Универсальный донор

5

— Я не для того пытаюсь тебя защитить все это время, чтобы ты сам лез в пасть гремлина и подписывался на сомнительные мероприятия. Своим поведением ты подрываешь и мой авторитет в группе, — расхаживая вокруг, говорил Зул. — Мы пытаемся выжить, ты забыл? Или так засмотрелся на смазливую мордаху, что…

— Заткнись, — произнес Эсми без выражения. — Твой авторитет в группе подрываю не я, а ты сам выходками в духе: «выпороть», «запретить», «наказать». Мы не скот, что загоняется на убой.

— Нет, вы — скот! — вспыхнул Зул внезапно. — Вы не в состоянии мыслить адекватно в стрессовой ситуации, это ли не делает вас скотом?

Вставив обойму в вычищенный пистолет, Эсми поднялся, но Зул преградил ему выход из кладовки, находившейся в одной из многочисленных отсеков самолета. Вздохнул, провел ладонями вверх по его рукам до предплечий, прижался бедрами с ощутимым стояком. Попытался мягко развернуть спиной, помня об особенностях его тела и зная, что большинство эрогенных зон у омег расположены в нижней части спины. Не считая, разумеется, самой главной.

— Не хочешь? — спросил он полушепотом.

— А должен? — произнес Эсми холодно. — Я не должен хотеть тебя только потому, что у тебя есть член.

— Нашел побольше?

Эсми не любил, когда с ним обращались как с самкой. Не любил, когда забывали о его статусе и специфике службы до момента заключения в открытую коробку. Поэтому реагировал он скорее на рефлексах, чем на чистой ярости, когда рука Зула бесцеремонно дернула ремень на штанах.

— Успокойся! — запыхтел Зул, пытаясь высвободить вывернутую руку. — Что с тобой? Ты раньше таким не был!

— Каким? — воскликнул Эсми, отпуская его.

— С какой цепи тебя спустили? Когда ты отказывал мне, напомни?

— Напомни: когда я соглашался? Не позволял, а именно соглашался?

Толкнув дверь, Эсми вышел, прошел в душ, разделся и сложил одежду рядом, сверху на оружие. Наверное, стоило поумерить свой пыл. Тело уже начинало гореть от наступающей, как всегда ненужной и бесполезной, течки, раздражительность повышалась, болевой порог снижался: природа предусмотрела многие трудности, возможные травмы во время оплодотворения, потому и защищала его как могла. Запахи начинали беспокоить рецепторы, а это значило, что оставалось всего пара спокойных дней перед личным, сжигающим до костей, адом.

Ветерок, колыхающий шторки-перегородки, донес до него знакомый запах — теплый, мягкий, с выразительной пряной ноткой. Где-то рядом прошел Ник. Эсми вдохнул глубже, закрывая глаза и упираясь лбом в стену. По плечам били прохладные струи, но волоски на его шее и руках приподнялись не от холода, а от горячего прилива в низ живота. Сразу вспомнилось различие между сексом обычным и сексом с любимым. Зул брал его, потому что мог, потому что не желал упускать возможности лишний раз разрядиться. Эри брал его, потому что об этом умоляло не только тело Эсми, но и каждая клеточка мозга.

Ник бы смог дать ему это. Помимо воли представилось, как бы это было, и Эсми запрокинул голову, глотая воду и прикасаясь к налитому кровью до болезненности члену.

Это был первый раз, когда он занимался этим самолично с тех пор, как попал сюда. Сначала не было желания, потом нужды, потому что Зул его удовлетворял в этом плане в достаточной степени. Из собратьев по несчастью ему никто так и не понравился. Даже во время более близких контактов, неизбежных в общей бытовухе.

На запахи других людей он таким образом точно не реагировал. Да, брал с собой в полет детские вещи и засыпал в обнимку с футболками сыновей, когда накатывала тоска по дому, но там понятно — свое, родное.

Вытираясь, Эсми еще пребывал в прострации. Он шел на завтрак, к длинному столу под навесом, где уже гремела посуда и сновали проворные руки поварихи, но сам не заметил, как пришел к поваленному дереву за хижинами. Ник, услышав звук шагов, приветливо взмахнул рукой.

Эсми, усаживаясь на бревно, глянул на незаконченный рисунок детеныша гремлина, которых здесь водилось больше, чем насекомых.

— Он тащил мертвую птицу и остановился под вон тем кустом, — пояснил Ник, убирая карандаш за ухо. — Слишком занят был, чтоб увидеть меня.

— Ты или отчаянный, или глупый, — хмыкнул Эсми. — Даже детеныши этих тварей опасны.

— Я понадеялся на удачу, и она не подвела. Я не думал, что они такие яркие, перья над надбровными дугами и…

Ник с энтузиазмом описывал увиденное. Эсми смотрел на его двигающиеся губы, но слов не различал. Он чувствовал только выброс тестостерона в крови Ника, и это было ответной реакцией на источаемый им самим запах овуляции. Ник этого ощущать не мог, но его тело отзывалось именно той реакцией, какой было обязано: зрачки расширялись, давление повышалось, пульс учащался, мысли и слова растворялись в надвигающемся безумии. Эсми, прежде чем прижаться к его губам своими, успел отметить, как тот все же дернулся навстречу первым. В животе немедленно заныло, в горле пересохло, пальцы похолодели. Ник целовался мастерски, вкладывая в поцелуй немного больше, чем Эсми привык получать, и это его приятно поразило. Притянув его за ворот, Эсми ласки языка, рук под рубашкой принимал с удовольствием. Когда Ник оторвался на секунду, опустив глаза на его порозовевшие влажные губы, Эсми подумал, что ради такого — с обожанием — взгляда, стоило проявить инициативу самому.

Когда поцелуй перетек в нечто из разряда петтинга, потому что Эсми вдруг очутился у него на коленях, Ник прервал это сам вопросом:

— Придешь сегодня ко мне?

— Трахнуть меня хочешь? — ответил тоже вопросом Эсми, но огорчиться Никовому «такойжекаквсе» не успел.

— Хочу, как тебя можно не хотеть? Но на самом деле я больше желаю поговорить. Мне вечерами невыносимо скучно, и я буду рад, если ты придешь только поэтому.

Это был первый мужчина, после Эри, который смог удивить его отказом.

Нику казалось, что он под наркотой. Под каким-то сильнодействующим галлюциногенным веществом, которое дурманило голову похлеще ЛСД, которое ему однажды вкололи в лаборатории в целях изучения мозговой активности. Под психоделиком Ник сумел увидеть еще пару неизвестных доселе цветов, похихикать под ползающей по потолку лампой, даже попытался добраться до двери, чтобы шагнуть в космическую бездну за ней. Картина мира выпятилась, стала многомерной, такой любопытно-особенной, что он на долю секунды смог увидеть течение времени в окружающих объектах, почувствовав себя двухмерным бумажным человечком в трехмерной реальности. Эти ощущения так ярко впечатались в память, что он смог бы изобразить их, если бы нашел эти краски. Но таких цветов, что он увидел, не существовало. Сейчас происходило то же: цвета казались сочнее, запахи острее, тактильные ощущения напоминали пытку перышком — по содранной коже. Нику было мало этого, он понял это, когда повернулся, чтобы спросить замолчавшего Эсми о чем-то, и пропал. Иногда секс был просто сексом — двое людей встретились, сожгли калории, получили свою дозу эндорфинов и разошлись. Здесь и секса было не нужно, достаточно и касаний.

Эсми пришел, когда огни вокруг погасли. Сел на пол рядом, так же вытянул ноги в высоких зашнурованных ботинках, тягуче поцеловал — язык между раскрывшихся губ, верхняя, нижняя, снова верхняя и запрокинутая голова, — и спросил:

— Поговорим?

Ник, проваливаясь в чудовищно темную и глубокую кротовую нору, улыбнулся и ответил:

— Поговорим.

Эсми прорвало: он рассказывал обо всем, особенно о семье и детях, о погибшей планете, о напарнике, которого не чаял когда-либо увидеть.

— В космосе одиночество не такое терзающее, — сказал он, нащупывая у бедра руку притихшего Ника. — Там кругом звезды, хоть и чужие, но живые, и ты знаешь, что тебя ждут дома. Здесь же ты можешь быть в толпе и оставаться в изоляции.

Ник слушал. Гладил маленькие холодные пальцы, совершенно несоответствующие статусу пилота межгалактического корабля, и не перебивал. Он знал, что этот разговор, точнее монолог, на полу проржавевшего корпуса самолета в полутьме сблизил их больше, чем любая обнаженка. Не исключено, что дошло бы и до этого, если бы Эсми, замолчав, не проговорил:

— Слышишь? Кто-то идет.

Он поднялся, шагнул наружу и кивнул в сторону. Ник, сощурившись, рассмотрел пошатывающуюся фигурку в цветастом просторном сарафане — Охсу. Он первый подбежал к ней и развернул к себе. Эсми пощелкал пальцами, включил карманный фонарик и посветил на бледное лицо со стеклянными глазами.

— Она спит, — произнес он.

— Как ей удалось пройти мимо дежурных? Они ведь стоят по всему периметру, и мышка не проскочит, — задумался Ник. — И шла она…

— В лес.

Переглянувшись с Эсми, Ник помог довести спящую женщину до ее гамака, уложил и наказал обеспокоенной соседке следить за ней до утра. Фохпис, который пришел на шум, покачал головой.

— Плохи дела, ребят. Нужно усилить охрану.

Весь следующий день выясняли, как быть дальше — Охса ведь пришла в себя только к следующему вечеру.

— Ничего не помню, — проговорила она. — Уснула тяжело, слегка подташнивало, а потом снилось что-то мерзкое. И звук такой противный, прям до мурашек!

Это было ровно за полчаса до того, как из леса выбежали три огромных пятнистых твари, напомнивших Нику обмельчавших диплодоков из детской энциклопедии, пасть у которых открывалась под углом во все сто восемьдесят градусов. Эсми, свистнув, перебросил ему свой пистолет:

— Обращаться умеешь? Стреляй по необходимости, патронов мало, а я на подмогу Фохпису!

Пока Эсми был занят оттеснением непрошенных гостей обратно в лес, Ник почувствовал себя обманутым. Твари, хоть и обладая повышенной зубастостью, реальной угрозы не представляли — слишком медлительные и неуклюжие. Те же мелкие гремлины доставили бы хлопот в десяток раз больше. Сообразив, что это был стандартный отвлекающий маневр, он помчался к спальным гамакам, но Охсы там не обнаружил. Не нашлась она и позже, при перекличке.