожие никак не могли отмыться до белолицых, тогда, как белые до сих пор неграми вкалывают.

Но самое неприятное, что многие красивые, нежные, благородные цвета постоянно замазываются, испоганиваются разными мерзавцами, негодяями. Красный оказывается кровавым, коммунистическим, зеленый – исламским, террористическим.

Вот и аристократический цвет концертных роялей и парадных фраков, оскверненный еще гитлеровскими чернорубашечниками, в короно-вирусном 2020 году снова стал окрасом агрессивного нацизма. И где? В самом, казалось бы, свободном, либеральном мире – в США.

Страну охватил разгул настоящего фашистского расизма, при котором ценилось не то, что у человека внутри, а то, что снаружи. Цвет щек оказался важнее длины мозговых извилин. Слоган «Вlack lives mаtter» (BLM) повсеместно зачернел на витринах магазинов, стенах заводов и дверях жилых домов.

Кто они, эти черные, почему важны жизни именно их, а не желтолицых, краснокожих, серо-буро-малиновых и, тем более, не белых?                    Рис. 49

Они – афроамериканцы, пра-пра-правнуки тех, кто сменил когда-то набедренную повязку на брюки и по счастливому случаю из бамбукового шалаша попал в кирпичный дом с ванной и туалетом. В то время, как другие, оставшиеся тогда в своих замбиях и танзаниях, до сих пор писают и какают в выгребные ямы.

Жили бы они нормально, вкалывали, как остальные цветные и бесцветные. А им, сколько бы всяких привилегий уже не дали, все было мало. Они требовали все новых подачек, вплоть до выплат репараций за тяжкий труд их предков на хлопковых полях Алабамы и Миссури (?).

Им в противовес, что-то не слышно было, чтобы правнуки военнопленных японской императорской армии требовали компенсацию за подневольный труд их прадедов в американских лагерях 40-х годов прошлого века. Или немецкие и русские потомки солдат германского вермахта и лимитчиков из Курска и Тамбова, которые по пятнадцать часов в сутки вкалывали на послевоенных московских стройках.

Но отвратительнее всего было то, что один из главных маховиков той  цветной расистско-социалистической вакханалии в США крутили либеральные идиоты демократической университетской общественности. Это они ратовали за бесплатную раздачу денег бездельникам-тунеядцам и за уменьшение финансирования полиции. Это они становились на колени перед черными бандитами BLM и целовали их ботинки.

Они бы и Белый дом в Вашингтоне перекрасили в черный…   

*  *  *

Попав в Америку уже совсем зрелом возрасте, Женя с сразу же увидел, какой поистине кордильерский хребет разделял культурные уровни американских негров и белых американцев. Нельзя было найти среди первых хоть одного более не менее серьезного физика, математика или шахматного гроссмейстера, не говоря уж о нобелевских лауреатах. Они не поддавались и общешкольному образованию, часто даже не доучивались до 5-6 класса. А вот спортсмены, баскетболисты, бегуны, как и певцы, танцоры из них нередко получались неплохие. Зачем же их было заставлять лезть в другие сферы?

Поэтому никакие усиленные попытки белого американского большинства как-то этих афроамериканцев обучить, окультурить, предоставляя им преимущества при поступлении в университеты и на престижную работу, не помогли. А вот по числу драк, убийств, грабежей они в США ставили рекорды и занимали почетное первое место.

И сколько же тонн длинной липкой лапши было навешено на молодые женины уши при осуждении советской пропагандой пресловутого колониализма, угнетавшего, якобы, свободолюбивые народы Африки.

Но вот они дождались, когда ушли эксплуататоры-колонизаторы, и что?

А то, что, например, в Бельгийском Конго или еще какой-нибудь другой африканской стране просвещенных белых менеджеров, промышленников, банкиров сменили кровавые черные диктаторы-живодеры типа Мобуты, Лумумбы, Чомбе, которые ввергли эти страны в жестокую борьбу за власть, в раздор, раздрай, в нищету.

Ходившая тогда по служебным кабинетам и кухням хрущевок поговорка объясняла: "Был бы ум бы у Лумумбы, был бы Чомбе нипочем бы".

И за то время, что Америка и Европа подарили человечеству компьютеры, интернет, мобильную связь, полеты в космос и на Луну, черная Африка самостоятельно не дала своему населению хотя бы уличных туалетов. Даже страна, громко названная Либерией и по замыслу ее основателей призванная всему миру показать, на что способны переехавшие туда из США свободные негры, оказалась одной из самых несвободных, бедных и несчастных стран мира.