Няня для Альфы

Глава 2

Добрыня

Иногда я думаю: всё, что произошло тогда, было решено заранее. Я просто слишком поздно понял это.

Полтора года назад я был другим . Не просто мужчиной в силе лет - я был волком . Альфой стаи . Моё имя произносили с уважением, мои приказы исполняли без лишних вопросов . Я чувствовал силу в каждой клетке тела , в каждом движении . Земля под лапами, ночной воздух в лёгких, запахи леса , которые вел меня вперед . . . Я был хозяином.

Но у власти есть враги. Всегда . И я слишком долго верил, что моя доброта сильнее их клыков . Слишком правильно жил , слишком много прощал. А стая не любит «правильных» . Ей нужны жестокие, жадные до крови.

В ту ночь я вышел на зов. Знал, что запах чужой крови не просто так вёл меня вглубь леса. Там меня ждали. Не один противник, не честный вызов - а сразу несколько.

Я помню их глаза в темноте, блеск клыков , рычание. Это не был бой за право быть альфой. Это было нападение , заранее спланированное . Трое . . . четверо . . . может, больше. Я рвал , крушил, бился до последнего . Мои клыки впивались в плоть, мои когти оставляли борозды. Я был волком - сильным , яростным.

Но в какой-то миг запах крови смешался с другим - едким, чужим. Я почувствовал , как что-то жгучее разлилось в венах. Яд . Лекарство, которого не должно существовать среди нас . Меня предали не только силой, но и отравой.

Ноги начали слабеть. Тело ещё рвалось вперед, но лапы не слушались. Я рухнул в грязь. Земля под мордой, вкус железа во рту. Я пытался подняться . Альфа не имеет права падать. Альфа должен вставать снова и снова. Но я чувствовал, как всё ниже пояса превращается в камень . Бесполезный, холодный груз.

Они окружили меня. Стая. Те, кого я считал братьями , стояли и смотрели . Никто не вмешался. Ни один. Они ждали, когда я рухну окончательно. И я рухнул.

Шрам на лице - память о той ночи. О когтях, что пронеслись слишком близко . О том, что меня хотели не просто свергнуть, а уничтожить.

Я остался жив. Полумертвым, переломанным, но живым . Альфа без ног. Волк без стаи. Это хуже смерти. Потому что каждый день, когда я открываю глаза и вижу не лес , а потолок комнаты, я понимаю: мое падение было сделано руками тех, кого я когда-то защищал.

Я был слишком добрым для альфы . Слишком честным. Слишком человечным, как они говорили с презрением. А стая не прощает мягкость . Она любит только силу и страх.

Теперь я прикован к этой коляске. Но зверь во мне не умер . Он спит . И если когда-нибудь я снова встану - те, кто предал меня, вспомнят, что значит настоящий волк.

Альфа без ног - не альфа. Это было сказано прямо, холодно, без капли жалости . И место занял мой бета . Тот, кто всегда шел за мной в тени . Он не смотрел мне в глаза в ту ночь , когда меня выталкивали из стаи . Просто молча встал впереди и принял силу, которую я больше не мог удержать.

Стая разошлась . Кто-то пошёл за ним, кто-то остался. Не ради власти, не ради победы - ради меня. Ради того , что было между нами . Так и собралась моя новая стая. Небольшая, всего двести сорок волков . Но каждый из них был верен мне так, как раньше была верна вся стая . И всё же это было уже не то. Не то могущество, не та сила. Я стал «некто» - не альфой, не человеком , а существом между. Ломанный волк, живущий за границей собственной судьбы.

Мой зверь спал. С той самой ночи, как во мне разлилось то чертово лекарство, волк замолчал. Обычно после любых ран, даже смертельных , к утру оборотень уже поднимался на ноги . Кости срастались, раны затягивались, кровь возвращалась в тело . Регенерация - наше проклятое и благословенное свойство.

Но не в этот раз. Мои ноги остались мертвыми . Волк внутри не отзывался . Ни один маг, ни один знахарь, ни один старейшина не смог пробудить его . Все разводили руками . Говорили одно и то же: «Лекарство неизвестного происхождения. Мы не знаем, что это».

Я остался прикован к коляске . Оборотень, чьё тело перестало быть его силой . Волк, которого лишили клыков . И даже шрам на лице - то, что должно было исчезнуть за ночь , - остался. Я помню тот момент: когда меня придавили головой к земле, когти прошлись по щеке, оставляя глубокие борозды. Это должно было затянуться, исчезнуть, но вместо этого стало вечным клеймом.

Теперь каждое утро, глядя в зеркало, я вижу чудовище . Не альфу. Не мужчину . А уродца, которого предали и бросили . И всё же я жив . И внутри, где-то глубоко , мой волк дышит . Спит, но дышит. И если однажды он проснётся . . . те, кто считал меня сломленным , узнают, что значит ярость настоящего альфы.

Полтора года я плевал на врачей , на их уколы, упражнения и эти жалкие попытки заставить меня поверить в чудо . Полтора года я отказывался от всего, что называлось «реабилитацией». Зачем ? Альфа без ног - не альфа . Оборотень без волка - пустая оболочка.

Я привык к боли . Привык к тому, что моё тело - теперь тюрьма. Я думал, что это навсегда . И не собирался давать никому ложных надежд.

Но однажды всё изменилось. В наш круг приехал маг. Не местный - из Израиля. Старый , с глазами, в которых отражалась вечность . Он смотрел на меня так, будто видел глубже, чем все остальные.

– Твоё тело может встать, - сказал он. – Но не сейчас. И не само.

Я усмехнулся ему прямо в лицо.

– Красиво звучит . Сколько ты берешь за сказки ?

Но он не моргнул. Его голос был твёрдым, как камень:

– Волк твой не умер . Он спит. И проснется только тогда, когда ты найдешь свою пару . Ту, ради которой зверь захочет дышать снова . Её кровь, её сердце, её прикосновение - вот ключ к твоему исцелению.

Я рассмеялся. Горько, жёстко, так, что даже мои волки замолчали.

– Пара ? Ты хочешь сказать, что я, искалеченный, должен ждать женщину , которая каким-то чудом воскресит во мне волка ? Ты хоть понимаешь, что несёшь ?

Но он лишь повторил:

– Без неё ты так и останешься пленником этой коляски.

И ушёл. Стая долго молчала . А потом настояла . Каждый из двухсот сорока, кто остался со мной , смотрел в мои глаза и говорил одно: «Ты должен попробовать . Ради нас . Ради себя . Ради будущего».

Я ненавидел их за это . Ненавидел , что они всё ещё верили, когда я давно перестал . Но я не мог предать их . Они остались со мной, когда все отвернулись . И я согласился . Через силу. Стиснув зубы. Только чтобы закрыть им рты . Чтобы они видели: я пытался.

Так я оказался в этом месте . Среди стариков и умирающих. В этом доме , где пахнет лекарствами и тишиной. Я ненавижу каждую минуту здесь . Ненавижу свои руки , которые толкают колёса. Ненавижу свои ноги, мёртвым грузом висящие на кресле . Ненавижу зеркало, в котором смотрит на меня чудовище со шрамом на пол-лица . И больше всего ненавижу мысль о том, что моя судьба теперь связана с какой-то женщиной . С «парой», которую обещал старый маг . Но стая верит. И потому я остаюсь.

Прошло уже две недели, как я, стиснув зубы, начал «реабилитацию» . Два раза я был здесь . Два раза сидел в этой душной комнате с тренажерами, руками подтягивал себя на перекладинах, позволял этим людям копошиться вокруг себя, словно они могут что-то исправить.

И каждый раз думал одно и то же: бред . Вместо того чтобы катить сюда свою коляску, проще лежать дома. Включить телевизор. Смотреть на мигающий экран , чтобы голова пустела, чтобы не думать. Не вспоминать . Не чувствовать.

Я ведь и так всё понимаю. Ни одна растяжка, ни один массаж, ни один аппарат не вернёт мне ноги. Волк внутри меня спит. Без него регенерации нет. Без него - я просто калека.

Стая надеется . Они думают: вот Добрыня попробует, и чудо случится . Они не знают, каково это - просыпаться каждое утро и видеть вместо лап эти мертвые конечности . Они не понимают , как тяжело держать голову ровно , когда ты уже упал.

Я хожу сюда раз в неделю . Раз в неделю играю роль . Слушаю врачей , киваю, делаю упражнения . И каждую минуту внутри меня бурлит злость: что я здесь делаю ?

Дома, в своём кресле, у меня хотя бы есть иллюзия . Телевизор, который бубнит с утра до ночи, стирает мысли . Держит зверя в клетке . В тишине он просыпается, шевелится, царапает изнутри. А так - просто картинка . Я и экран. Никаких эмоций . И всё равно я здесь . Потому что стая настояла. Потому что их глаза - единственное, что заставляет меня не опуститься окончательно.

Но каждое утро я спрашиваю себя: Зачем ? Зачем тащить себя сюда, если всё уже кончено ?

Вечером, после второй недели «реабилитации», дверь в мою комнату отворилась , и в ней появился он. Ратибор . Мой бывший бета. Мой друг. Теперь - альфа . По праву силы , по праву обстоятельств. Он держал стаю , пока я сидел в коляске . И хоть мы никогда не говорили об этом прямо , я знал: он ненавидит это положение не меньше меня.

– Ты выглядишь хреново, - усмехнулся он, присаживаясь на край подоконника . Его серые глаза внимательно скользнули по моему лицу, по шраму, по коляске. – Как всегда.

– Рад, что заметил. - буркнул я, откидываясь назад.

Он некоторое время молчал, потом сказал серьёзно:

– Добрыня, ты должен чаще выбираться . Не только сюда , в этот чёртов центр . В люди. В составы оборотней . Нужно, чтобы тебя видели . Нужно, чтобы ты сам видел других . Так будет больше шансов встретить её.

Я напрягся.

– Её ?

– Пару, - спокойно кивнул он. – Ты знаешь, о чём говорил маг . Волк спит. Но если найдёшь ту , кто станет твоей, регенерация может начаться . Ты должен дать себе шанс.

Я стиснул зубы так, что в висках зазвенело.

– Хватит.

– Добрыня . . .

– Я сказал хватит ! - я резко ударил ладонью по подлокотнику кресла, металл жалобно заскрипел. – Думаешь, я не понимаю? Думаешь, я не знаю, что без пары я останусь калекой до конца своих дней ?

Ратибор молчал, глядя на меня спокойно , но я видел, как напряглись его плечи.

– Никто не захочет быть со мной, - процедил я , чувствуя , как гнев жжёт изнутри. – Ни одна волчица . Ни одна женщина. Я урод. Посмотри на это лицо ! - я резко указал на шрам. – Пол-лица изуродовано когтями . Кто захочет смотреть на это каждое утро ?

Он не ответил, и я рассмеялся . Горько, зло, почти безумно.

– И что толку, что член стоит ?! - слова сами сорвались с губ , я почти рычал. – Я полтора года никого не трахал. И не собираюсь . Это ничего не значит !

Тишина упала тяжёлой плитой.

Ратибор нахмурился, но в его глазах не было жалости - только твёрдость.

– Это значит одно: ты ещё жив. Волк в тебе жив. Он просто ждёт.

Я отвернулся к окну, сжимая кулаки так, что ногти впились в ладони.

– Ждёт чего ? Что вдруг появится какая-то святая дурочка, которая захочет связать свою жизнь с калекой ?

– Ждёт её, - твёрдо сказал Ратибор. – И ты знаешь, что я прав.

Я закрыл глаза. Потому что спорить было бессмысленно . И потому что его слова резали больнее когтей.

Дверь за Ратибором закрылась мягко, почти бесшумно . А я всё равно вздрогнул, будто хлопнули по ушам. Тишина в комнате обрушилась сразу. Давила . Давила сильнее, чем слова, которые он оставил после себя.

Я сидел в кресле, сжимая подлокотники так, что суставы хрустели . Грудь вздымалась, дыхание рвалось короткими толчками . Я хотел встать и разбить что-то - стол, окно, зеркало, стены. Но мои ноги были мёртвым грузом , безжизненными якорями, которые держали меня на дне.

– Пара . . . - прошипел я в пустоту. Слово прозвучало, как насмешка. – Пара, мать её . . .

Я сжал кулаки . Шрам на щеке пульсировал , будто оживал, когда я злился . В зеркало напротив меня смотрело чудовище. Пол-лица уродливо перерезано когтями , глаза горят сталью и ненавистью . Ни одна женщина не захочет смотреть на это. Никогда.

«Это значит, что ты ещё жив . . .» - эхом звучал голос Ратибора.

Я резко схватил кружку со стола и запустил её в стену . Керамика разлетелась на осколки, звон ударил по ушам , но облегчения не принес . Я ненавидел себя за то , что где-то глубоко внутри зашевелилось что-то другое . Не злость. Не отчаяние. Искра. Мелкая , едва заметная. Искра надежды, которую я сам хотел раздавить, как таракана.

А что, если маг не соврал ? Что, если правда есть кто-то, кто способен разбудить во мне зверя ? Я оттолкнул эти мысли так же яростно, как отталкивал руку, которая тянется к моей коляске. Но они всё равно возвращались . Словно заноза под кожей.

Я наклонился вперёд, закрыв лицо ладонями . Грудь сдавило так, что хотелось выть. Внутри бушевала ярость, переплетенная с пустотой . И эта дурацкая искра где-то в глубине.

– Хватит . . . - выдохнул я сквозь зубы. – Хватит, черт возьми . . .

Но я знал: она не погаснет . И, возможно, именно она сводила меня с ума больше всего.

Новая неделя. Та же комната, та же реабилитация, тот же мерзкий запах лекарств . Ничего не меняется. Кроме неё. Лаяна снова вошла в мою жизнь , как будто так и должно быть . Спокойно, уверенно , будто знала, что я здесь её жду. Хотя я не ждал . Никого не жду.

Я привык к взглядам женщин . Сначала - шок, потом жалость, а дальше только бегство . Никто не задерживается . Альфа на коляске - зрелище жалкое. Шрам на пол-лица - приговор.

Но она не дрогнула. В её глазах не мелькнуло того, что я всегда видел: отвращения или ужаса . Не было и жалости . Только это странное, упрямое спокойствие. И это бесило . Почему ты не смотришь на меня, как на урода ? Почему не отворачиваешься, как все ? Почему твой взгляд будто говорит: «Я вижу тебя, а не твоё увечье» ?

Я не доверяю таким людям. Слишком правильные , слишком «добрые» - они опаснее врагов . Те хотя бы не скрывают клыков . Но что-то в ней было иное . Не показное, не фальшивое. Настоящее . И от этого внутри всё сжималось.

Я чувствовал раздражение каждый раз , когда ловил её взгляд . Чувствовал, как будто она ставит передо мной зеркало , в котором отражаюсь не только я - искалеченный волк, - но и то , что я хотел бы забыть.

Мне было проще, когда женщины бежали . Проще, когда никто не задерживался рядом . Так я не думал. Так я гасил в себе всё , что ещё шевелилось. А она осталась. И это делало её странной. Слишком странной для моего мира . Именно это я ненавидел сильнее всего.

Реабилитация закончилась так же бессмысленно , как и начиналась . Упражнения , растяжки, скучные слова врачей. Всё это казалось издевательством . Я делал движения руками , подтягивался , сгибался на стуле - но ноги оставались мёртвыми. Каменные , чужие, ненужные.

И всё же сегодня что-то было не так . Не как всегда . Я возвращался домой злым , раздраженным, но мысли упрямо возвращались к ней . К этой женщине. Лаяне.

Я пытался вытеснить её из головы . Телевизор гудел на фоне , заливая комнату тупым светом и голосами, но это не помогало . Сколько ни переключал каналы - перед глазами всё равно вставали её глаза. Спокойные, прямые . Без страха. Без жалости.

Это было неправильно . Это выбивало из привычного ритма, рушило мою броню . Я привык, что на меня не смотрят . Или смотрят - но отводят взгляд . Убегают. Прячутся за маской вежливости . Никто не задерживается. Никто не идёт до конца.

А она осталась. Я злился. Я ненавидел это ощущение . Словно меня снова поставили в центр круга, под взгляды всей стаи . Только теперь это был взгляд одной женщины , и он ранил сильнее когтей.

Почему ты не боишься ? Почему не отворачиваешься ? Зачем ты лезешь туда , где мне нужен только холод и пустота ?

Я закрыл телевизор и погасил свет . Комната погрузилась в темноту . Я откинулся на подушки , чувствуя, как тело всё ещё горит от напряжения.

И тут я понял. Стоял. Чертов член . Тело предало меня . Оно откликнулось на мысли о ней . О её голосе , тихом, но уверенном . О том, как она подходила ближе, не дрогнув . О том, как ее волосы блестели в свете лампы.

Я сжал зубы . Хотел отвернуться от этих картинок в голове , но они приходили одна за другой . Я не прикасался ни к кому полтора года . С тех пор, как упал . С тех пор, как стал «уродом» . С тех пор, как шрам разрезал моё лицо и волк во мне замолчал.

Я думал, что всё умерло . Что во мне нет желания. Что я больше не мужчина . Но сейчас тело доказывало обратное . И это сводило с ума.

Я закрыл глаза, стиснув простыню в кулаках . Передо мной снова встал её образ - странной, упрямой, слишком смелой женщины, которая не испугалась меня.

Я хотел ненавидеть её за это . Хотел вычеркнуть её лицо из памяти . Хотел доказать себе, что всё это - пустяк . Но внутри разгоралось то , что я так долго хоронил . Живое. Настоящее . И чем сильнее я пытался заглушить это , тем выше поднималась волна.

Чёртова Лаяна . Я ворочался в постели, ощущая, как бешено стучит сердце . В груди - злость . Внизу - предательское возбуждение . А в голове - её глаза. Я ненавидел это. И в то же время . . . впервые за полтора года чувствовал себя живым.