Братские порочные узы

Глава 4. Встреча с Марком: Зайцы не плачут

Ариадна стояла на пороге зимнего сада, где когда-то мать выращивала орхидеи с лепестками цвета запёкшейся крови. Теперь стеклянные стены покрылись слоем пыли и паутины, сквозь которые пробивались лучи солнца, разбиваясь о пустые горшки и сломанные стеллажи. Воздух пах затхлостью заброшенной оранжереи, смешанной с ароматом чего-то сладковато-гнилостного — как будто под плиткой пряталось тело, забытое временем. Она пришла сюда, следуя за звуком — тихим поскрёбыванием, похожим на царапанье когтей по стеклу.

— Нашёл тебя, — голос Марка прозвучал сзади, заставив её вздрогнуть. Он стоял в дверном проёме, держа в руках предмет, завёрнутый в чёрный шёлк. Его пальцы нервно перебирали ткань, словно он нёс не подарок, а бомбу. — Думал, ты будешь в библиотеке. Или… — он кивнул в сторону коридора, ведущего к кабинету отца, — там.

Ариадна повернулась, пытаясь прочитать выражение его лица. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь грязные стёкла, рисовал на его коже полосатые тени, делая его похожим на зебру из кошмаров.

— Что ты держишь? — спросила она, указывая на свёрток.

Марк улыбнулся — медленно, как будто его губы сопротивлялись этому движению. Он развернул шёлк, и Ариадна вскрикнула. На его ладонях лежало чучело зайца — точная копия её детской игрушки, которую она оставила в Берлине. Глаза зверька, сделанные из чёрного стекла, отражали её лицо, искажённое ужасом.

— Как… — она попятилась, задев горшок с засохшим растением. — Это невозможно. Оно сгорело.

— Сгорели твои картины, — поправил Марк, приближаясь. Его ботинки скрипели по плитке, оставляя следы на слое пыли. — Но некоторые вещи умеют возвращаться. Как мы. — Он протянул чучело, и Ариадна машинально взяла его. Мех был холодным и жёстким, как волосы покойника.

Она вспомнила тот день, когда отец подарил ей первого зайца. Ей было шесть, и тогда игрушка казалась огромной — почти в половину её роста. Марк, тогда двенадцатилетний, ревниво наблюдал, как она обнимает подарок, а потом ночью разрезал его брюхо, вытащив набивку. Утром она нашла его в мусорном ведре, с запиской: «Он тебя предал». Теперь, спустя годы, история повторялась, но роли поменялись.

— Почему? — прошептала она, проводя пальцем по шву на животе чучела. Шов был идеальным, как будто работу выполнял профессиональный таксидермист.

— Чтобы напомнить, — Марк прикоснулся к её руке, и его пальцы были холоднее стеклянных глаз зайца. — Мы всегда возвращаемся к началу. Как в детской игре.

Он повернулся и вышел, оставив её наедине с игрушкой. Ариадна опустилась на корточки, прижимая чучело к груди. Вдруг её пальцы нащупали неровность под мехом — что-то твёрдое в районе сердца. Она рванула шов, и из грудной клетки зайца выпал маленький ключик. На нём была гравировка: «А.Г. 1999». Год, когда мать сожгла первый портрет.

Сердце забилось чаще. Ариадна поднялась и бросилась в библиотеку, где хранились старые семейные альбомы. По пути она заметила, что портреты на стенах теперь висят криво, а их глаза — те, что ещё не были выколоты — следили за ней, поворачиваясь вслед. В библиотеке пахло плесенью и лавандой — странное сочетание, вызывающее тошноту. Она начала рыться в нижних ящиках массивного дубового стола, пока не нашла альбом с обгоревшим корешком.

Страницы были заполнены фотографиями предков, но вместо лиц — дыры, аккуратно вырезанные ножницами. Лишь на одном снимке сохранилось лицо — девочка лет семи, сидящая на коленях у женщины в чёрном платье. Ариадна узнала себя и мать. На обратной стороне надпись: «Ариадна и Елена. Последний день невинности».

Внезапно страница зашевелилась. Ариадна едва успела отдернуть руку, как из разреза на фотографии выползло насекомое — чёрное, с блестящим панцирем и слишком длинными усиками. Оно упало на стол, за ним второе, третье… Вскоре весь альбом кишел жуками, выползавшими из проделанных ими же ходов. Ариадна отпрянула, ударившись спиной о что-то твёрдое.

— Не трогай прошлое, — Марк стоял за ней, держа в руках серебряный нож для разрезания страниц. — Оно кусается.

Он провёл лезвием по альбому, и жуки рассыпались в прах. Ариадна заметила, что его рука дрожит, а на лбу выступили капли пота, хотя в библиотеке было холодно.

— Что ты скрываешь? — она показала ключик от зайца. — Что случилось в 1999?

Марк схватил её за запястье, его пальцы впились в кожу. — Ты хочешь правды? Она тебя сожрёт. Как их. — Он кивнул на портрет Арсения над камином, где теперь зияли пустые глазницы.

Они стояли так, лицом к лицу, дыхание Марка пахло полынью и чем-то химическим. Ариадна впервые заметила шрам у него на шее — тонкую белую линию, похожую на след от петли.

— Тогда зачем ты вернул мне это? — она тряхнула чучелом.

— Чтобы ты помнила, — он отпустил её руку и отступил, поправляя манжеты. — Мы все — чучела в этой игре. Нас набивают чужими страхами и ставят на полку до следующего акта.

Он вышел, оставив дверь открытой. Ариадна опустилась в кресло, разглядывая ключик. Её взгляд упал на чучело совы, стоявшее на полке. В свете заката её перья отливали ржавым цветом, а когти были покрыты бурой коркой, похожей на засохшую кровь. Она вдруг поняла, что сова смотрит не на неё, а куда-то за спину.

Обернувшись, Ариадна увидела на стене тень — не свою, а высокую, с плечами неестественной ширины. Тень медленно подняла руку, указывая на портрет Арсения. Когда Ариадна повернулась обратно к сове, та уже смотрела на неё пустыми глазницами, а из клюва свисал клочок бумаги.

«Ищи в комнате без зеркал», — гласила записка. Ариадна спрятала её в карман, чувствуя, как ключик жжёт кожу сквозь ткань. Она знала, куда идти — в восточное крыло, где когда-то жила прабабка. Комната без зеркал. Комната, где в 1999 году началось всё.

По пути она услышала шаги — тяжёлые, мерные, как удары сердца самого поместья. Остановившись у окна, Ариадна увидела в саду Марка. Он копал яму рядом с розарием, его рубашка была испачкана землёй, а рядом лежал свёрток в чёрной ткани. Когда ветер развернул край материи, Ариадна увидела косу — седую, заплетённую в сложный узел. Бабушкина коса.

Она побежала, не осознавая куда, пока не упёрлась в дверь с табличкой «Комната Евы». Внутри не было зеркал — только обои с выцветшими пионами и кровать с балдахином, похожим на погребальный саван. В углу стоял сундук, окованный железными полосами. Ключик подошёл.

Внутри лежали куклы — десятки тряпичных кукол с её лицом. На каждой платье было помечено датой: 1999, 2004, 2015… Год, когда умерла мать. Год, когда сгорела студия. Ариадна взяла куклу 1999 года и вскрикнула — из её спины торчали булавки с чёрными головками, а на груди чернилами было выведено: «Прости».

За спиной хрустнула половица. Ариадна обернулась, сжимая куклу в руках. В дверном проёме стоял Марк, его руки были в земле, а глаза блестели, как у зайца из стекла.

— Теперь ты знаешь, — прошептал он. — Мы все умираем, чтобы стать частью истории.

Он шагнул вперёд, и Ариадна увидела, что за ним тянется тень — не его, а чья-то другая, с рогами и копытами. Она отступила к окну, чувствуя, как стены комнаты смыкаются вокруг неё, как пальцы гигантской руки.

— Что я? — её голос сорвался на шёпот.

— Следующая глава, — ответил Марк, и в его руке блеснул нож. — И последняя жертва.

Но вместо удара он протянул ей лезвие рукоятью вперёд. — Если режешь куклу, режешь судьбу. Выбирай: твоя жизнь или наша свобода.

Ариадна взглянула на куклу в своей руке, на булавки, впивающиеся ей в ладонь. Где-то в глубине дома завыл ветер, принося запах гари из далёкого 1999 года. Она взяла нож.