Мантия вечности

Леонид. Предел тьмы Он ощущал, что прикован цепями к стене. Собаки ушли. Они возвращаются, когда плоть вновь нарастает, приходят внезапно. Тела нет, то есть его не видно; если скосить глаза – только пустота. Но всё ощущается. И цепи, которыми прикован, и вечно сырая и холодная стена, и слякоть под ногами. И собаки. Он понимает, что собаки – те самые, которые догнали его тогда, они не уходят теперь. Приходят, чтобы есть его – как тогда, заживо. И уходят, а невидимое тело залечивается, восстанавливается, и при этом ужасно болит. А сознание остаётся ясным. И просить о пощаде некого. Вначале он просил. Но никто не отзывался, собаки приходили и уходили, утолив голод. Их он не видел, но чуял отвратительный запах грязи и мокрой псины, смрад их дыхания, кровь. В какой-то момент стали появляться голоса. И предлагали... такое, от чего кровь, если бы она была настоящей, замерзала бы в жилах. И иногда он соглашался. Потому что собаки переставали приходить, их долго не было – наверное, жрали кого-то ещё. — Неплохо держишься, – послышался голос, и из тьмы вышел парень. Прикованный дал бы ему лет двадцать пять, но держался пришелец вовсе не как молодой человек, и глаза... Чёрные, без зрачков. — Ты давно уже не просишь пощады, – заметил вновь пришедший, и прикованный понял, что вокруг человека распространяется... трудно было назвать это. Чёрный свет. Всё было видно, хотя мгла не рассеивалась. И во мгле была видна грязь под ногами, и огромные собачьи следы. – И не собираешься сдаваться. Мне это нравится. “Кто вы?”, хотел спросить прикованный. Говорить не получалось, все крики и стоны, и проклятия звучат только мысленно. Но сейчас... голос. Он услышал свой голос. — Кто я – неважно. Важно, кто ты. Ты не похож на остальных – жалкие тени, давно уже ничего не хотят, кроме забвения. А ты ещё надеешься. Я прав? “Да”. — Тогда идём. – Пришедший протянул руку. – Идём, и я покажу тебе тропинку в мир живых. Дам тебе ещё один шанс. “А плата?” Пришедший засмеялся. — Конечно, будет плата. Не сомневайся. Тебе понравится – я чувствую, ты хочешь того же, что и я. Но вначале я дам тебе время отдохнуть, насладиться жизнью. Согласен? “Да!” — Но помни, – пришедший опустил ладонь, которую только что протягивал, – я не терплю неудачников. Не справишься – вернёшься сюда. И те собаки тебе покажутся райским удовольствием. Ну что, всё ещё согласен? “Да!” — Возьми меня за руку. – Ладонь его оказалась холодной, даже ледяной. – Ты должен сам отойти от стены. Это страшно, но ты должен справиться сам. Он справился. И даже сумел ни разу не крикнуть. Елена. Предел тьмы Не тьма, но ощущение тьмы; не холод, но ощущение холода. И нет времени. И грязь под ногами, и вечный ветер в голове – мысли не слушаются, и одно только ясно – я здесь, я думаю, и, может быть, я существую... Может быть – потому что нет тела. Поднимаешь руку, чувствуешь её, успела привыкнуть за многие года жизни – и не видишь. Пытаешься прикоснуться к телу – нет тела. Но при этом чувствуешь, как холодно ногам, как ветер то щекочет, то хлещет... и постоянный моросящий дождь. И голоса. Они предлагают, обсуждают тебя, смеются. Иногда то, что они предлагают, омерзительно. Иногда не очень, и можно согласиться. Потом... несколько дней, или часов полного покоя. Покоя от всего – от мокрой грязи под несуществующими ногами, от дождя, от ветра, от голосов. Прошла вечность, а может быть секунда, и всё изменилось. Пришла она. Она выглядела как обычная женщина, и освещала унылое пространство вокруг, словно факел – одета в яркие одежды (туника... всплыло слово... и ушло, нет, не туника, хотя похоже). Рука её была тёплой и мягкой, но умела становиться твёрже стали. Лицо не запоминалось. Только ощущение – оно и доброе, и строгое одновременно. — Идём, дитя моё. – Женщина протянула руку и улыбнулась. Но та, к которой обращались, отчего-то не решилась идти. Не сразу. — Тебе страшно? – поинтересовалась вновь пришедшая, перестав улыбаться. – Но ты уже умерла, чего же теперь бояться? Идём, я покажу тебе, как можно исправить. “Что исправить?” Так подумалось, говорить не получалось. И стоны, и крики... всё это было только в мыслях. Но сейчас она услышала свой вопрос, свой голос. — Многое. – Женщина снова улыбнулась. – Идём. Ты сможешь вернуться сюда, если откажешься. А можешь – в мир живых, откуда убежала. Хочешь? “Да!” — Идём. – Женщина протянула руку. – Тебе будет страшно сделать первый шаг. Тебе придётся с этим справиться. Она справилась. Очень хотелось закричать от ужаса, но сумела не закричать. Леонид. Рубеж Он пришёл в себя. Обочина дороги. Машины, потоком несущиеся в обе стороны, много полос, разделительная бетонная стена... МКАД. Я в Москве, пришла мысль. Ещё секунду назад он висел, уже осознавая и видя своё тело, в пустоте – а тот парень монотонно рассказывал, что и как, что можно, а что нельзя делать. И вдруг – затемнение, и вот уже вокруг слякоть – зима! – и ветер, перемешанный с выхлопом, и поток машин. Позади строения. Ангары какие-то. Но это точно МКАД, сомнений нет. Москва. Леонид рассмеялся. Я Леонид... а остальное должно вспомниться. Всё должно вспомниться. Анх те раэ. Скажи “анх те раэ” когда вернёшься в мир живых. — Анх те раэ, – проговорил Леонид, и мир стал ярче, плотнее, настоящее. Осмотрелся. Чёрные джинсы, чёрные же тяжёлые ботинки, чёрная куртка. И чёрная лыжная шапка. Люди в чёрном, подумал Леонид, и расхохотался. По свинцовому небу ползли мрачные, грязные тучи. Я живу. Я в самом деле живу. Он осторожно похлопал себя по животу... ещё помнил, каково это, когда его рвут зубами, и наружу выпадает... Стоп. Всё, это в прошлом. Собаки – в прошлом. В карманах кое-что есть. Смотри-ка, паспорт. Но имя нужно вспомнить самому, так приказано. А остальное потом. Складной нож, телефон... без карточки, странно. Бумажник, в нём дисконтные карты и толстая стопка банкнот. Очень мило. И ключ. Вот от чего ключ, интересно? Ладно, потом. Всё потом. Сейчас... он жив, это невероятно, такое ощущение! Что ещё нужно, чтобы быть счастливым? — Я жив! – крикнул он небесам, и заметил, как несколько автомобилей притормозили, водители смотрели в его сторону. – Я жив, мать вашу! – И Леонид рассмеялся, вытер явившиеся слёзы. Я жив, повторил он, и побежал. Туда, вперёд, неважно куда – хотелось бежать, и веселиться, и чувствовать, что жив. Остальное неважно. Леонид Васильевич, подумал он. Я – Леонид Васильевич. Точно. А фамилия... Никонов. Леонид Васильевич Никонов. Точно, так меня зовут. Удачи. Моя сила с тобой, но пользуйся ей разумно. Когда будешь готов, скажешь второй раз “анх те раэ” – и начнётся служба. А пока отдыхай. Он бежал, и смеялся, и силы не иссякали. Не могли иссякнуть. Елена. Рубеж Пронзительно-синее небо, яркие блёстки созвездий. И мороз. Сильный мороз. Что это? Девушка стояла в лесу, вокруг – сугробы, нетронутые сугробы, ни одной тропинки. Она стоит в овраге, и здесь снега чуть не по пояс. Девушка подняла руки к лицу – на руках перчатки. Лыжные перчатки, подумала она, как интересно. А я ведь не катаюсь на лыжах. — Где я? – услышала она свой голос, и облачко пара полетело прочь, неторопливо, медленно рассеиваясь. Наверное, правильнее было бы спросить, “кто я”. Но ответ на этот вопрос пришёл раньше, нежели вопрос обрёл звук. Девушка посмотрела вниз, пошевелилась – мороз нешуточный, стоять на месте нельзя – и поняла, что одета в куртку, лёгкие на вид штаны и ботинки, что под штанами что-то тоже есть, потому что не холодно. Немного ноет живот – хочется есть. И рюкзак за спиной. Небольшой, но увесистый. — Где я? – спросила она снова. Ей нравился звук собственного голоса. Всё, хватит стоять на месте! Во-первых, так можно замёрзнуть в любой одежде, а во-вторых, она вспоминала. Медленно, но вспоминала. “Я укрою часть твоей памяти, дитя моё. Ты вспомнишь всё, что захочешь. Но не торопись делать это сразу, приди в себя, отдохни. Помни, что когда ты вспомнишь всё, твой отдых закончится, начнётся служба. Отдыхай, пока можешь.” Девушка пошевелилась, и поняла, что и в самом деле по пояс в снегу. И склоны у оврага крутые, и поросли множеством деревьев. Но это не самое страшное, что могло бы случиться. “Запомни фразу, анх те раэ. Скажи её один раз, когда вспомнишь своё имя, и память начнёт возвращаться. Скажи её во второй раз, когда захочешь вспомнить всё, но помни, что с этого момента отдых закончится.” Лена... Елена. Девушка взбиралась по склону, ботинки оказались очень удобными, а в перчатках было просто цепляться за стволы молодых сосен и взбираться наверх. Елена. Елена... Владимировна. Да, правильно, Елена Владимировна. Осталась фамилия. Елена выбралась из оврага минуты за три, поразилась, какое вокруг всё яркое и полное жизни. Стайка воробьёв пролетела над головой. Воробьёва, подумала она. Я – Воробьёва Елена Владимировна. Точно, это так и есть. А значит... — Анх те раэ, – произнесла она, не сразу решившись. Край солнца показался из-за зубчатой ленты деревьев, ударил по глазам. Елена зажмурилась. “С возвращением, дитя моё”, услышала она не слухом, но разумом. “Ты жива. Запомни, ты жива. Удачи”. Грохот. Он прокатился по-над стеной деревьев и Елена не сразу осознала, что это. Поезд. Товарный поезд. Поезд?! Значит, рядом железная дорога и – люди, ведь по дороге всегда можно прийти к людям. Но сначала... она увидела поваленное дерево. Посмотрим, что в рюкзаке и карманах. Сяду на пенёк, съем пирожок, вспомнила она и засмеялась. Смех придал ей сил и показался одним из самых прекрасных звуков, которые она слышала. * * * В рюкзаке оказался термос с кофе. Настоящим кофе, обжигающим, в меру сладким. Она отпила чашечку – крышку – и сил сразу прибавилось. Но тут же появился голод. С ним пришлось договориться, съев плитку шоколада, их оказалось три. Чёрный, горький шоколад. И вкусный, невероятно вкусный! Небольшая сумочка пряталась на животе, пристёгнутая к ремню штанов. В ней оказался паспорт на имя Воробьёвой Елена Владимировны, деньги – российские деньги, около восемнадцати тысяч рублей – зеркальце, зажигалка и небольшой нож. Дамский набор, подумала Елена, и снова засмеялась. Не сразу решилась посмотреть на себя в зеркальце. Очень похожа на то, что в паспорте. Чудно, что есть паспорт. Если это Россия, то здесь есть те, кто ещё может добиться хорошей жизни, а есть люди без паспорта. Интересно, откуда это? Кто собрал снаряжение? В рюкзаке – немного одежды, похоже, домашней, предметы первой необходимости (из тех, что девушке нужно всегда носить с собой), записная книжка в карманчике. Да, а в кармане штанов – телефон, мобильный телефон. Девушка долго смотрела на слово “Nokia”, пока не поняла, что с этой штукой делают. А сначала её надо включить. А включают её вот так... Телефон пожаловался, что карту в него пока не вставили, а без неё порядочный телефон работать не будет. Сами звоните без карты. Девушка снова засмеялась. Забавно. Очень забавно. Всё, хватит отдыхать. Пора к людям. * * * Она вскоре нашла тропинку – да широкую, люди ходят здесь часто – и отправилась по ней туда, откуда услышала грохот поезда. С каждым шагом она всё больше ощущала себя живой. По-настоящему живой. Мне сказали, что я мертва. Что сбежала из мира живых. О чём она? И... кто она, та женщина? Такое приятное, знакомое лицо... Не помню. Пока не помню. Мне сказали, отдыхай, а я не очень понимаю, как отдыхать. Восемнадцать тысяч – это много или мало? На что их хватит? Вот и железная дорога. Насыпь под сугробами, острый запах креозота. Что с обонянием? Такое острое, так сильно всё чувствуется. Не помню, так со мной и было? И когда это со мной было? Елена взобралась на полотно. Куда, направо или налево? И новый звук – автомобиль. Присмотрелась – точно, чуть дальше, за насыпью, шоссе. И машины. Замечательно! Скоро, скоро буду среди людей. Она с новыми силами сбежала вниз по насыпи и пересекла узкую полосу леса. И вот оно, шоссе. Новосибирск, подумала она. Я в Новосибирске. Не знаю, откуда это ощущение, но я не могу ошибаться. Она пошла по обочине. Выбрала направление – чтобы солнце было справа – и пошла. Ей повезло, буквально через пять минут рядом затормозило такси. Всё исписанное рекламой, живого места нет. — Подбросить? – крикнул шофёр. – Вам куда? — В город, – ответила Елена, не раздумывая. Действительно, куда ей ещё? — На лыжах катаетесь? – поинтересовался шофёр, помогая ей сложить лыжи и палки в багажник. – Одежда у вас самая лыжная, правильная. Старший у меня лыжами занялся, так пришлось узнавать, что почём. Вам куда? Она припомнила свой паспорт, и страничку, где указана прописка. Назвала адрес. — Вам везёт! – покачал головой шофёр. – Я там рядом живу, через три дома. Слушайте, у вас лицо всё красное. Согреться не хотите? У меня тут кофе есть. — У меня тоже, – сказала Елена. Ей было приятно, что с ней беседуют. В салоне перемешались самые разные запахи – хвоя, вино, перегар, конфеты, вакса, бензин... – Хотите? Могу угостить. Шофёр засмеялся, и притормозил. Оказалось, у закусочной – сбегал туда и принёс несколько бутербродов. — Будете? – поинтересовался он. – Да у вас настоящий кофе! Спасибо, а то растворимый уже не лезет. — Вы странно себя ведёте, – отметила Елена. – Вы в самом деле таксист? — Последние два года. Скучно, дома-то сидеть. Да и машина пусть работает. Ну так что, будете? — Нет. – Елена добыла плитку шоколада. – И вам не советую. Колбаса не слишком свежая. Шофёр крякнул, но бутерброд всё-таки съел. — Вы тоже странно себя ведёте. Вы не торопитесь? А то я стою тут... Смена у меня кончилась, – пояснил он, – домой еду, отсыпаться. Это только людям праздник, а мне наказание. — Праздник? – Елена налила ему ещё кофе. Всё, термос пуст. – Нет, мне некуда торопиться. — Ну да, Новый год. Я и подумал, почему вы в лыжной одежде, без лыж, и по лесу гуляете в такое время. Мороз, не шутка. — Сама не знаю, что меня туда занесло, – ответила Елена честно. – Нет, не тороплюсь. И вы не торопитесь. А какое сегодня число? Таксист засмеялся. Сейчас Елена обратила внимание на его лицо – морщинистое, словно печёная картошка; выдающийся, римский нос и пышные усы. Рыжие усы. И кепка. — Вы хорошо отметили. Второе сегодня. Видите, как пусто на трассе? Ловить некого, все просыхают. * * * Он говорил и говорил – видно было, не всем клиентам это нравится, а тут не то что терпят, но даже и поддерживают разговор. Я вернулась, подумала Елена. Что со мной было? Почему она сказала, что я сбежала из мира живых, почему?! — Вот ваш дом, – указал таксист. – Ничего, что во двор не стану заезжать? Там вечно полно машин, потом полчаса выруливать. — Нет, я сама. – Елена улыбнулась. – Большое спасибо. Сколько с меня? — Не нужно. – Он махнул рукой. – С вами приятно поговорить. — Тогда возьмите! – Елена протянула ему плитку шоколада. – Возьмите, возьмите! Своей внучке! Она же любит шоколад? — Любит, – удивился таксист. – Только я вроде об этом не говорил. И вообще про внучку ни слова не сказал. Как вы узнали? Елена пожала плечами, взяла с заднего сидения рюкзак. Дождалась, пока таксист достанет остальное. — Не знаю. Спасибо – и с Новым Годом! — И вас с Новым! – Таксист помахал ей рукой. Пять секунд – и нет машины. Я дома, подумала Елена. Интересно, кто там сейчас? Если там родители... что они подумают? Неужели я в самом деле умерла, для всех них? А что тогда – начать звонить по номерам из книжки? Нет. Я всё-таки зайду. В подъезде было накурено и повсюду валялись пустые бутылки. Здесь любят выпить пива. Хорошо хоть, сопутствующие действия выполняют не здесь.