Биографические расссказы

Неожидоности

                                             «Зимовка в деревне»

          История, про которую я просто не могу не рассказать…

         Подрабатывая сезонно в колхозе, я привыкла ко всем премудростям деревенской жизни, ни в чём не уступая коренным жителям. Я научилась всему, что необходимо для жизни в деревне.

      Обычно нас направляли в колхоз весной и возвращались мы по осени. В этом году нас попросили ещё ненадолго задержаться, на уборку льна.

      За период работы в колхозе; на фабрике нам платили средний заработок, плюс то, что заработаем в колхозе. Нам предоставляли продукты первой необходимости, если не сказать больше, практически мы были на гос.обеспечении. В доме нас жило четверо, на четверых на месяц нам резали целого телёнка, молоко - пей, не хочу. «Халява», - одним словом,- как мы любили говорить. Работать в колхозе было в то время для нас, приезжих, очень выгодно.

    Некоторые из « калининских», так называли нас местные жители, в их числе и я, остались в этот год на зиму.

    Мне трудно сказать, что меня больше привлекало, материальная выгода или красота здешней природы, которая обладала особой притягательной силой. Уезжая, хотелось возвращаться вновь и вновь. О том, что произошло со мной в эту зиму, я не могу не рассказать.

    В каждом дворе у сельчан жили собаки, собак мало кто держал на привязи, заборов во дворах не было, и они вольно ходили по деревне, не забывая при этом охранять свои дома.

   Любой добрый человек мог стать для собак, если не вторым хозяином, то, по крайней мере, другом.

   Продуктов у нас было всегда в избытке, и мы просто были не в состоянии  вместить всё это в свои молодые, не избалованные желудки.

    Я взяла на себя смелость перезнакомиться со всеми деревенскими собаками, которых, как мне казалось, не слишком баловали хозяева пищей. Мяса и молока у нас было вволю, и вскоре большинство собак просто переселились к нам, не забывая навещать своих законных хозяев.

    Местные жители нас не очень жаловали, если не сказать больше, они нас не любили, почти ненавидели. Это и понятно. Надо прожить среди них хоть недолго, чтобы понять их чувства. На их месте каждый видимо поступил бы также.

    Для нас, калининских, жизнь в деревне была больше похожа на летние каникулы с посильным трудом. Для деревенских жителей это был каждодневный, почти каторжный  труд. От изнурительного, непосильного труда молодые женщины преждевременно превращались в старух. Иногда, узнав возраст той или иной женщины, удивление сменялось жалостью и сочувствием.

     Зачастую в плохую, ветреную погоду, что случалось нередко, отключали свет. Бедным дояркам приходилось доить коров вручную, а если в группе их двадцать пять и более голов? Я- то знаю, что это такое, прочувствовала на собственной шкуре.

    Тракторов всегда не хватало, а те, что и были, находились на бессрочном ремонте. Самый надежный извозчик- лошадь. В слякоть, бывало, и лошадь не проходила по вязкому глинозёму, и бабы частенько на себе вручную из скирд таскали сено. Иной раз, смотришь, движется меленькая копна, из- под неё и человека то не видно, словно по щучьему велению сама передвигается. Так за что им было нас, пришлых «халявщиков», любить?

     Наступила зима. Углём в деревне не пользовались, его попросту никогда не было. Печи топили в основном сосновыми, еловыми или берёзовыми дровами. Я, всегда глядя, на сложенные поленницы из берёзы, думала;- «Это сколько же красоты загублено? Для того чтобы кому-то было тепло и уютно».

    Мне безумно было жаль белоствольных красавиц. Когда берёзы по весне роняли слёзы, я думала, что это проснувшись от зимней спячки и увидев, сколько осталось пней после зимы, на месте недавних подруг, они оплакивали их, ожидая своей участи.

    Нам, калининских рабочим, завезли в зиму готовые пересохшие дрова, их напилили со старой разобранной овчарни. Затопив печь с вечера, сухие дрова перегорали дотла,  быстро как свеча, и к утру, температура  в доме падала до + 6 ти градусов. Спать приходилось одетыми. Порой приходилось спать даже с собаками, которые хоть как-то согревали нас своим теплом. Подумав немного, мы решили: раз за свет платит колхоз, нам срочно нужен обогреватель для того, чтобы как-то выжить зимой и не стучать по утрам зубами от холода.

     Вечером за ужином мы кинули жребий, кому придётся ехать за калорифером. Жребий выпал мне.

   Деревня Неверово, в которой я в тот момент работала, находилась в двенадцати километрах от пос. Берново, откуда до города Старица шёл автобус, в Старице надо было сделать пересадку до Калинина.

   Недалеко от деревни проходила железнодорожная ветка, в километрах трёх от деревни, где останавливалась электричка, которая следовала прямо до Калинина, только на езду времени затрачивалось больше.

    Наступила долгожданная суббота, и я отправилась за заветным обогревателем.

    Приехав в город, я первым делом купила всё необходимое. Пообщавшись с подругами, переночевала в общежитии и на следующий день, это было воскресенье, собралась обратно.

    Погода неожиданно испортилась. Не приехать во время - значит прогулять, что для меня было неприемлемо. Да и девчат, которые ожидали моего приезда в холодной избе, подводить не хотелось.

    Автобусы отменили из-за непогоды, пришлось возвращаться электричкой, которая шла после обеда.

     Электропоезд прибыл на станцию, когда на улице стало совсем темно.

     Я вышла на знакомом полустанке, но в этот вечер он показался мне чужим и неприветливым.

    Некоторое время я одиноко стояла на бетонной платформе, примыкающей к железной дороге, и не знала, что мне делать.

   Вокруг ни души, из освещения - один фонарь. В одной руке я держала обогреватель, в другой сумка с продуктами. Впереди небольшой лесок, через него пролегала просека, дальше поле, а за ним - деревня.

    На улице мороз -25, а то и больше, из-за разгулявшейся стихии в двух шагах ничего не видно.  Мороз безжалостно впивался мелкими иголками, кусаясь и щиплясь, забирался под одежду. Стой - не стой, идти надо, иначе замёрзнешь. И я пошла в метель.

    Лесом было идти не очень трудно, деревья защищали от непогоды, но жутко, чувство страха поглощало всё моё существо. За каждым заснеженным деревом мне мерещились дикие звери и немыслимые чудовища. В лесу не сильно пуржило, и каждый шаг звучал эхом в ночи, словно кто-то невидимый преследовал меня. Сердце холодело от страха и ужаса в морозную погоду.

     Наконец лес кончился. Я вышла в поле и обомлела: дороги не видно сплошные заносы и сугробы, назад пути не было. Передо мной расстилался бескрайний завьюженный простор, будто он таил в себе какую-то злую роковую тайну. Впереди деревня, но ни единого признака жизни. Видно, отключили свет,- обычное дело.

      Я сделала шаг в никуда.

     Встречный порывистый ветер и мокрый густой снег сковывали  усложнённые от перехода сугробов, движения. Крупные хлопья липкого снега обжигали лицо, снег залепил глаза, приходилось идти наугад. Я шла, а где и переползала через большие сугробы, которые местами были мне по пояс. Вконец выбившись из сил, мне хотелось бросить и сумку и злосчастный обогреватель, из-за которого я вынуждена была терпеть такие  неудобства. Несговорчивая непогода, не внимала моим мольбам и только сильнее пуржило. Коварство природы окунула меня в беспросветную, бесконечную тьму .

   Отчаявшись, я вспоминала отрывки из фильмов, на кадрах которых мы были воспитаны - мужество и отвагу людей во время войны.  Какие лишения и трудности приходилось им преодолевать. Я представила, что в моих руках не сумка, а важный пакет, от которого зависит жизнь людей…

    Пронизывающий, колючий ветер с яростью хлестал меня, словно давая пощёчины за  упрямство, желая сломить мою волю. Время шло, а полю, казалось, не будет конца и края. Время превратилось в вечность. Поле простиралось  бескрайним, безбрежным океаном бушующей стихии. Леденящая душу вьюга, протяжно выла, смеясь надо мной, а сильные порывы ветра то гнали меня вперёд, то отбрасывали назад. Безжалостный ветер забирался под одежду, сковывая тело от холода. Было зябко и жутко, я словно очутилась в страшной, безысходной сказке, с дурным концом.

     Метель кружилась, бесновалась и снежным вихрем клубилась мгла. Оглянувшись, я поняла, что сбилась с пути. Свет на полустанке еле брезжил, тускнея далеко в стороне.

Пурга, как бы радуясь своей победе над человеком, наполняла погребальной мелодией всё вокруг, а злая метель укрывала меня шлейфом белого савана.

     Последние силы покидали меня. Казалось, что меня уносит в эту страшную круговерть зимней метели. Я больше не в состоянии была сопротивляться  обрушившейся стихии.- Я была беззащитна и беспомощна в своей бессмысленной борьбе. В висках сильно стучало. Сердце грозным молотом бухало во всём моём уставшем, обессиленном  теле. Гнетущее, тревожное состояние окутало моё сознание. Какое-то бессознательное безразличие вдруг овладело мной, дурман бестолковых мыслей, в отчаянье окутал мою пустую застылую голову. Я смирено принимала удар судьбы,… оставив бесполезные попытки на спасение.

    И в этот миг впереди я увидела еле различимые силуэты животных. « Волки»…- пронеслось в моей голове и, опустившись в сугроб, я приготовилась к худшему…

     Неожиданно для себя я услышала знакомый лай. Помощь пришла кстати, когда полное отчаяние охватило меня, не оставив никакой надежды. - Это были мои друзья, деревенские собаки, они подбежали ко мне, заливаясь радостным лаем, собаки окружили меня и беспокойно тёрлись об меня, облизывая моё лицо.

     Радости моей не было предела.

« - Милые мои, родные»,- гладила я их, причитая, - «- Спасители мои добрые»…

    Слёзы благодарности заливали моё и без того мокрое от снега лицо.

    Во мне проснулось второе дыхание. Я старалась поспевать за собаками, волоча за собой свою ношу, от которой не терпелось избавиться. Собаки то забегали вперёд, то возвращались, указывая мне дорогу, потому как следы тут же заносило снегом.

   Когда мы добрались до деревни, кое-как пошатываясь, я дошла до избы, в которой мы жили. В деревне были сплошные заносы, я уже не могла стоять на ногах, и на заснеженный порог я вползала. Совершенно обессиленная, я упала там же, минутой позже я принялась стучать. Открылась дверь: у девчат были такие лица, словно они увидели перед собой приведение.    

    Они и подумать не могли, что в такую погоду я решусь приехать.

    Хозяйка Марты, молодая женщина Нина, мы были с ней дружны, сказала, что с вечера собака очень странно себя вела. Она нервничала, жутко лаяла, а когда Нина открыла ей дверь, беспокойно крутилась на крыльце, будто звала куда-то, а потом убежала.

   Позже, когда я работала в другой деревне - Сенчуково, за восемь километров от Неверово, мои друзья- собаки, прибегали ко мне в гости, я их всегда поила молоком и угощала мясом. Побыв немного, они возвращались к своим законным хозяевам, и лишь Марта могла задержаться дня на три, а затем убегала тоже. Собаки навещали меня в любое время, как правило, два раза в неделю. Они безошибочно находили меня, где бы я ни была; дома, на ферме или ещё где-нибудь.

    Своих преданных четвероногих друзей- спасителей я буду помнить всю свою жизнь и буду благодарна им до конца своих дней. Но для меня навсегда останется загадкой то, как они могли узнать, что я остро нуждаюсь в помощи, находясь в такую погоду, далеко от деревни, сбившись с пути?..

                                         « За покупками»

          Всё это происходило этой же зимой, когда снег только что начал сходить, а в этих местах снега зимой глубокие.

После очередной зарплаты местная молодая женщина Нина, с которой мы дружили, предложила:

- А не поехать ли нам в посёлок Красный, разгулять зарплату?

В соседнем посёлке обеспечение было лучше, чем в здешнем колхозе.

Посёлок Красный был в километрах  десяти от деревни, но дорога к нему шла через лес, где пролегала просека.

    Нина запрягла смирную кобылицу, и мы отправились в путь. За нами увязались деревенские собаки.

    Мы ехали лесом: по обе стороны дороги росли мохнатые, высокие ели, могущество зелёных пушистых красавиц поражало своим величием.

    Благополучно добравшись до посёлка и удачно сделав покупки, мы отправились в обратную дорогу. Пока мы делали покупки, стрелки часов неумолимо отсчитывали минуты. В зимнее время день короткий - это общеизвестно.

Когда мы въезжали на просеку, сумерки сплошным  тёмно-серым   облаком опускались над лесом. Ели не казались такими красивыми, они пугающе надвигались на нас, смыкаясь плотным кольцом и, зловеще нависали над нами, наводя трепет и страх, казалось, вот-вот вся эта мощь обрушится на нас.

    Мы проехали полдороги, темнота  настойчивей сгущалась, окутывая всё вокруг.

    Лошадь, вдруг что-то почуяв, понесла. Я сидела на краю саней, придерживая сумки. От быстрой езды, сани наехали на что-то, подскочили, накренились, и я оказалась на дороге в снегу.

    Нина пыталась остановить лошадь, но даже металл удил не мог смирить кобылицу. Пена розовыми клубами, шла изо рта взмыленной лошади. Закинув упавшие сумки в сани, я пыталась запрыгнуть, но на ходу это сделать не получалось. Собаки путались под ногами ища защиты, и поскуливали,( их что-то сильно беспокоило). Я бежала за санями, стараясь не отставать, но в зимней одежде, спотыкаясь о собак и погружаясь в талый снег, это было немыслимо сложно. Вдруг послышался приглушённый протяжный вой, по телу пробежала мелкая дрожь.

   Мне, наконец, удалось догнать сани, я предприняла отчаянную попытку запрыгнуть на них, но, споткнувшись, я лишь успела, схватиться за полозья. Из страха остаться одной в лесу я цепко держалась за них. Мокрый снег колючим, безжалостным дождём хлестал моё лицо, выбиваясь из-под саней: я буквально захлёбывалась и задыхалась от стремительного потока леденящего воздуха. С головы упала шапка: мокрый грязный снег набивался за пазуху, но ничто не могло заставить меня выпустить из рук полозья. Собаки бежали следом, жалобно скуля и повизгивая.

     Ещё проехав некоторое время, Нина всё таки остановила лошадь. Мне помогли забраться в сани, одежда на мне насквозь промокла, к тому же, мы обнаружили, что сумок в санях нет. Пока лошадь несла, они выпали из саней и остались где-то на дороге, но кое-что  уцелело.

   От одной мысли, что я могла остаться там одна на лесной дороге, волосы на голове шевелились.

   Я решила больше не зимовать в деревне; ещё одной зимы мне, пожалуй, не пережить.

                                     «Красавица и чудовище»

            В деревне, где мы работали, жил мужчина, страдавший слабоумием. Никому до него не было дела, даже собственной матери. Он ходил вечно неопрятный, нечёсаный, внушая своим видом отвращение и скорее брезгливость, чем жалость. Мужчина был угловат, с несуразной фигурой, он часто напускал на себя важность и значимость, изредка глупо улыбаясь.

    Деревенские звали его просто Яшкой, несмотря на то, что ему было далеко за сорок.       Своего настоящего имени он не помнил, а если и знал, то давно забыл.

     Яшка хоть и был недалёкого ума, но ещё в то время имел свой бизнес.

    В деревне была река, через неё пролегал небольшой мост, который при весенних разливах, во время половодья смывало. Река была мелководной, но чистой и прозрачной.     Летом реку можно было перейти вброд, но сложно из-за сильного течения. На ней была запруда, единственно глубокое и тихое место на реке.

   Яшка то ли сам, то ли кто помог, смастерил вполне добротный плот, который служил переправой на противоположную сторону реки.

   Можно было и через мост добраться до центра, но все жители пользовались плотом, так как этот путь был вдвое короче. Калининские рабочие, и я в их числе, как и местные жители, часто прибегали к услугам Яшки, который за перевоз брал определенную плату.   С деревенских он брал чисто символически. Колхозники не любили нас,- приезжих, эта неприязнь передалась и Яшке. За удовольствие попасть на ту сторону реки он брал с нас  втридорога. Иногда возвращаясь обратно из Берново после посещения магазинов, нам приходилось покупать ему угощения. Яшка был страшный сладкоежка, все вырученные деньги за переправу и продажу рыбы, которую он ловил в реке, тратил на сладости. Иной раз стоим мы на противоположном берегу, ждём, когда он перевезёт нас обратно, кричим-кричим, а он делает вид, что не слышит и не видит нас, тогда мы доставали из бумажного пакета конфеты и показывали ему. Глуповатый паромщик тут же подплывал, напуская на себя важности, словно он пуп земли. Мы же  всегда поглядывали на него с опаской, мало ли что на уме у «дурака». Он смотрел на нас, насупившись, из-под взъерошенных бровей, а мы в свою очередь засыпали его похвалами, какой он молодец и умница и как ловко он управляется с плотом. Слушая нас, он опускал голову, стыдливо хихикая, и старался быстрее работать длинным шестом, отталкиваясь им от дна реки, а нам только того и надо, лишь бы поскорее оказаться на берегу.

    Для Яшки мы были чужими, он недолюбливал нас, мы понимали, что причиной тому деревенские бабы, которые настраивали его против нас. Бывало, идём по деревне, а он выскочит навстречу и начинает то лаять, то рычать, подражая животным, тем самым сильно пугая нас, а то и просто грозил кулаком или палкой.

    В одном доме с нами жила девушка,- молдаванка, звали её Дора, она была очень красива, порой казалось, что девушка даже стеснялась своей красоты. У неё были огромные, цвета чёрной смородины глаза и чёрные, пышные волосы до пояса. Более отзывчивой и доброй девушки я пожалуй не встречала в своей жизни. У неё была очень милая, обезоруживающая улыбка. Какие бы неприятные вещи она не слышала в свой адрес, никогда не обижалась на людей и лишь приветливо улыбалась в ответ. Её улыбка сражала самых злоязыких деревенских баб, против её обаяния никто не мог устоять. И только придурковатый Яшка, боялся этой улыбки, и всякий раз видя очаровательную улыбку Доры, начинал топать ногами и нечленораздельно что-то мычать.

     Всё изменил случай.

     Была весна, начало апреля, а лёд на запруде был вполне ещё крепок и люди уверено перемещались по нему на противоположный берег.

    Мне надо было идти в правление колхоза по каким-то делам. Когда я возвращалась назад, на улице начинало сереть. Благополучно прошла большую часть пути по льду, и когда до берега оставалось каких-то десять шагов, неожиданно лёд проломился подо мной, и я почти с головой ушла под воду. Начала звать на помощь и недалеко на берегу увидела Яшку, он стоял и с какой-то недоброй ухмылкой смотрел на меня, стало понятно, что помощи от него не дождаться. Сердце моё судорожно сжалось от страха. Я лихорадочно цеплялась за край льда, который с лёгкостью крошился, пока под ногами не почувствовала опору. Локтями, ломая лёд, я приближалась к берегу. Чудом  вырвавшись из ледового плена, я ступила на берег. Яшки уже не было видно. Я быстро побежала к избе, в которой жила. Девчата помогли мне освободиться от мокрых вещей.     Переодевшись в сухую одежду, я залезла на теплую лежанку, подруги напоили меня горячим чаем из сушёных стеблей лесной малины. К своему удивлению, наутро я проснулась в полном здравии, даже не схватив насморк.

     Весна всё настойчивей давала о себе знать, растапливая своим теплом снега. Вода в реке прибывала с каждым днём. Мы жили в ожидании, когда тронется лёд на реке, не желая пропустить это зрелище. И вот как-то поутру, мы услышали треск и грохот, поняли - тронулся лёд на запруде. Наспех одевшись, мы все дружно выбежали на улицу. На берегу стояли люди, наблюдая за ледоходом. Конечно это не то, что на Волге в Калинине - вот где сила и мощь!..

    Все стояли на берегу и наблюдали как небольшие островки льдин, сталкиваясь друг с другом, издавали стон и скрежет, их течением несло вниз по реке, остальные льдины, выстроившись в ряд, наползая и наталкиваясь на преграды, ждали своей очереди.

    Там же на берегу стоял и Яшка, он дико смеялся и хлопал в ладоши. Было не понятно, чему он так радуется: ледоходу или скорой возможности зарабатывать лёгкие деньги, на которые сможет покупать себе сладости.

    Вдруг среди всего этого ледового хаоса все увидели молодого лисёнка. Зверёк истерично визжал, распластавшись на льдине, и цеплялся за неё лапками, его тело скользило и сползало то вправо, то влево. Сначала льдина кружилась медленно и постепенно набирала ход, мы смотрели с жалостью на испуганного зверька и не знали чем ему можно помочь. Вот - вот и льдина понесётся вниз по реке, где смешается с другими льдинами, погребая под собой несчастное животное.

       Неожиданно для всех, глупый мужичок сорвался с места и быстро побежал вдоль реки по течению. Он остановился там, где было самое мелкое место - брод, все с любопытством  наблюдали за его поведением. Яшка добежал туда, где берег был более низким и стал заходить в воду. Он опередил льдину лишь на доли секунды. Лисёнок был уже в воде, его течением несло по реке, он беспомощно грёб лапками то, погружаясь в воду то, появляясь на её поверхности.

     Дурашливый мужик стоял на середине реки, вода ему была по грудь, он вытянул вперёд руки, и ему  удалось схватить испуганного зверька. Держа лисёнка в руках, было очень сложно удерживать равновесие при таком течение, и избегать столкновения с льдинами, сделав шаг к берегу, он не удержался на ногах, и его понесло вниз по реке.     Дора вдруг схватила меня за руку и увлекла за собой. Мы бежали и что-то кричали в поддержку мужчине, оказавшемуся в воде, другие равнодушно наблюдали за нами. Яшка, несмотря на свою придурковатость, очень неплохо плавал, но в ледяной воде как бы хорошо он ни плавал, долго ему не продержаться. Яшке повезло, что на его пути подвернулась ветка, которая росла у самого края берега и торчала на его пути, он каким-то образом ухватился за неё, но без посторонней помощи ему было не выбраться на берег.    Мы подбежали как раз вовремя и предложили свою помощь. Он сначала протянул нам зверька и только потом принял от нас помощь, нам стоило не малых усилий, чтобы вытащить его на берег. Обессиленное животное ничуть не сопротивлялось и лишь диковато поглядывало на нас.  Как только они оказались на суше, пошло новое движение льдин, это плачевно могло закончиться для пловцов. После пребывания в воде Яшка походил на зомби, синюшное лицо и такого же цвета, трясущиеся от холода губы, но он вполне был доволен собой. Он как-то смущённо и благодарно улыбался нам глуповатой улыбкой.

    После купания в ледяной воде мужчина сильно заболел. Его мать питала слабость к спиртному и не желала возиться с больным.

- Что с дураком станется, ни одна зараза его не возьмёт, даже микробы не хотят связываться с придурком, - говорила она односельчанам, бросая сына одного в нетопленной избе, который сгорал от температуры.

     На время распутицы деревня была отрезана от внешнего мира, возможности вызвать фельдшера не было, и Яшка лежал один,  всеми покинутый и забытый.

    Дора, узнав об этом, взяла на себя роль сестры милосердия и как мы её не отговаривали, всё было бесполезно. Она ходила к Яшке домой: топила печь, поила его отварами из трав и готовила для него супы. Иногда я сопровождала её к  дому больного. Спасенный лисёнок обсох и осмелел, стал агрессивным и пытался даже кусаться. Нам с Дорой пришлось посадить его в мешок и отнести к лесу, чтобы деревенские собаки не разорвали его.

      После этого случая Яшка резко изменил своё отношение к нам. Стоило только  деревенским бабам накинуться на нас с криками, которым очень нравилось нас поучать, он напускался на них, что-то гортанно рыча, и грозил кулаком.

    Дора, бывало, подолгу сидела с ним на берегу реки, Яшкины глаза рядом с ней были полны детской восторженности, он боготворил её с какой-то исступлённой щенячей преданностью. Я удивлялась и не понимала подругу. Что она могла найти в дружбе с «дураком»? Говорить он не мог и лишь несвязно что-то бормотал, и только Дора могла понимать, о чём он хотел сказать. Её великодушие к нему было безгранично, виновато улыбаясь, как бы оправдываясь перед нами, она всегда говорила, горячо защищая обделённого умом друга:

- Поймите, наконец, он ведь человек, с той лишь разницей, что бог обделил его умом, но разве он виноват в этом? Вы бесчувственные ни то, чтобы пожалеть убогого, даже понять этого не желаете!

     Иногда случалось, проснувшись утром, мы видели на крыльце дома, в котором жили, душистые луговые цветы или красивые полевые ромашки. Бывало, там же на гвозде висели свежие, ещё живые бычки, а то и стояла плетёная корзинка полная земляники. Все мы понимали, кто это всё приносил и для кого этот кто-то, старался.

     Раньше сколько мы ни пытались купить у Яшки бычков, которых он ловил в реке, он никогда не продавал нам рыбу. Когда нам хотелось побаловать себя рыбой, приходилось довольствоваться тем, что ставили на мелководье кастрюлю с дырками и кидали в неё хлеб. Правда рыба попадалась уж очень мелкая.

    Однажды придя с работы мы обнаружили открытку, торчащую в двери. Все поняли от кого она. Я с изумлением взяла её в руки и открыла: на внутренней части открытки, ручкой были выведены волнистые, отрывистые линии. Но для всех так и осталось загадкой, что за признание или пожелание писал подруге «дурочок».

    Яша следовал за Дорой повсюду, как тень, помогая ей в деревенской работе. Многим парням нравилась эта красивая девушка, но деревенские ребята, опасаясь Яшкиного гнева, боялись даже смотреть в её сторону. Порой, глядя на эту странную парочку, я вспоминала произведение Виктора Гюго «Собор Парижской богоматери» и главных его героев: « Ни дать, ни взять – Эсмиральда и Квазимодо».

     Пришло нам время покидать колхоз, никто из нас не знал, приедем ли мы на следующий год снова.

    Яшка, когда узнал о нашем отъезде, всю ночь просидел у нас на крыльце, и как мы ни уговаривали его, чтобы он шёл домой, он так и не стронулся с места. Видно боялся, что уедем не попрощавшись.

     Из Берново пришёл автобус, который должен был увезти нас в Калинин. Перед автобусом стоял Яшка и не хотел уступать автобусу дорогу. Доре пришлось долго его уговаривать, пообещав на следующий год, обязательно вернуться; прежде чем он отошёл в сторону. Автобус медленно тронулся,  Яшка стоял посреди дороги и смотрел вслед уходящему  транспорту. В его глазах читалась глубокая тоска и немыслимые страдания, он вдруг заплакал, размазывая слёзы по лицу грязным рукавом. Автобус набирал ход, а он долго ещё бежал следом, стараясь не отставать, как преданная собачонка за хозяином, и всё махал нам на прощание рукой, слёзы непроизвольно стекали с его лица, оставляя на нём грязные бороздки. Видимо устав от бега, Яшка тяжело опустился на  сырую грязную дорогу: он стоял на коленях, а его плечи то и дело вздрагивали, они поникли как перебитые крылья, а потухший, обреченный  взгляд мужчины, выражал невыразимую муку, словно с уходом автобуса, уходила  жизнь, наполнявшая радостью его никчемное существование. Я посмотрела на Дору, она отрешённо сидела в конце автобуса, прильнув к заднему стеклу, приложив к нему руки, и виноватым полным отчаяния взглядом, провожала Яшку, её красивые глаза были полны слёз. Ей стоило неимоверных усилий, чтобы не сорваться с места и не остановить автобус…

    За всё время пути, она не проронила ни слова, глядя на неё можно было решить, что окружающий мир, перестал для неё существовать.

    Всё это было трогательно и печально. Я подумала, что возможно Дора была единственным человеком в жизни Яшки, кто видел в нём не никчёмного дурака, а обычного человека-друга…