Братские порочные узы

Глава 3. Письмо от отца: Чёрные Ключи — Приглашение в бездну

Поезд замедлил ход, скрипя тормозами, словно не желая отпускать пассажиров в объятия леса, что стеной вставал за окном. Ариадна прижала лоб к холодному стеклу, наблюдая, как сумерки окрашивают деревья в цвета синяка — лиловый, багровый, сине-чёрный. Дорога к Чёрным Ключам всегда напоминала погружение в другую эпоху, где время текло медленнее, а тени хранили секреты, которые не смели выйти на свет. Она вспомнила, как в детстве мать называла эти места «живыми», и теперь понимала, что имела в виду не метафору. Лес дышал. Его грудью были холмы, поросшие мхом, а рёбрами — обнажённые корни старых дубов, выпирающие из земли, как кости древних великанов.

Конверт отца лежал у неё на коленях, прожжённый по краям — не огнём, а временем или чем-то более зловещим. Ариадна провела пальцем по фамильной печати: воск, смешанный с пеплом, оставлял на коже серый след, похожий на татуировку. «Приезжай в Чёрные Ключи, пока не стало поздно». Эти слова она перечитывала десятки раз, но только сейчас заметила, что чернила местами будто прокушены — крошечные дырочки образовывали узор, напоминающий следы зубов.

Когда поезд окончательно остановился, проводник объявил название станции, которого не было на картах: «Чёрные Ключи. Конечная». Платформа была пуста, если не считать стаи ворон, усевшихся на ржавые перила. Их глаза блестели, как пуговицы на старом пальто, а клювы были окрашены в красноватый оттенок — возможно, от ягод, а может, от чего-то другого. Ариадна ступила на землю, и ветер донёс до неё запах — смесь хвои, сырости и чего-то металлического, что заставило её вспомнить мастерскую отца. Там всегда пахло маслом для швейных машинок и консервантами для кожи, но под этими ароматами скрывался иной, глубинный — страх, впитавшийся в стены за два столетия.

Дорогу к поместью преградил ручей с водой чёрного цвета, хотя Ариадна помнила его кристально чистым. Теперь поверхность отражала небо, окрашенное в грозовые тона, а на дне виднелись тени, шевелящиеся как черви. Она перешла по шаткому мосту, доски которого скрипели предупреждающе. С каждой секундой лес смыкался за её спиной, ветви сплетались в плотную завесу, отрезая путь назад.

Внезапно из кустов выскочил заяц — белый, с розовыми глазами, неестественно яркими для дикого зверя. Он замер, уставившись на Ариадну, затем резко дёрнул головой в сторону тропы. Девочкой она бы побежала за ним, как за проводником в сказке, но сейчас лишь заметила: на его шее был ошейник с гравировкой «А.Г.». Арсений Грановский? Зверёк прыгнул в чащу, оставив после себя лишь шелест листьев.

Когда поместье показалось меж деревьев, Ариадна остановилась, охваченная странным чувством. Чёрные Ключи стояли как гигантский гроб из тёмного камня, его окна — заколоченные досками — напоминали зажмуренные глаза. Башня с часами, которые остановились на 3:15, возвышалась над крышей, словно стрелка, указывающая в небо. Она вспомнила, как отец говорил, что время здесь течёт иначе, и поняла, что он не шутил.

Каменные ступени, ведущие к парадной двери, были покрыты трещинами, в которых проросла трава с фиолетовыми цветами — белладонна, ядовитая и прекрасная. Ариадна подняла руку к молотку в виде совиной головы, но дверь распахнулась сама, с скрипом, который отозвался эхом в пустых коридорах.

— Ты опоздала на семь минут, — Марк стоял в холле, одетый в чёрный костюм, который делал его похожим на молодого упыря из старых легенд. В руках он держал чучело зайца — точную копию того, что она оставила в Берлине. — Я начал волноваться.

Ариадна попыталась улыбнуться, но губы не слушались. Взгляд скользнул по стенам, где раньше висели портреты предков — теперь там остались лишь тёмные прямоугольники, а гвозди торчали, как клыки.

— Почему ты снял картины? — спросила она, снимая мокрое пальто.

— Они… беспокоили меня, — Марк повертел чучело в руках, и стеклянные глаза зверька поймали свет люстры. — Глаза следили. Особенно ночью.

Он повёл её в гостиную, где камин пожирал поленья с неестественной жадностью. На столе стоял чайный сервиз с фамильным гербом — дуб, обвивающий кинжал. Ариадна заметила, что нож на гербе был точной копией того, что она видела на портрете Арсения.

— Отец оставил тебе кое-что, — Марк протянул шкатулку из чёрного дерева. Внутри, на бархатной подушке, лежал ключ — старинный, с узором в виде спирали. — От кабинета. Он замуровал его за год до смерти.

Ариадна взяла ключ, и металл оказался неожиданно тёплым, словно его только что вынули из огня. Вдруг её пальцы сами собой повернули ключ в воздухе, будто в невидимом замке. Марк наблюдал за этим с улыбкой, в которой было что-то голодное.

— Он хотел, чтобы ты нашла это первой, — сказал он, и в его голосе зазвучали нотки, заставившие Ариадну вспомнить телефонный звонок после пожара. — Но будь осторожна. Стены здесь имеют привычку… перестраиваться.

Ночью Ариадна лежала в своей детской комнате, не в силах сомкнуть глаз. Обои с кроликами, некогда розовые, теперь потемнели, а глаза зверьков были аккуратно выколоты иглой. Она встала и подошла к окну, отодвинув тяжёлую портьеру. В саду, под луной, которая казалась слишком большой и близкой, двигалась фигура. Марк. Он нёс что-то на плечах — длинный свёрток, обмотанный тканью. Когда он прошёл под окном, ветер развернул край материи, и Ариадна увидела руку — бледную, женскую, с кольцом на безымянном пальце. Мамино кольцо.

Сердце забилось чаще, когда она заметила, куда он направляется — к фамильному склепу. Дверь в мавзолей была приоткрыта, и из щели сочился зеленоватый свет. Ариадна накинула халат и выскользнула из комнаты.

Коридоры поместья ночью преображались. Гобелены на стенах шевелились, будто под ними копошились живые существа, а в зеркалах мелькали тени, не отбрасываемые ни одним телом. Она шла, прижимаясь к стенам, пока не услышала голоса из кабинета отца. Дверь, замурованную днём, теперь стояла открытой, и внутри горел свет.

— …должна принять свою роль, — это был голос Марка. — Иначе мы потеряем её, как потеряли остальных.

— Она сильнее их, — ответил женский голос, заставивший Ариадну застыть. Мать. Но мать умерла три года назад. — Кровь Арсения в ней говорит громче.

Ариадна приоткрыла дверь. В кабинете, среди портретов с выколотыми глазами, стояла мать — точная копия, от волос до платья. Но когда женщина повернулась, Ариадна увидела, что её лицо — восковая маска, под которой шевелилось что-то чёрное и многоногое.

— Войди, дочь, — сказала мать-не-мать, и её рот растянулся шире человеческого. — Мы ждём тебя двести лет.

Ариадна побежала, не разбирая пути. Её ноги сами понесли к склепу, где светилась зелёным дверь. Внутри, в нишах, стояли гробы, но крышки были сдвинуты. В последнем, свежем, лежала женщина с лицом матери и руками, покрытыми чёрными прожилками. На груди у неё лежал медальон — дубовый лист, как у Марка.

Из темноты вынырнули руки, обхватившие Ариадну за талию. Марк прижал её к себе, его дыхание пахло полынью и медью.

— Ты видела их, — прошептал он. — Теперь ты часть тайны. Часть нас.

Она вырвалась, убегая обратно в дом, но коридоры вели её не туда. Каждая дверь открывалась в кабинет с портретами, где ждала мать-не-мать. Когда силы оставили её, Ариадна рухнула на пол в бальном зале. На стене перед ней висел единственный нетронутый портрет — Арсений Грановский. Его глаза были целы, и в них горел тот же огонь, что в камине.

— Помоги, — выдохнула она.

На следующее утро Ариадна проснулась в своей постели. Солнечный свет заливал комнату, а за окном щебетали птицы. На тумбочке стоял завтрак, а рядом — новая шкатулка. Внутри лежало чучело совы с запиской: «Ищи глазами тех, кто видит сквозь время. — М.».

Она подошла к зеркалу, чтобы собрать волосы, и застыла. На её шее, чуть ниже левого уха, красовалась родинка в форме дубового листа. Той же формы, что медальон Марка.