Няня для Альфы

Лаяна Утро в Тернополе пахло свежестью и сыростью. Тонкий туман стелился над улицами , а первые лучи солнца робко пробивались сквозь облака. Я шла на работу быстрым шагом, привычно прижимая к груди сумку. День только начинался , но внутри уже поселилось странное предчувствие - будто именно сегодня что-то изменится. Я работаю сиделкой . Но не просто где-то, а в особом месте - доме престарелых, совмещенном с реабилитационным центром . Сюда привозят не только стариков, которых родные не могут или не хотят содержать дома, но и тех , кто после тяжелых травм нуждается в уходе и восстановлении. Одни живут здесь годами, другие - месяцами . Кто-то возвращается домой, а кто-то уже никогда не выходит за эти стены. Моя работа тяжёлая , но я никогда не жалела о выборе. Здесь, среди запаха лекарств и бесконечного скрипа колес каталок , я видела настоящую жизнь - без масок, без притворства. Каждый день - чужая боль, чужая история. – Лаяна, - окликнула меня коллега у стойки регистрации. – Тебе назначили нового подопечного. Мужчина, недавно поступил. – Новый ? - я удивилась. – В каком отделении ? – В реабилитации, - кивнула она. – Но сразу скажу: он почти всё время отказывается от процедур. Приходит максимум раз в неделю, и то с усилием. Упрямый, злой, тяжелый человек. Тебе придётся быть с ним терпеливой. – А что с ним ? - спросила я осторожно. Коллега понизила голос: – Несчастный случай. Бывший спортсмен , сильный мужчина, а теперь . . . в инвалидной коляске. Говорят, полностью здоров выше пояса , но ноги не чувствует . Для него это хуже смерти. Родные настояли на реабилитации, но он сам считает, что всё бесполезно. Я кивнула, хотя в груди кольнуло. Молодой мужчина среди стариков - это всегда трагедия. И как странно: почему-то я почувствовала, что именно с ним будет связано моё сегодняшнее предчувствие. Коридоры центра встретили меня привычным эхом шагов и запахом дезинфекции. За каждой дверью - чья-то история, чья-то сломанная жизнь. Но в конце длинного коридора ждала комната, где находился новый подопечный. Я глубоко вдохнула, толкнула дверь и вошла . Он сидел у окна в инвалидной коляске. Широкие плечи, сильные руки, темные волосы, чуть небрежные . Но первое, что бросилось в глаза - шрам. Грубый , тянущийся через половину лица от виска до скулы , подчеркивающий его мужскую красоту. Этот шрам делал его взгляд ещё тяжелее, ещё суровее , словно всё доброе, что было в нём когда-то, выжгли вместе с этой раной. Подбородок украшала щетина, а глаза . . . серо-стальные, колючие, как ледяная сталь. Они врезались прямо в меня, и мне показалось, что он видит все - мои мысли, слабости, страх. – Ты кто ? - его голос был хрипловатым, но твердым. – Меня зовут Лаяна, - тихо сказала я, делая шаг ближе. – Я буду ухаживать за вами. Он усмехнулся, горько и презрительно. – Ухаживать ? Думаешь , я какой-то старик, которому нужна нянька ? Я здесь по недоразумению. Раз в неделю ставят галочку «реабилитация» - и достаточно . Остальное время я сам за себя. Я не отвела взгляд. – Возможно. Но моя работа - быть рядом. – Жалость мне не нужна. - отрезал он. И в ту секунду я поняла: это будет тяжелое испытание. Но где-то глубоко внутри уже зажглась странная искра - будто судьба сама привела меня в эту комнату. Когда коллега ушла, дверь тихо закрылась , и мы остались вдвоём. Комната наполнилась странной тишиной. Я слышала только лёгкий скрип его инвалидной коляски , когда он чуть подался вперёд, и своё собственное дыхание, слишком громкое , слишком нервное. Я сделала шаг к нему. – Вам нужно принять лекарства. - произнесла я мягко, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. – Я сказал уже врачам: никакие таблетки мне не нужны. - резко оборвал он, даже не взглянув на меня. Его пальцы вцепились в подлокотники так, что костяшки побелели. Я остановилась. Внутри всё сжалось . Сколько раз я видела подобное ? Люди, лишённые надежды, всегда злые . Они боятся, что жалость сожжёт их остатки гордости . Но в его голосе было не просто раздражение. Там слышалась боль , злость на самого себя, на весь мир. – Это не жалость, - сказала я, тихо, но уверенно. – Это забота. Он повернул ко мне голову. Его глаза . . . я впервые почувствовала, что они могут пробить насквозь. Серо-стальные, холодные, как зимняя вода. – Ты не понимаешь. Мне не нужна забота. Я могу сам. – Но вы здесь, - я позволила себе мягкую улыбку, хотя сердце колотилось. – Значит, кто-то всё же верит, что вам помощь нужна. Его брови сошлись на переносице . Он смотрел на меня с раздражением, но, кажется, где-то в глубине был удивлён, что я не отвела взгляд и не вышла в коридор, как, возможно , делали другие. – Дай мне стакан воды. - вдруг бросил он. Голос звучал испытующе, будто он проверял меня. Я подошла к тумбочке, налила воды в пластиковый стакан и протянула ему . Его рука - сильная, широкая , с заметными венами - коснулась моей, когда он взял стакан . Я вздрогнула от неожиданного тепла. Он заметил. – Боишься ? - уголок его губ изогнулся в язвительной усмешке. – Нет, - я честно посмотрела в его глаза. – Просто вы непривычны. – Привыкай. - ответил он сухо и сделал глоток. Мы снова замолчали. Я оглядела его комнату: голые стены, окно, из которого виднелись верхушки деревьев, и почти ничего личного. Слишком пусто. Слишком безжизненно. – Может, я помогу вам переодеться ? - осторожно предложила я , потому что заметила, что его рубашка была небрежно застегнутая. – Нет, - резко. – Я сказал, что справлюсь сам. – Но ведь неудобно . . . – Мне всё неудобно, - в его голосе прозвучала горечь. – Привыкай и к этому тоже. Я опустила глаза, но не ушла. Вместо этого присела на край стула напротив и сказала: – Хорошо. Я посижу рядом. Если понадобится помощь - просто скажите. Он смотрел на меня долго . Так, будто решал, стоит ли выгонять меня сейчас или позволить остаться. В его взгляде мелькнула тень - не злость, не презрение, а что-то другое. Сломанное, усталое. – Ты упрямая. - произнес он наконец. – Возможно, - я тихо улыбнулась. – Это помогает мне работать здесь. Он отвернулся к окну. И я вдруг поняла: под всей этой холодной оболочкой есть человек , которому больно так, что он прячет это за грубостью . И почему-то мне захотелось остаться рядом, несмотря на все его слова. Я старалась не выдать смятения . Но внутри меня всё-таки что-то скребло - будто мелкий камушек в ботинке, который не даёт спокойно идти . Его тяжёлый взгляд, короткие колкие фразы , это намеренное отчуждение . . . оно словно выталкивало меня за дверь . И всё же я не могла позволить себе сбежать. Это моя работа. Мой долг. Я в который раз сказала себе: «Ты должна быть сильной. Это всего лишь пациент . Ты видела и хуже». Но почему-то от этого мужчины исходило особое напряжение , почти ощутимое в воздухе. Словно он сам был бурей , заключённой в четырёх стенах этой комнаты. Я встала и направилась к шкафчику , где лежали принадлежности . Мне нужно было сменить простынь на его кровати, проверить лекарства, составить список на вечер . Всё - обычные, привычные дела, которые я делала сотни раз . Но за моей спиной я ощущала его взгляд. Не относящийся ни на секунду. – Зачем ты здесь работаешь ? - вдруг раздался его низкий голос. Я обернулась, держа в руках свежую простынь. – В смысле ? – Ты молодая, красивая женщина, - он скривил губы в усмешке. – А тратишь свою жизнь на чужих стариков и калек . Неужели это то, о чём ты мечтала ? Я опустила взгляд на простынь, пытаясь скрыть, что его слова задели . Я уже слышала подобное. От соседок, от знакомых, от случайных людей . Но почему-то именно от него это звучало особенно больно. – Возможно, у меня нет больших мечтаний, - ответила я спокойно, хотя сердце кольнуло. – Но я умею заботиться о людях. И если я могу быть полезной - значит, не зря живу. Он хмыкнул, явно недовольный моим ответом. – Полезной ? Жалкой нянькой ? Я глубоко вдохнула. Не поддаваться . Он проверяет тебя. Просто проверяет. – Для вас я сиделка, - сказала я тихо. – Для кого-то другого - последняя надежда не умереть в одиночестве. В его глазах мелькнуло что-то . . . тень, словно мои слова задели глубже, чем он хотел показать. Но он быстро отвернулся к окну, прервав разговор. Я развернула простынь и принялась аккуратно застилать кровать . Пальцы дрожали . Не от страха, а от внутреннего напряжения . Я старалась сосредоточиться на движениях , на ткани под руками. Почему мне так неуютно рядом с ним ? Потому что он смотрит на тебя так, словно видит насквозь. Потому что он не похож на остальных - ни на стариков, ни на тех, кто смирился со своим положением. В нём есть сила. Даже прикованным к коляске он остаётся . . . опасным. Эта мысль испугала меня . Я работала с разными людьми - беспомощными, сломленными, тихими. Но он не был ни тем , ни другим. В нём чувствовалась угроза , будто скрытый зверь сидел внутри, готовый вырваться. Я закончила с постелью и вернулась к нему. – Вам нужно перекусить. – Я не голоден. – Но вы должны, - я мягко улыбнулась, стараясь говорить спокойно. – Организму нужна сила. – Какая сила ? - он резко повернулся ко мне. – На что мне эта сила, если я и шагу не могу сделать ?! Я замерла. Его голос прозвучал так, будто внутри что-то оборвалось. Это была не просто злость. Это был крик боли. На секунду мне захотелось подойти ближе , положить руку на его плечо, сказать: «Ты всё ещё человек, ты всё ещё сильный». Но я знала: он не примет этого . Он оттолкнет. – Хорошо, - прошептала я. – Но еда всё равно будет ждать вас. Вдруг передумаете. Я поставила поднос на тумбочку, не настаивая. Иногда лучше оставить выбор за человеком. Я снова села на стул. Мне было немного некомфортно в этой комнате - словно стены давили, словно воздух был пропитан его гневом. Но уйти я не могла . Это моя работа . Я знала: если уйду сейчас, он решит, что сломал меня. А я не хотела быть одной из тех, кто сдался. Минуты тянулись медленно. Он молчал, глядя в окно, а я старалась не шуметь . И всё же внутри у меня бушевали мысли. Как он живёт с этим ? Каково - быть прикованным к коляске в тридцать четыре ? Потерять всё, что у тебя было, и остаться среди стен, где пахнет смертью ? Я почувствовала легкую дрожь . Не от страха, а от того, что его судьба задела меня сильнее , чем я ожидала. И вдруг я поняла: несмотря на весь дискомфорт, я хочу остаться. Я старалась действовать так, будто всё идёт своим чередом. Проверила лекарства, помогла ему пересесть на кушетку, когда пришла физиотерапевт, и держала рядом, когда он, сжав зубы, позволял делать минимальные упражнения. Он не жаловался. Не стонал, не кривился - наоборот, сидел с каменным лицом , будто всё это не касалось его. И только по тому, как напрягались мышцы на руках и шее , я понимала: усилие для него огромное . Всё время он молчал . Только иногда бросал на меня тяжёлый взгляд , словно проверяя, не дрогнули я, не испугаюсь ли его шрама , его резкости, его неподвижных ног. Процедуры закончились. Медсестра вышла, и в комнате снова остались только мы . Я помогла ему вернуться в кресло, аккуратно поправила плед, хотя знала - он сейчас оттолкнёт мою руку . Но он этого не сделал. Просто смотрел в окно. Я решилась заговорить: – Вы ведь так и не сказали, как вас зовут. Он медленно повернул голову . Его глаза задержались на мне чуть дольше обычного. – Добрыня. - произнес он коротко, будто выстрелил. Я моргнула, не ожидая. – Добрыня ? - повторила я. Он кивнул. На моих губах сама собой появилась лёгкая, почти смущенная улыбка. – Честно говоря . . . я бы не сказала, что это имя вам подходит. Его бровь поднялась, лицо чуть дрогнуло, будто он и правда удивился. – Почему это ? Я прикусила губу, чувствуя, что рискую, но решила продолжить: – Потому что «Добрыня» звучит . . . мягко. Добро, свет. А вы . . . ну . . . не похожи на человека с таким именем. Он тихо хмыкнул, почти беззвучно. – Значит, я больше похож на кого-то другого ? – Да, - выдохнула я. – На того, кто слишком привык держать всё в кулаке и не подпускать никого близко. Его глаза прищурились. Он смотрел на меня долго, не отрываясь. В этой тишине я вдруг почувствовала, что сказала слишком много. Но слова уже не вернуть. И только тогда его губы чуть тронула тень усмешки. Шрам сделал её жёсткой, почти пугающей. – Ты смелая, Лаяна, - его голос прозвучал низко и медленно. – Другие бы уже молчали. У меня пересохло в горле, но я не отвела взгляда. – Может быть. Но, знаете . . . я здесь не для того, чтобы молчать. Мы снова замолчали. Но теперь в этой тишине уже не было той же колючей неловкости, что раньше. Она стала другой - как будто между нами появился невидимый мостик. Смена тянулась долго, хотя, если подумать , она была такой же, как и всегда: таблетки , процедуры, разговоры с другими подопечными . Только сегодня я ловила себя на том, что мысленно всё время возвращаюсь к одной комнате. К нему. Я старалась отвлечься, занимаясь привычными делами. Но взгляд его серо-стальных глаз вставал передо мной снова и снова. И его имя . . . Добрыня . Оно никак не вязалось с этим человеком, со шрамом, с его тяжелой тенью. Когда часы показали конец моей смены , я наконец позволила себе выдохнуть . Переоделась в раздевалке, накинула пальто и вышла на улицу. Тернополь уже погружался в вечер . Фонари один за другим загорались на улицах, отражаясь в лужах после дневного дождя. Воздух был прохладным, влажным, пах осенью и сыростью. Я шла знакомым маршрутом , но мысли бежали далеко вперёд. Его лицо стояло перед глазами. Чёткие скулы, резкие черты, и тот шрам, делавший его суровым, чужим. Но, может быть, именно в этом и заключалась загадка ? Человек, который потерял всё, но держался так, будто ещё способен выиграть бой. Я вспомнила, как он поднял бровь, когда я сказала, что имя ему не подходит. И как на его губах появилась та самая усмешка. В ней было что-то опасное, колючее . . . и в то же время живое. Словно за этой маской прятался другой человек, которого я ещё не знаю. Я остановилась у остановки, ожидая трамвай. Свет фонаря упал на моё лицо, и я вдруг заметила отражение в стекле. Я улыбалась. Совсем чуть-чуть, но улыбка была. – Глупая, - прошептала я самой себе. – Это всего лишь работа. Но где-то внутри уже знала: всё будет совсем не «всего лишь». Трамвай довез меня почти к самому дому. Я вышла на остановке и медленно пошла знакомой улицей. Здесь, в старом квартале Тернополя, каждый дом имел свою историю. Мой тоже. Эта квартира досталась мне от бабушки . Она умерла несколько лет назад , и всё это время родители не подпускали меня к наследству. Они пили . Всегда пили. Сначала - «по праздникам» , потом - «по пятницам», а потом просто каждый день . Я всё меньше заходила к ним , всё реже слышала их голоса . Мне было больно смотреть, как они уничтожают себя и всё вокруг. Я долго боролась, чтобы доказать в суде: квартира принадлежит мне по праву . Только полгода назад я наконец смогла получить ключи и переступить ее порог как хозяйка . Я помню тот день - пустые стены, запах пыли и тишина . И моё дыхание, которое впервые прозвучало так свободно. Теперь эта квартира стала моим гнездышком . Скромным, но моим . Место, где я могла укрыться от шума, от чужих бед, от бесконечного запаха лекарств , что преследовал меня на работе. Я поднялась по лестнице, открыла дверь и шагнула внутрь . Встретила меня привычная тишина. Чистые стены, несколько полок с книгами , маленькая кухня и спальня с аккуратно застеленной кроватью . Всё просто, но каждая мелочь здесь напоминала: я дома. Я сняла пальто, бросила сумку на стул и прошла к окну . За ним мерцали огни вечернего Тернополя, а внизу тихо шелестели деревья. Я присела на край кровати и уткнулась лицом в ладони. В голове всё ещё стоял его голос . Хриплый, упрямый. Его глаза, холодные и тяжелые , будто врезались в меня снова и снова . Почему именно он так цепляет ? Это же просто работа . Просто пациент . Я должна относиться к нему как к другим. Но я уже знала - всё не так просто. Я легла, не включая свет , и позволила темноте обнять меня . Здесь, в своей маленькой квартире, я обычно находила успокоение. Но сегодня оно ускользало . Впервые за долгое время чей-то взгляд преследовал меня даже здесь, в моем убежище . И это был взгляд Добрыни.